– Нет.
Я отложила в сторону бумагу, вздохнула.
– Отец Александр! Объясните! Почему вы…
– Имеет ли сие значение, дочь моя? – теперь на его губах была грустная улыбка, совсем как у отца Николая. – Не в том ли работа ваша?..
Моя работа? Легко сказать!..
– Моя работа состоит не только в том, чтобы оформить протокол, отец Александр. Гражданин Рюмин, то есть отец Николай, вчера ясно и четко изложил свою позицию. Насколько я понимаю, это была и ваша позиция. Отец Николай считает, что здешние священнослужители впали в язычество; более того, призывают на помощь, извините, бесов…
– Он ошибается. Я тоже ошибался, дочь моя.
– То есть, – подхватила я, – вы признаете, что совершили преступление, подпадающее под соответствующие статьи уголовного кодекса?
Священник покачал головой, вновь усмехнулся – по-прежнему невесело.
– Ни я, ни отец Николай этого и не отрицали, дочь моя. Дело в ином. Мы считали, что принятые здесь обряды есть грубейшее нарушение канона, по сути – ересь, подобная ереси духоборцев Македония и Маркиона. Ради же спасения душ, нашему попечению вверенных, согласны мы были преступить законы гражданские…
– А сейчас? – не выдержала я. – Вы убедились, что упомянутые вами Македоний и, э-э-э, Маркион…
– Дело не в них. То, что творится здесь, без сомнения, ересь, но мы были неправы.
Оставалось задуматься. Духоборец Македоний вкупе со своим подельщиком Маркионом, ересь, нарушение канона…
– То есть вы согласны терпеть ересь? – поразилась я.
– Нет. Но это уже не имеет значения.
Я поняла, что начинаю сама становится если не еретичкой, то ведьмой, а посему предпочла взяться за протокол. Он вышел не особо объемистым, зато приходилось продумывать каждое слово. Интересно, неужели здешние бонзы все-таки пойдут на такой процесс? Город наш, можно считать, закрытый, но шум все равно будет.
И немалый.
– И все-таки, – не выдержала я, когда отец Александр, почти не читая, поставил свою подпись. – Объясните! Если не как следователю, то просто, как человеку! Я ведь тоже хожу в церковь!
Произнося это, я запоздало сообразила, что не заходила в храм Божий больше полугода. И вовсе не из забывчивости. В том-то и беда, что слушать наших пастырей, толкующих об устройстве жертвенных горелок-«алтарок» и наиболее рациональном использовании одноразовых икон, просто тошно. Наверно, потому меня так поразило внезапное раскаяние отца Александра.
Священник ответил не сразу. Наконец, вздохнул:
– Хорошо. Только объясню вам именно как юристу. Сейчас вы придерживаетесь действующих законов: конституция, уголовный кодекс, уголовно-процессуальный…
Я кивнула.
– А если, не дай Господь, война? Если на улицах начнутся бои?!
– Тогда будут действовать законы военного времени! – удивилась я, плохо понимая, к чему он клонит.
– Допустим. А если вы окажетесь в пустыне, в джунглях, среди диких зверей? Если вы даже не знаете, в какой вы стране, в каком времени? Вы ведь тогда просто начнете бороться за жизнь, не так ли? Всеми доступными средствами.
Почему-то сразу вспомнился Тарзан. В детстве зачитывалась.
– Не понимаю аналогии, отец Александр. Вы говорите о гибели… или исчезновении мира, где действуют общепринятые законы? Но ведь законы церковные действуют, как я понимаю, даже в этом случае! Я права?
– Правы. Но только в том случае, если уцелел сам мир.
Я машинально глянула в потолок, затем перевела взгляд на стены. И потолок держится, и стены не падают.
– Но ведь то, что случилось здесь, еще не…
– Не здесь. Во всем мире. Это конец света, дочь моя. И прежние законы, светские и церковные, уже не имеют никакого значения.
Хотелось ответить что-нибудь вроде: «ерунда», «чушь» или «в окошко посмотри, батя!» Но внезапно вспомнилось…
…Об этом мне уже как-то рассказывали – много, много лет назад. Да, конец мира наступит незаметно. Христос говорил, что Его Царство прийдет, словно тать в ночи. Будут перемены, но неприметные, особенно вначале. И люди могут вообще не понять, что их мир уже кончился.
Мне рассказывал об этом Саша, а я только смеялась, не понимая, как такой взрослый человек может рассуждать о подобной ерунде. А он говорил о железных конях, о стальной саранче, о том, что Армагеддон был вчера, и даже звезда Полынь успела отравить воды. Что дело не в религии, не в суевериях, а в том, что мир не одномерен, и его другие сущности начинают постепенно вытеснять нашу. Я смеялась, стараясь запомнить эту чушь, чтобы наутро составить очередное донесение. Бедный Саша увлекся, начал рассказывать о теории Федорова и Циолковского, о том, что люди не погибнут, лишь станут другими…
Тогда я была Леной. Еленой Викторовной Гвоздевой. Тогда я еще могла смеяться. Какое мне было дело до конца света?
Эх, Саша, Саша…
3
К вечеру я имела полное права на медаль «За заслуги», причем никак не ниже третьей степени. «Поповское» дело я не только оформила, но и умудрилась сдать, причем в окончательном виде две статьи из трех, инкриминируемых батюшкам, отпали как-то сами собой. Бог весть, авось поможет; да и мне зачтется. А главное, я сумела узнать фамилию загадочного трупа. Сделать это удалось без особых трудов. Не понадобились даже услуги экспертов. Я просто позвонила в горотдел, поинтересовавшись пропавшими без вести за последние двое суток. После чего осталось лишь получить по факсу фотографию разыскиваемого родителями Трищенко Владимира Владимировича, девятнадцати лет от роду, бармена ночного заведения под названием «Казак Мамай». Подвернувшийся в коридоре инспектор мигом узнал погибшего, хотя на фотографии тот был без серьги. Удача не столько обрадовала, сколько разозлила. Все это мог проделать и сам господин Изюмский. Дуб, к слову, так и не появился, и я мысленно пообещала назавтра продолжить воспитательную работу.
Теперь можно и домой. Собственно, вся моя активность была целенаправленной. Сегодня следовало исчезнуть пораньше и обязательно отдохнуть перед тем, как включать компьютер. Оставалось проглядеть накопившиеся за последних два дня бумаги.
Они были там, где и положено: на столе, в большой черной папке. Сверху лежали две справки по психу-Кривцу – их я со злорадством отложила в сторону. Пусть тот бедолага, которому шеф перебросил это дело, разбирается – но без меня. Еще одна бумага по бравому мордобойце сержанту Петрову (это который «хвост»). И, наконец, следственный отдел прислал запоздалую «объективку» на гражданина Молитвина. Ее можно было смело не читать, но любопытство взяло верх. Итак, Молитвин Иероним Павлович… Ну и имечко, почти как у меня! Кандидат исторических… Ого, вот вам и алкаш! Впрочем, одно другого не исключает. А вот и послужной список… Университет, защита в столице, доцент педагогического, затем НИИПриМ… Книжный червь? Наверное… Итак, НИИПриМ, лаборатория МИР, после – инвалидность, временно не работал, в настоящее время… Стоп! Дура! Стоп!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});