Читать интересную книгу Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

– И как я забыла-то, а? Твори добро! Убей всех злых людей! Сожги их дома! Изнасилуй их женщин и потом убей! Добро победит зло!

Даша зло сплюнула и отошла в сторону, пропуская грузчиков, тащивших ящики и тюки с вьюками. Морхольд не ответил, уставившись на забытую кем-то каску. Самую обычную, с облупившейся краской, с еле заметным номером, аккуратно пропечатанным через трафарет на боку. По металлу, стекая прерывистой струйкой с провисающего навеса из дырявого железного листа, барабанила вода. Динь… динь… динь…

* * *

Динь… Капля ударила по шлему, по небольшому открытому местечку, по вспученному изнутри металлу, не защищенному камуфлированным чехлом.

Динь… Морхольд кашлянул, чуть не схватившись за гулко отозвавшуюся голову. В ушах звенело, накатывало шумом прибоя, услышанного им единственный раз в той, давно прошедшей, прекрасной и теплой жизни.

Динь… Парок, вырвавшийся через губы, медленно закрутился спиралью в холодном воздухе. Здесь, в Муханово, похолодало неожиданно и быстро. Он попробовал подняться.

Динь… Шлем был… кого? А, да, точно. Шлем носил Лепешкин-младший. Как его? Серега, да. Он его как обтянул оторванным от бушлата капюшоном, так и ходил. Помнится, когда рвал ткань, голова бывшего владельца, вогнувшаяся внутрь после удара прикладом РПК от Лепешкина-старшего, потешно качалась. А сейчас сам Серж лежал, раскинув в стороны ноги. И дождь крупными редкими каплями, позванивал по каске, динькал по металлу, видневшемуся через выгоревшую ткань. Пуля, явно «семерка», прошила шлем насквозь.

Динь… надо вставать. Перед глазами плавали яркие разноцветные круги. Хотелось плюнуть на все, свернуться в комок и так и остаться. И будь что будет, но…

Динь… Капли смешивались с густым вишневым компотом, растекающимся вокруг несчастной лепешкинской головы. Трещали очереди из РПК его старшего, отдаваясь в ушах ударами перфоратора. Что-то, как сквозь вату, орал Шворнев. Морхольд даже поморщился, настолько живо представил пока еще не услышанные перлы. Десантура остается такой всегда, даже сейчас, спустя чуть ли не два десятка лет после последней войны. Никто, кроме них, лихо заломить вытертый голубой берет, за ВДВ и не еб…т! Шворнев исполнял хака, предбоевой танец маори, на свой, сугубо русский лад.

– Уеболлы! Давай, охуярки, подходи, всем хватит! Рукожопы, мать вашу, гомосеки драные! Да ну болту я вас вертел, чуханы радиоактивные!

Штопаные контрацептивы и сраные баобабы подходили и пока еще помирали. Бывший старший сержант бывшей армии бывшей страны бил точно – шарашил из ПК, играючи удерживая его без всяких сошек.

Морхольд дико и глупо хохотнул. Было с чего.

Николай Саныч, основательный и сурьезный мужчина, командовал отрядом не зря. Сам он, разменявший уже пятый десяток и не растерявший ни сноровки, ни сил, повоевал достаточно, и в основном на Кавказе. Вот поэтому-то Морхольд и смеялся – прямо рядом со старшим сержантом ВДВ, нахлобучившим ушитый старенький берет, прикрывая ему спину, разбрасываясь не очень понятной наступающим жоподуям похабщиной.

– Таг вац! Тыг ца хул! – стрелял, еле успевая менять магазины, заросший медвежьей бородой Шамиль Алтамиров. Самый натуральный нохчо, гордый несгибаемый вайнах, чеченец, невесть как оказавшийся здесь, в умирающем Поволжье. – Хай да-а хаки-ца воллила ха, мудак!

– Боевое братство, ты смотри чего! – сплюнул Морхольд, наконец-то встав. – Твою ж дивизию!

А обложили их конкретно, так, что не выкрутишься при всем желании. Он потрогал ухо, наплевав на свистнувшие рядом дробины. С такого-то расстояния, да из гладкостволки? М-да, тоже мне, воины, ага. Было бы их поменьше, хотя бы человек восемнадцать (или голов восемнадцать), они бы справились. Должны были бы справиться, да. Но не при таком раскладе, как сейчас.

Сбоку, из-за решетки небольшого кладбища, ударили очередями. Дождались, тачанки, видать, прибыли, да на боевых буренках, не иначе. Махновцы, мать их. Он оторвал пальцы от уха, посмотрел на них, испачканных в крови. Контузия, етит ее за ногу да через коромысло. Но звон звоном, ноги пусть шатаются, а с пулеметчиком надо что-то решать. Морхольд разорвал пластиковую упаковку ОГ, надеясь, что заряд к осколочной гранате не отсырел. Дернул ручку, открывая сопло. Сейчас-сейчас, се-е-ей-ч-а-а-ас…

* * *

– Эй, дядя Морхольд! – Даша дернула его за рукав. – Ты чего?

Он покосился в ее сторону. Дарья вздрогнула, успев уловить самым краешком что-то уходящее, что-то страшное и очень больное.

– Не знаю, на какой стороне мы тогда оказались. И с бабами у всех по-разному случалось, и сапоги Тимон снял с одного купчины, попавшего под дружественный огонь, и… и много чего случалось за последние годы, девочка. Знаешь, до Срани были такие интересные люди, защитники животных.

– Для чего их защищать?

– Ну, это сейчас незачем, самому порой от них спасаться надо. Это как раз расплата, как полагаю. Так вот, Дарья краса, не русая коса, повторюсь, жили такие интересные люди. Некоторые очень активно защищали собачек, выброшенных на улицу, или там же просто-напросто родившихся. И ведь правы, сукины дети, в чем-то были: да, бросили, да, сами люди и виноваты в том, что потом на них набрасываются и рвут. Но вот какое дело, милая моя…

Потихоньку к открытым платформам потянулись люди. Трое мужиков даже закатывали что-то, укрытое брезентом и опирающееся на три колеса. Морхольд покачал головой, мол, успеем, и продолжил:

– Мне, конечно, песиков тоже жаль становилось… Порой, но не всегда. Это сейчас большая часть кабысдохов сама нас на куски порвет и не поморщится, а вот тогда, до войны, чуток по-другому выходило. Но вот какая фишка, девочка, собаки-то, они, конечно, могли мило махать хвостами, пытаться лизнуть руку, непременно передавая глистов или даже эдак поваляться перед тобой на спинке. Много чего собачки умели в то время, все из себя такие добрые, хорошие, несчастные и со страдающими глазенками. Поэтому, как мне думается, всякие глупые, и в основном бездетные, личности их и защищали. Как могли. И все бы ничего, если бы псы на людей не бросались. И вот когда они это делали, Дарьюшка, мне как-то плевать хотелось на их голод, холод, брошенность и все остальное. Выбор прост: или человек, или животное. Я выбираю, сам не знаю почему, человека, даже если лично его не знаю.

– И что? – Дарья вздохнула. Порой ей казалось тяжелым понять этого странного, непонятного и по-настоящему страшного… кого?

Она совершенно не ожидала согласия Морхольда. На самом деле и именно так. Однако когда он согласился, и сейчас впереди ждали первые километры пути, Дарья Дармова хотела хотя бы как-то понять его, но пока приходилось тяжело.

– Да то. – Морхольд поднял свою длинную и явно тяжелую сумку. Что-то лязгнуло внутри. – Что тогда, возле поворота на Тимашево, оставшись вдесятером, плевать я хотел на выбор между добром или злом, и то, чью сторону представляю. У Кротовки вот эти самые мужики в спецовках, пропахшие креозотом, маслом, углем, тащили и ремонтировали пути. А на них перла первая часть банды откуда-то со стороны Красного Яра. Голодные и холодные, больные, мутировавшие, но не люди. Нелюди, девочка. И свой выбор оказалось сделать просто. И каждый его сделал. Когда пришла помощь, нас, тех, кто дышал, оставалось четверо. Семеро уже остыли. И вокруг, накромсанные, разорванные, посеченные осколками, подыхающие и сгоревшие, лежали еще тридцать голов. Очень опасных и злобных животных.

– Тридцать?!

– Да, тридцать. А через год я услышал про пятьдесят. Тем самым ухом, что только-только отошло. В Красном Яру, куда дошел на обеих ногах, хромая той, что продырявили. Дырку мне прижег Лепеха, ИПП наложил Шамиль. Сейчас о скольких говорят, даже и не знаю, арифметическая прогрессия работает вовсю. Ну как тебе объяснить… эй, земляк?!

Топающий по бурой жиже кинелец обернулся, перехватив удобнее мешок, квохчущий и двигающийся.

– Не помнишь, сколько тогда те десятеро положили у Отрадного?

Мужик почесал затылок, смачно харкнул, прочистил горло и ответил.

– Да чуть ли не сто, земеля. Если не больше.

Морхольд повернулся к Дарье:

– Вот такое волшебство и есть арифметическая прогрессия. И сарафанное радио. Те, дикие, шли к станции, злые, голодные, насквозь больные. Мужики, сколько-то баб, подростки. Основной табор остался дальше, им занимались уже не мы. И победили мы, если уж честно, только из-за грамотно выбранной позиции, какой-никакой, но выучки и боеприпасов. И их усталости.

Даша пожала плечами. Кивнула на состав:

– Нам не пора?

– Пора. Пошли. Садимся под навес, вон там. Я попросил знакомца придержать нам места.

– Морхольд?

– Да?

– Что сейчас с теми твоими товарищами?

Морхольд помолчал.

– Коля здесь, заведует участком обороны, хорошо, тепло и сухо. Лепеху видел давно и встречаться желанием не горю, не туда он прибился, анархист чертов. А Шамиль? А вот Шамиль где-то далеко. Не появлялся уже год.