Читать интересную книгу Девушка, которой нет - Владислав Булахтин

– Я. – Витек сделал такое лицо, словно только что подписал Беловежские соглашения. – Я что-то вроде пупа Земли в этих широтах. Плоть от плоти мира иллюзий.

– Спасибо тебе, Витек.

– Ты все еще хочешь найти Кораблева?

– Ага. Поверь, я смогу убедить себя любить его.

Фея ошибалась.

Глава 2

Борьбу Добра и Зла тоже начинали не мы, но выбор – за нами…

Владимир Мартынов: «Тема из к/ф „Холодное лето 53-го“ (финал)»

– Законы, ранее действующие только на умерших, распространились на всех людей. – Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения. – Теперь каждый может использовать невостребованную энергию ушедших и культивировать собственные чувства и иллюзии. Выхлопа энергии вполне достаточно, чтобы мертвецы, прозябавшие здесь, вновь ощутили себя живыми. Живые – могущественными и бессмертными…

Алкогольно-мозговой штурм помогал компании слагать новые версии происходящего.

– М-да… Теперь я еще больше переживаю за человечество. – Кратер скрутил голову третьей бутылке. – При нашей прямолинейной фантазии такой фэн-шуй устроим – «Икее» и не снилось!..

– И исчезнем? – После трехсот граммов водки Сане не казалось, что они говорят о чем-то абсурдном. Он ерзал на стуле, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться в Коломенское – искать Фею.

– Конечно, кто увлечется, кого заклинит на одних и тех же чувствах, быстро растворится в себе. Сам себя перевар… ит! – Шаман икал от смеха. – Рано или поздно останутся только те, кто сохранит богатство эмоций, ощущений, воображения и не уткнется в одно скользкое, несозидательное переживание…

– Откуда ты… все это… лепишь? – заплетающимся языком спросил Кратер.

Голова Кости кивала, выражая готовность и радость любому вопросу:

– Я типа ходок. Танатонавт! – сказал он и заржал. – Я бывал и здесь. И в зазеркалье…

К тому моменту как по телевизору рассказали о том, что в стране введено чрезвычайное положение, великолепная тройка решила не соглашаться с планом Господа Бога зачистить Вселенную, ошибочно созданную из-за крайне щепетильного отношения к смерти.

– Ты можешь объяснить, зачем нам спасать всю эту клоаку? – обращаясь к Кораблеву, поначалу пытался спорить Шаман. – Для того чтобы в каком-нибудь другом умозрительном мире стало сложнее распоряжаться жизнью?

Саня пожал плечами:

– Наверное, потому, что иначе мы не можем. Хотим жить, засранцы.

– Кто ты такой? – переходил на высокие ноты Шаман. – Ты призрак! Тебе великодушно даровали паузу перед исчезновением. Теперь решили отнять. Как райский сад чуть ранее. Недостоин? Проваливай! Ты не волен ничего решать. Этот мир исчезнет максимум через полгода! У тебя есть хоть один аргумент, чтобы воевать с роком, неизбежностью и волей Божьей?

– Есть. – Саня материализовал в руке миниатюрный глобус размером чуть больше страусиного яйца. – И звучит он по-прежнему. Аз есть!

– Когда ты умер – самое время перестраивать мир, не поддавшийся тебе живому, – предложил слоган Кратер.

– Возможно, это и есть круги ада для каждого умершего. Пытаться изменить то, что нельзя изменить.

Покачиваясь, выползли на балкон, уткнулись взглядом в «скорую», удачно припарковавшуюся между «ракушками». Внутри, наверное, горит свет, работает радио и вновь звучат слова «окуклиться», «во, загон!», «вытри мне слезы».

– Неудобно, что мы их так плохо покормили, – сказал Кратер. Полчаса назад он отнес медсестре Оле и водителю Толику результаты очередного сеанса материализации – восемь сосисок, бутылку ряженки и ломоть пышущего жаром ржаного хлеба.

Кораблев не ответил. Он собирался линять из этого притона на поиски Феи. Кратер угадал мысли:

– Слушай, ты правда ищешь свою девчонку или уже только воспоминание о ней?

– Я ищу себя, оставшегося вместе с ней, – серьезно ответил Саня.

– Ты таскаешь с собой ауру обреченной влюбленности. Сколько ты был с ней знаком? Девять с половиной недель?

– Пятнадцать дней.

– Ну и что? Как это было? – Кратер аккуратно затушил окурок, завернул его в бумажный платок, убрал в карман брюк.

– Волшебно. Могли часами лежать, обняв друг друга, и молчать. – Кораблев рассказал первое, что ему вспомнилось.

Помолчали, переваривая свои хаотичные пьяные мысли.

Если бы не повисшая над городом темнота, можно было заметить, как болезненно хмурится лоб и щурятся глаза Кратера. Словно ожидая удара. Наверное, он даже покраснел под своей неопрятной трехдневной щетиной:

– Как думаешь, попробовать с этой девушкой? Олей? Есть шансы?

Кораблев посмотрел на него как на сумасшедшего:

– Рехнулся? Ей и шестнадцати нет!

Кратер закашлялся:

– Уже узнал. Умею раскрывать тайны. Ей двадцать.

– Извращенец… – буркнул Кораблев и вернулся на кухню. За столом вновь спал Костя Шаман, уютно уткнувшись себе в локоть. Кораблев грубо растолкал его. Шаман бормотал какие-то стишки и ругательства. Незлобные, впрочем.

– Что нам делать-то, талмудист хренов? Как нам спастись? Как спасти эту прорву народа?

Костя, еще не очнувшись, прокряхтел:

– А чё? Рецепт один на все времена. Оправдать отморозков, пустить кровь невинным.

Brazzaville: «Green Eyed Taxi»

Фея впитывала окружающую ирреальность – сгущающиеся сумерки, замершие в пробке машины, непривычно моргающий свет уличных фонарей, дым над кремлевскими бастионами.

Витек уже рассказал об исчезновении людей, о страхе, который ворвался в каждый дом, об общих настроениях «конца света». Она нисколько не удивлялась бескровной катастрофе, которая происходила с человечеством, – от этого мира она ожидала любой подлости.

Время перевалило за полночь. Они грелись на Бережковском мосту, доедая остывшую шаурму, наблюдая упрямое шевеление столицы.

– А ты здорово подрос за это время.

– Скорее поумнел. – Витек задумался, вспомнил вымотавший душу май, щебетавший в окна больницы. После избиения компанией Кучерены Витек больше месяца зализывал раны. Попросил приемных родителей, без особого рвения опекавших его, не появляться в палате. Сорок дней сомнений и сожалений, необходимого одиночества, почти сломавшего его. Грязные стены, низкий потолок. Боль, страх, голоса, нашептывающие, что нужно засыпать мертвыми лягушками этот город зла. И робкое чувство надежды, просыпающееся каждый раз, когда он вспоминал Фею.

– Слушай, зачем ты тогда, в Очаково, прикидывался малолетним уркой? Хотел потрепать нервы тогда еще наивной девушке?

– Нет. Просто пытался быть адекватным этому миру.

– А сейчас адекватность заключается в том, чтобы изъясняться высокопарным языком и корчить из себя мудрого волшебника?

– Извини, если это выглядит именно так. Постараюсь быть скромнее.

– Пойдем искать крышу над головой. Как думаешь, на лучший номер «Рэдиссон» мне хватит финансовой фантазии? В качестве кого представить тебя работникам отеля? Сына, чудом спасшегося от налета гигантской косы? Хотя нет, мама из меня очень молодая… Сгожусь, пожалуй, только на сестру милосердия.

Фея облизала вымазанные в кетчупе пальцы:

– Ты, конечно же, знаешь, из-за чего происходит эта катавасия с нашим уютным миром?

– Подозреваю, что знаю, из-за кого…

Витек быстро пошел к выходу с моста.

Francois Feldman: «Magic Boel Vard»

Кратер придирчиво рассматривал себя в зеркале трюмо.

– Хозяин, у тебя бритва есть? – крикнул в ухо Шаману, который, пошатываясь, засыпая на ходу, пытался натянуть косуху прямо на голое тело.

– Бить-колотить!.. – забурчал под нос Костя. – Ты женихаться идешь или мир спасать?..

Пока они топтались в коридоре, Кораблев досматривал депрессивные новости, которые, почти не прекращаясь, шли по ящику, и цокал языком.

«Все так же плохо, как у Шварценеггера в „Терминаторе-2“ или у Джека Воробья во второй части „Пиратов“. Даже хуже…»

– По ко-о-оня-ям, бойцы! – тихо взвыл Шаман, поднимая и вновь роняя ключи. Поднимая и роняя.

Саня двинулся вперед. Кратер сзади втолковывал почти бесчувственному Косте:

– О чем мне с ней говорить? О фильмах, о музыке? Мне тридцать пять, ей двадцать. Бездна. Мы и слов-то общих не найдем…

В «скорой» их встретили недовольными взглядами.

«Несколько кило „зелени“ санитарам уже мало, чтобы безропотно соглашаться на частный извоз. Бедный российский бюджет, прости нас за разврат», – подумал Кораблев и попытался вообразить у себя в кармане пачку долларов.

Вновь прибывшие постарались сделать вид, что трезвы, как космонавты на старте. Они молча и почти бесшумно расселись на носилках вдоль стены салона. Напротив устроилась Оля. Редко задерживаясь на лицах, вокруг метались тени деревьев, заполонивших старый московский дворик. Ветер рвался в двери «скорой».

Все пассажиры «Газели» были одеты более чем примечательно.

Кратер – в свою оранжевую спецовку МУП «Стрижи», Костя – в грязную потертую косуху, Кораблев – в легкий красный свитерок, в несколько слоев закручивающийся на горле. На Толе – шикарный итальянский костюм индиго, белая рубашка, синий галстук, все удивительно чистое и выглаженное.