при Тимофее. Молчал. Лишь когда мы оказались на кухне вдвоем, он сказал всего несколько слов:
— Степан в реанимации, в коме, прогнозов не дают, он в стабильно тяжелом состоянии.
— Мне очень жаль…
Я не знаю, что еще сказать. От моих соболезнований Степану не станет лучше, да и Макару тоже. Я видела, что ему тяжело, но никак не могла облегчить его состояние. Что бы я не сделала.
Не нахожу ничего лучше, чем подойти к Макару и обнять его. Поделиться своим теплом с ним. Измайлов обнимает меня в ответ. Так и стоим посреди кухни.
— Я уверена, что с твоим сыном обязательно все будет в порядке, — говорю на эмоциях. — Он обязательно выкарабкается и восстановится.
— Спасибо, — говорит Макар, сжимая меня в объятиях сильнее. — Я уверен, все будет в порядке.
— Больше никто не пострадал? — спрашиваю, аккуратно отстранившись.
Все же, стоять долго в объятиях я не планирую. Они предназначались для поддержки, а не для чего-то большего.
— К сожалению, нет, — зло выдает Макар. — Жанна, которая едва не убила моего сына, не пострадала. Ни одной царапинки на ней нет.
— Сына?
Мы с Макаром синхронно дергаемся и поворачиваем головы в сторону двери. Там стоит растерянный Тимофей. Его взгляд мечется от меня к отцу. Я чувствую, как у меня внутри все переворачивается. Я примерно представляю реакцию Тимофея на новость о том, что у Макара есть еще ребенок. Он может расстроиться, обидеться, уйти в себя. Для ребенка такая новость в лоб может стать полнейшим потрясением, но и скрыть этот факт уже не получится, потому что потом будет сложно рассказать правду.
К моему удивлению, когда Макар подходит к Тимофею, он не сбегает и не устраивает истерик. Смотрит внимательно и ждет объяснений. Мой сын в эту минуту выглядит взрослым и осознанным. Ожидает объяснений от отца, не устраивает истерики и в целом ведет себя куда лучше меня.
Макар поднимает его на руки, прижимает к себе и говорит:
— У папы есть еще один ребенок.
Я зажмуриваюсь.
* * *
Глава 36
Оля
Все объяснения я полностью перекладываю на Макара. Впрочем, меня сын и не спрашивает. Словно вообще не замечает. Сосредоточенно слушает отца, кивает, хмурится. Я все жду, когда последуют упреки, но их нет.
Тимофей просто молчит. Ни одного вопроса отцу не задает. Макар рассказывает сам. Не все, разумеется. А я его не поправляю. Потому что добавить мне нечего, все так, как он рассказывает.
— А у твоего второго сына есть мама?
Почему-то мне казалось, что вопрос о наличии второго ребенка будет самым неудобным, но Тимофей умеет удивить. Ответа он ждет с интересом. Как и я, хотя Макар уже неоднократно мне говорил, что их с Жанной ничего не связывает.
Измайлов после вопроса сжимает челюсти и смотрит на меня. Будто ищет поддержки. Я же стою, лишенная всех эмоций. Что говорить, что делать… откуда я знаю? Мне первый разговор с сыном показался настоящей каторгой, когда пришлось рассказать о том, что у него теперь появится возможность видеться с отцом.
— Мамы нет.
Я хмурюсь. Ожидала совершенно другого ответа, все же Степа не сирота, Жанна все еще является его матерью, насколько мне известно и ее никто не собирается лишать родительских прав. Впрочем, об этом я спрошу у Макара позже. Когда мы останемся наедине.
— А где он сейчас? — с интересом спрашивает Тимофей.
Пока Макар рассказывает о случившейся трагедии, я делаю себе и ему кофе. Нам просто необходимо взбодриться. Поставив дымящуюся чашку перед Измайловым, сажусь напротив. Вопросов сын задает все меньше. Я с каждой секундой всматриваюсь в его лицо и понимаю, что он не выглядит расстроенным. В принципе, он не понимает всей трагедии, хотя я почему-то думала, что Тимофей известие о брате воспримет в штыки. Ошиблась.
Тимофей вполне спокойно себя ведет и даже с интересом расспрашивает о Степане. Макар ему отвечает, улыбается, когда вспоминает о сыне.
Я молча пью кофе. В разговор не влезаю, да мне и нечего сказать. Правда, Тимофей вынуждает меня поучаствовать:
— Мам, а ты знала, что у папы еще ребенок есть? Вы знакомы? Виделись?
На меня сыпется вопрос за вопросом, но хуже всего, что я совершенно не знаю, что отвечать, поэтому говорю правду.
— Знала. Виделись очень давно, но нас так и не познакомили.
— А когда? И почему ты мне не рассказала?
Я сглатываю вдруг возникший в горле ком и единственное, о чем думаю — почему все сложные вопросы достались именно мне.
— Я попросил маму не говорить, — приходит на помощь Макар. — Не хотел, чтобы ты знал раньше времени и расстраивался.
Я выдыхаю. И снова тянусь к кофе. Как-то Макару удается уговорить Тимофея оставить нас наедине. Сын уходит, и я снова прячусь за чашкой, правда, кофе в ней заканчивается и мне приходится посмотреть на Измайлова.
Он залпом осушает кофе. Даже не морщится, хотя я не успела положить сахар.
Он сильно устал. Даже белки глаз покраснели.
— Ты давно спал? — спрашиваю.
— Кажется, еще с вами, — говорит без улыбки.
— Идем со мной.
Я не знаю, зачем это делаю, но мне хочется, чтобы он хоть немного отдохнул. Вздремнул.
Макар поднимается без лишних вопросов, идет следом за мной. Я веду его в свою спальню, киваю на кровать и прошу, чтобы он сел.
— Ты никуда не спешишь?
— Пока нет…
Он присаживается и морщится, словно от сильной боли.
— Что?
— Голова снова.
Я хмурюсь. Это уже не в первый раз. И он, кажется, совсем ничего с этим не делает.
— Ты проходил обследование?
— Нет