Читать интересную книгу Избранные сочинения - Марк Цицерон

«Сколько лет уже, Катилина, ни одно злодеяние, ни одно преступление не обходится без тебя, не свершается помимо тебя; и казни многих граждан, и притеснения союзников, а подчас прямой грабеж, — тебе одному, кажется, все это сошло безнаказанно и чуть ли не как должное. Ты пренебрег законами и судами и, однако, благоденствуешь, чтобы тем самым и вовсе попрать их и ниспровергнуть. Что же! Я вынесла, как могла, все прежнее, невыносимое, но теперь вся я охвачена страхом, и виной тому ты один: чуть где какой шорох — и я уже боюсь, не Катилина ли; где бы ни возник какой преступный сговор — и тут не обошлось без тебя. Нет, этого вынести уже нельзя! Вот почему — уйди, избавь меня от страха, справедлив этот страх или несправедлив, — я не хочу больше терпеть унижения, я просто устала бояться».

VIII. (19) Если бы отчизна говорила с тобою так, как я это представил, — неужели ты не внял бы этой речи, пусть даже она не подкреплена силой? Ведь что-то же заставило тебя самого добровольно отдаться под стражу,97 заявить, что, желая с себя снять подозрение, ты готов поселиться у Мания Лепида! А когда тот не принял тебя, ты даже ко мне осмелился прийти с просьбою о приюте. Но и я ответил, что ни в коем случае не могу пребывать под одной крышей с тобою, ибо довольно с меня уже опасности жить с тобой в одном городе. Получив такой ответ, ты отправился к претору Квинту Метеллу, где тоже был отвергнут. И тогда ты перебрался к своему товарищу, достойнейшему Марку Метеллу, полагая, очевидно, что и в охране он будет всех усерднее, и в надзоре всех бдительнее, и в воздаянии всех тверже.

Так скажите, долго ли может уклоняться от заточения тот, кто сам — и по достоинству — назначил себе участь узника? (20) Что же тогда ты медлишь, Катилина, почему не удаляешься в иные края, — если встретить смерть как должно у тебя не хватает духа! — почему не вручишь бегству и уединению свою жизнь, исторгнутую из рук великого, справедливого, заслуженного возмездия?

«Доложи сенату», — говоришь ты. Итак, ты требуешь обсуждения в сенате и утверждаешь, что если все сословие примет решенье о твоем изгнании, то ему ты готов повиноваться. Нет, докладывать я не стану, — не в моих это правилах. И все же я доставлю тебе возможность понять, что думают о тебе отцы сенаторы. Вот я говорю:

— Уйди из города, Катилина, освободи республику от страха, отправляйся в изгнание, да, в изгнание, если ты ждешь непременно этого слова, ступай!

Ну, что? Ты слышишь? Ты замечаешь, что они молчат? Постигаешь ли смысл этого молчания? Они стерпели мои слова, они молчат. Так зачем же ты ждешь их законного приговора, — ведь молчаливую их волю ты уже угадал! (21) В самом деле, если бы я то же самое сказал Публию Сестию, этому благородному юноше, или Марку Марцеллу, — вот этот доблестный муж,98 — то здесь же, немедленно, сенат наложил бы на меня, на консула, свою мощную десницу и был бы прав. Но вот речь идет о тебе, Катилина, и они остаются невозмутимы, а это значит, — они одобряют! Сенат не возражает — вот тебе его постановление. Они молчат, — и это их вопль. И они, чей приговор, по-видимому, для тебя так много значит, как ни мало значит для тебя их жизнь, — они, повторяю, не одиноки. Немногим раньше ты мог слышать голоса римских всадников, честнейших, благороднейших мужей, да и прочих доблестнейших граждан, что столпились вокруг сената. Ты видел, сколько их, понял, чего они добиваются? Мне стоит большого труда удерживать их руки, их мечи, и мне ничего бы не стоило попросить их сопровождать тебя до самых ворот, когда ты решишься покинуть то, что уже давным-давно стремишься превратить в пустыню.

IX. (22) Да полно, к чему эти разговоры? Разве может что-нибудь тебя усмирить? Да чтобы ты когда-нибудь исправился? Чтобы ты решился так или иначе бежать? Чтобы ты обдумал возможный путь на чужбину? Боги бессмертные, внушите ему эту мысль! Правда, если ты, устрашенный моими словами, решишь удалиться в изгнание,99 — о, какая буря ненависти, предвижу я, надо мной разразится! Нет, не сейчас, когда память о твоих злодеяниях еще слишком свежа, а впоследствии. Но пусть будет так — лишь бы это бедствие осталось моим частным делом, не сопряженным с опасностью для республики.

Однако не приходится требовать, чтобы ты смутился при виде своих пороков, убоялся законного возмездия, отступился перед невзгодами республики. Ибо не таков Катилина, чтобы стыд мог отвратить его от низости, страх — от опасности или здравый ум — от наваждения.

(23) Вот почему я еще и еще раз повторяю: ступай! — и если я и вправду твой враг (а прежде ты так и говорил), если ты не прочь раздуть бурю ненависти против меня, то направляйся прямо в изгнание! Ведь если ты сделаешь это, если ты по приказу консула удалишься в изгнание, то я не знаю, удастся ли мне выстоять под тяжестью людских толков, под тяжестью этой ненависти. Ну, а если ты жаждешь послужить моей чести и славе, то захвати с собой свою шайку отвратительных негодяев и перебирайся к Манлию! Подними мятежом самых пропащих граждан, отдели себя от граждан добропорядочных, объяви войну отчизне, потешься нечестивым разбоем, и тогда станет видно, что я не гнал тебя на чужбину: тебя ждали в твоем кругу — я лишь передал тебе приглашение.

(24) Да полно! Я приглашаю тебя, а между тем известно, что ты уже выслал вперед вооруженный отряд, который должен ждать тебя у Аврелиева Форума.100 Мне известно также, что вы с Манлием уже назначили день. Известно мне и то, что ты даже выслал вперед своего серебряного орла,101 знаменитого тем, что в своем доме ты учредил ему святилище преступлений; будем надеяться, что теперь он поведет тебя и всех твоих сообщников к гибели. Ты, пожалуй, не вынесешь долгой разлуки с ним, ибо уже привык возносить ему молитвы, отправляясь на резню, — ведь сколько раз переносил ты нечестивую свою десницу от его алтаря прямо к убийству!

X. (25) Наконец-то ты отправишься туда, куда и прежде увлекала тебя разнузданная и буйная твоя страсть, где ждет тебя не огорчение, но некое неизъяснимое наслаждение. Да, для такого умопомрачения произвела тебя природа, изощрило вожделенье, сохранила судьба. Ты никогда не мечтал о покое, но об одной войне, да и то лишь о нечестивой. Ты набрал шайку отчаянных, распаленных негодяев, которых давно покинуло не только счастье и благосостояние, но и всякая надежда. (26) Сколь бурная радость ждет тебя там! Как запрыгаешь ты от восторга, каким упьешься ликованием, когда в таком многочисленном собрании твоих приспешников не увидишь и не услышишь ни одного добропорядочного человека! Разве не к этой жизни готовил ты себя и закалял, перенося столько трудов: когда лежал на сырой земле в угоду похоти, а подчас и злодейству; когда бодрствовал по ночам, покушаясь на мирный сон супругов, а подчас и на добро беспечных граждан. У тебя будет случай показать свою пресловутую выносливость, претерпевая и голод, и холод, и всяческие лишения, причем в самое ближайшее время.

(27) Отчасти я уже способствовал этому, когда отстранил тебя от консульских выборов, чтобы уж лучше как изгнанник ты мог лишь посягать на республику, нежели как консул измываться над ней, и чтобы твое преступное предприятие по праву именовалось разбоем, а не войной.

XI. Но и на меня, отцы сенаторы, разве не вправе сетовать отчизна? Мне хотелось бы, однако, замолвить слово за себя, оправдаться, поэтому я прошу вас со всем вниманием выслушать, что я скажу. Вверяюсь всецело сердцам вашим и умам. Представьте, что и со мной заговорила бы отчизна — отчизна, которая мне гораздо дороже жизни, вся Италия, целая наша республика.

«Что с тобою, Марк Туллий? Ты ли это позволяешь уйти тому, кто тобою же изобличен как враг, в ком ты видишь вождя грядущей войны, в ком чувствуешь виновника преступлений, кого как предводителя поджидают в лагере врагов, главарю заговора, подстрекателю рабов и негодных граждан? Да точно ли ты его выпускаешь? Не больше ли похоже, что ты впускаешь его в город?! Ты не приказываешь заковать его в цепи, отправить на смерть, подвергнуть высшему наказанию? (28) Но почему? Что мешает тебе? Обычай предков? Но ведь граждан, пагубных для нашей республики, часто карали смертью даже те, кто не располагал предоставленной тебе властью. Законы, определяющие возмездие для римских граждан? Но ведь никогда в этом городе гражданских прав не удерживал тот, кто сам от республики откалывался. Или ты боишься навлечь на себя ненависть впоследствии? Хороша, однако, твоя благодарность римскому народу! Вспомни: ты быстро достиг известности, а кто из знатных предков ручался за тебя? Только ты сам! И вот такого человека римский народ вознес через все ступени почестей к высшей власти. А ты в страхе перед ненавистью или какой-то другой опасностью готов пренебречь благополучьем своих сограждан? (29) Но если уж и вправду стоит опасаться ненависти, то не так страшна ненависть, вызванная строгостью или твердостью, как та, что вызвана недопустимой беспечностью. А когда война станет опустошать Италию и терзать города, когда загорятся крыши — вот когда запылает ненависть! Или ты рассчитываешь спастись от этого пожара?»