Она по привычке направилась к своей прежней комнате.
Там все было точно так же, как и в день ее отъезда, кроме одного: кукла, похожая на Сесиль, исчезла.
Мелита разглядывала стол, на котором стояла кукла. Может быть, ей это приснилось? Может быть, все было лишь галлюцинацией?
Ей захотелось спросить Эжени, куда делась кукла, но потом она решила, что лучше не затрагивать эту тему. Пусть прошлое останется в прошлом — теперь время думать о будущем.
Она подошла к окну, откуда открывался вид на плантацию и морскую даль. Здесь она услышала звуки тамтама, позвавшие ее в лес.
Мелиту вывел из задумчивости голосок Роз-Мари, уже взбегавшей по лестнице.
— Мадемуазель! Мадемуазель! Вы вернулись! Девочка ворвалась в комнату и бросилась к ней на шею.
— Вы вернулись, а я по вас так скучала! И папа приехал. Я так рада! Очень, очень рада!
— Я тоже очень рада, что вернулась, дорогая моя, — честно ответила Мелита.
Она присела так, чтобы ее лицо оказалось на уровне глаз девочки, и мягко сказала:
— Мне надо кое-что тебе сообщить.
— Я знаю что. Леонор мне уже говорила. Вы с папой поженились, и теперь вы — моя мама!
— Да, это так, — кивнула Мелита. Ее беспокоило, как девочка отнесется к тому, что она заняла место ее матери.
Роз-Мари обняла ее за шею и сказала:
— Теперь у меня есть папа и мама, как у других детей, и вы никогда не уедете, правда?
— Никогда, — пообещала Мелита. — Иногда мы с твоим папой будем путешествовать, но мы всегда будем возвращаться домой.
Роз-Мари горячо поцеловала ее, и Мелита, почувствовав, что вот-вот расплачется, быстро произнесла:
— Если ты сбегаешь к коляске, которая до сих пор, наверное, стоит у крыльца, то найдешь там кое-что специально для тебя. Это большая коробка, она стоит под скамейкой, на которой сидели мы с папой.
Роз-Мари радостно вскрикнула и помчалась вниз по лестнице. Мелита сняла шляпку и пригладила волосы. На миг она почувствовала смущение оттого, что должна была идти в другую комнату, куда Эжени уже переносила ее вещи.
Она никогда не была в спальне графа и знала лишь, что Эжени и горничные зовут ее «комната мастера».
Апартаменты графа состояли из двух спален и гостиной; окна выходили в сад, пестревший орхидеями, и на лес, где граф впервые поцеловал ее.
Мелите было невыносимо думать о мадам Буассе и о том, что с ней случилось, — ее разум отказывался воспринимать весь этот кошмар. В то же время она не могла не чувствовать облегчения оттого, что судьба избавила их от упреков, которые они ожидали услышать по возвращении в Весонн. Теперь графу даже не придется объяснять, что завещание, которое мадам Буассе вынудила написать Сесиль, уже недействительно; не придется ему и обвинять ее в смерти жены. Будто луч солнца рассеял все тучи, сгустившиеся над ними, и на небе не осталось ни облачка.
Неудивительно, что рабы так ликовали: граф снова стал полновластным хозяином поместья и их «мастером», как и прежде.
Мелита стала медленно спускаться вниз.
Она не хотела заходить в нижнюю гостиную, где, как она предполагала, граф все еще беседовал с доктором, а намеревалась пройти через холл на веранду и поискать Роз-Мари. Однако дверь в гостиную была открыта, доктор уже ушел. Роз-Мари и граф были в комнате одни, девочка вынимала из коробки огромную куклу с закрывающимися глазами, которую они купили ей в Сен-Пьере.
— Она такая красивая, папа! — восторгалась Роз-Мари. — Я никогда не видела такую красивую куклу! Но куклы Филиппа мне тоже нравятся, хотя они и быстро портятся.
— Филипп, наверное, сделал тебе новую куклу сегодня? — спросила Мелита, проходя в гостиную.
Она заметила, как при ее появлении глаза графа вспыхнули, и улыбнулась ему.
— Да, — ответила Роз-Мари. — Он подарил мне новую куклу; когда я пришла, она была почти готова. Он объяснил, что это будет большим сюрпризом — и для меня, и для вас. Хотите, я ее принесу?
— Да, конечно, дорогая, — ответила Мелита.
— Я оставила ее на веранде, — сказала Роз-Мари, — потому что боялась уронить, когда буду бежать по лестнице.
Девочка пошла на веранду, а граф протянул Мелите руки.
Она шагнула ему навстречу, испытывая чувство покоя и защищенности, какого никогда не знала прежде. Теперь она была кораблем, спокойно плывущим по морской глади, не опасаясь ни бури, ни шторма. Граф крепко прижал ее к себе, словно зная, что она чувствует.
Вскоре Роз-Мари вернулась в комнату.
— Посмотри, папа, — сказала она. — Филипп сделал мне невесту!
Кукла действительно поражала воображение. Ее одеяние было сделано из белых лепестков цветущего кустарника, который Мелита видела в саду; белоснежное лицо обрамляли золотистые волосы.
Безотчетно Мелита крепче сжала руку графа.
Они ничего не сказали друг другу при Роз-Мари, а потом им пришлось заниматься множеством неотложных дел, и лишь вечером, уже после ужина, граф и Мелита наконец остались одни. Граф повлек ее за собой через лужайку, и она знала, что он ведет ее к дереву любви, где впервые признался в своих чувствах.
На Мелите было ее белое подвенечное платье, и в свете поднимающейся луны она казалась то ли мерцающим видением, то ли частью цветущего сада и ночных ароматов.
Не говоря ни слова, они стали спускаться по покрытому мягкой травой склону, пока не дошли до дерева, под которым граф застал любовавшуюся цветами Мелиту.
— Сколько всего случилось с тех пор, как мы встретились здесь! — После того как они вышли из дома, Мелита впервые заговорила.
— Мои мечты сбылись, — сказал граф. — Ты стала моей женой, Весонн снова стал моим домом, и мне кажется, что нас окружает облако счастья.
— Я тоже это чувствую. — Мелита посмотрела в его глаза.
Они были красноречивее слов. А графу казалось, что в ее зрачках отражаются звезды.
— Я так благодарна судьбе, — сказала Мелита, — что боюсь даже думать — почему все сложилось именно так, а не иначе, и все-таки многое мне непонятно. Произошло столько странного и загадочного, и, похоже, нам не найти этому никакого объяснения.
— Разве это важно? Главное, мы вместе, ты — моя, и я люблю тебя так, что этого не выразить словами!
Мелита вздохнула.
— Все это чудесно, лучше и быть не может, но все же… мне немного страшно.
Он снова знал, о чем она думает.
— Ты испугалась Вуду? Забудь об этом, мое сокровище. Если негры и впрямь могут вызывать души умерших, то только те, что мы заслужили.
Он заметил, с каким вниманием Мелита слушает его, и продолжал:
— Добрый человек пробудит добрых духов, а злой — злых. Так что тебе нечего беспокоиться, дорогая, — ты добродетельна, и нет ни капли зла ни в твоих помыслах, ни в твоей душе.