— А у вас как там? — Ну в смысле, — оттуда вы пришли. Там чего, зимы не бывает?
…Я искренне и от всей души постарался сделать носилки как можно более удобными для перевозки больного. Но когда у тебя сломаны ребра, да еще и здоровенная рана в боку, то малейшая тряска отдается во всем теле микровзрывами боли. Эуотоосик, конечно, пытался не демонстрировать свои страдания, но нет-нет, а его лицо перекашивала мученическая гримаса… Потому чисто из человеколюбия и почти без всяких задних мыслей я попытался отвлечь его внимание развлекательно-познавательной беседой.
— Дожди. Идут. Часто, — ответил мне он, стараясь выплевывать слова в такт раскачивающейся походке забритых, на которых и была возложена миссия по переноске раненного.
— А снега, значит, нет? — исключительно для поддержания светского разговора о погоде переспросил я.
— Нет. — Может, от холода, а может, от раны, но Эуотоосика знобило и лихорадило. Так что отвечал он весьма односложно.
— А у нас его много бывает, — продолжил я, и закрыв глаза, с ностальгией припомнил родные края. — Иной раз аж по колено, а то и по пояс проваливаешься. Это в городах. А за городом — и выше крыш домов наметает… А холод такой, что плюнешь, а на землю уже ледышка падает! (Это я, конечно, приврал малость, сам-то я больше привык к московским слякотным зимам, но понты, как известно, — дороже денег.)
— Как же вы там живете-то? — Кажется, мне удалось наконец-то разбудить в раненном страдальце пытливого естествоиспытателя и ученого. Несмотря на слабость и мучения от тряски, в глазах его зажглась искорка истинного интереса.
— Одеваем много одежды и в избах огонь постоянно жжем, в печах… Это такие… ну тоже навроде дома, только для огня. Мы из глины специальные такие… ну вроде камешков делаем. Только… (я изобразил руками кирпич). Обжигаем их на манер горшков. А потом из них уже такие, вроде домиков внутри дома делаем… И трубы на крышу, чтобы дым уводить. Стенки печей от огня внутри нагреваются, и тепло долго держат… Так и зимуем.
Видать, изложенные мной сведения показались настолько фантастичными, что Эуотоосик наконец-то сумел отвлечься от телесных ощущений и начал подробно расспрашивать об устройстве домов и печей Великой Окраины… Видать, заранее прикидывал обстановку и условия проживания в своих будущих владениях.
…Очень удачно, что разговор об этом зашел. Тут я хоть знаю, что говорить и как все это описывать. Потому мой голос звучит уверенно, а знание деталей делает рассказ убедительным. Не то что вчера, когда Эуотоосик начал выяснять у меня, как на грядках выращивают котлеты по-киевски и на что они вообще похожи… Я сначала долго мялся, отнекиваясь тем, что я не столько пахарь, сколько воин и лекарь. А потом, сообразив, начал описывать обычную картошку. Для достоверности даже попытавшись вызвать во рту ощущения и вкус тушеной картошки с мясом, чтобы мое лицо достоверно изобразило всю радость и Щастье от поедания подобного продукта. Я вообще заметил, что если врать, подкрепляя свое вранье подобными ораганолептическими воспоминаниями, получается намного достовернее.
— …А чего в таком холоде живете? — выбрав время, когда в разговоре повисла длительная пауза, вклинился в беседу Асииаак, ревниво идущий по другую сторону носилок. В последнее время наши взаимоотношения опять перестали отличаться особой нежностью и теплотой, вновь передвинувшись в фазу подозрительности и настороженной враждебности. Только вот на сей раз Асииаак опасался совсем не того, чего стоило опасаться.
Мой бедолага оикияоо, — в связи с событиями последних дней ему вполне могло показаться, что я пытаюсь подсидеть его на должности командира оикия. — И с начальством-то я постоянно тусуюсь… И подчиненные слушаются меня беспрекословно. И даже напыщенные и высокомерные оуоо точно следуют моим рекомендациям о направлении передвижения и режимах остановок и переходов. Так что теперь он пытался держаться поближе ко мне и почаще подчеркивать, кто тут главный.
— Снег это вода! — авторитетно заявил я. — …Я тебе вчера показывал, — добавил специально для Эуотоосика. Ребята реально никогда не видели снега, и когда он нас порадовал в ночь, примерно так на третье января. Это если я в Новый Год камлал, даже малость перепугались.
…Наши местные, кстати, тоже крупными специалистами по снегу не были. Даже в «наших», более северных степях он выпадает не каждый год. А у них-то, на югах да возле теплого моря, снегопады вообще небывалая редкость, а зимы — это только шторма, сплошная слякоть и промозглая стужа… Я это по Вал’аклаве хорошо запомнил.
…Так что моя вчерашняя лекция о снеге получила высшие рейтинги популярности, а когда я, набрав его в котелок, «превратил» в воду, подвесив над костром, а потом вновь «превратил» в ледышку, точно повторяющую форму днища котелка, мой авторитет среди аиотееков сильно приподнялся. И тут я, конечно, сдуру, не удержавшись, поведал коллеге о трех состояниях вещества, и Эуотоосик едва не приказал меня выпороть за вранье, при утверждении, что воздух тоже может стать твердым, если будет очень холодно. Мол, «Ври Дебил, да не завирайся!». Лысенковщина, блин, какая-то. Использовать административный ресурс и формальную власть при ведении научных споров. Впрочем, у него сейчас небось бок и спина болят дико, так что удивляться его раздражительности не стоит… Ведь не выпорол же, в конце-то концов.
…А вода это жизнь, — продолжил я, отвечая на вопрос Асииаака. — Наши земли так пропитываются за зиму водой, что как только приходит тепло, мы даже копья древками в землю стараемся не втыкать. А то не успеешь отвернуться, а оно уже корни пустило, и веточки на нем прорастать начали.
Так земля хорошо родит, и по столько урожаев снимать за лето получается, что ты не поверишь, — а наши бабы иной раз половину участка земли цветочками засаживают. Типа нравятся им, как цветочки выглядят и пахнут!.. Нашим бабам, чтобы на потрахаться развести, приходится эти самые цветочки дарить, а не мясо или там зерна мешок.
— Опять ведь врешь? (Ну еще бы, какая нормальная баба согласится вместо сытного мяса или зерна взять никому не нужные цветочки, которых и так на каждом лугу хоть косой коси.)
— Чем хочешь поклянусь! — я малость даже обиделся, в кои-то веки правду говорю, а никто не верит. — До тех пор, пока в эти края не попал, считал, что голод это когда вовремя на обед прибежать не успел, и вместо похлебки с мясом или рыбой, каши или там котлет по-киевски, опять же обязательно с мясом, овощей там всяких свежих или соленых, а потом еще и сластей, — одной лишь краюхой хлеба с мясом обходиться приходится, или там медовые булочки всухомятку трескать… У нас знаешь из-за какой проблемы больше всего народ переживает? — Боятся, что слишком толстыми станут и ходить не смогут!
— Ну и силен же ты врать! — Нарисованная мной картина была настолько фантастичной, что никто из слушателей, к какому бы сословию он ни относился и каким бы жизненным опытом ни обладал, всерьез ее не воспринял. Зато в качестве завиральной байки-шутки она пошла на ура, народ начал откровенно ржать, и даже Эуотоосик, несмотря на охвативший приступ боли, соизволил криво улыбнуться.
Заметив, как его перекосило, я велел поставить носилки на землю и проверил повязку. Кровь, как обычно, слегка подсачивалась, но не больше, чем обычно. Наверное просто обезболивающий корешок перестал действовать. Увы, у меня его почти уже не осталось. А если Эуотоосик будет постоянно корчиться от боли, далеко мы с ним не уйдем…
— Думаешь, я вру? — изобразил я обиду, грустно посмотрев на Асииаака. — Ну и не слушай тогда. Расскажи лучше, как сам там у себя жил. А я послушаю.
— Хе… — задумался Асииаак, — видно было, что роль рассказчика ему явно внове и что говорить, он не знает. Но я вроде как бросил вызов, и не принять его равносильно признанию поражения.
Вот только что рассказывать? Признаться, что жил хуже меня, ему гордость не позволяла, а удачно соврать, — отсутствие фантазии и навыков.
— …Я жил достойно! — нашел он таки выход из положения. — Моя семья — отец, дед и прадеды завсегда Роду Ясеня, честно служили (про Род Ясеня я услышал впервые. Не уверен, что это вообще про ясень, но окончания слова «ясеекээу» прямо намекало на дерево, а начало ассоциировалось с ясенем.) — Зато и землю имеем, и скот, а податей с нас не берут. Потому как мы подати оружием своим и кровью оплачиваем! (Последняя фраза прозвучала как официальная формулировка.)
…Вот только и впрямь, — горько вздохнул он, — без воды земля плохо родит. А дождей-то ноне… и не дождешься. И скот без дождей не больно-то плодится. — Он горько вздохнул. Видать, воспоминания о засухах и правда были весьма печальные. — Зато мы, в отличие от всяких там… (он сделал своеобразный знак, тонко намекающий на меня и забритых), в походы с благородными оуоо ходим и при разделе добычи свою законную долю всегда имеем. Разок в полюдье сходишь, — считай весь год уже с голоду не помрешь!.. У речных червей, да лодочников жратвы много, ткани разные есть, и бабы красивые!