Из данных конгресса выяснилось, что в Онтарио оказались самые богатые в мире руды на никель, только что получивший свое промышленное значение. Один из докладчиков сообщил, что за истекший год здесь было добыто свыше двадцати двух тысяч тонн никеля.
Возраставший спрос на никель подгонял промышленников, вносил страсти в биржевую игру, заставлял предпринимателей спешить. Доставка угля требовала времени и расходов, но кто-то решил применить для выплавки древесное топливо, благо оно было под рукою и так дешево стоило.
Отсюда началось стремительное истребление лесов. Вырубали все начисто, не оставляя деревца для размножения самосевом превосходнейших канадских сосен. Где были леса — теперь расстилались бесплодные черные равнины, но силуэты высоких труб дымили день и ночь. Владимир Иванович продолжал думать вслух, медленно облекая в слова быстробегущий поток мыслей.
— Чем больше думаю, тем яснее вижу, каким огромным химическим и геологическим фактором становится повседневная деятельность человека, — говорил он, не отрываясь от окна. — Подумать только: самородный никель встречался только в метеоритах и в самых ничтожных количествах, а вот здесь его за год выделяют десятками тысяч тонн… Да разве только в этом дело? Железо, олово, свинец, алюминий, никель выделяются природными процессами в ничтожнейших количествах, а человек уже теперь, когда он, в сущности говоря, только что родился, считая геологически, добывает все это в колоссальных размерах и с каждым годом все больше и больше… А сколько самородных веществ выделяется нами побочно, например при горении вообще, при сгорании каменного угля, — азот, углерод! Нет, как хотите, но, изменяя характер химических процессов и химических продуктов, человек совершает работу космического характера, а она год от года становится и будет становиться все более и более значительным фактором…
Владимира Ивановича охватило хорошо знакомое ему волнение перед приближением к какому-то новому сильному обобщению.
Он продолжал с увлечением:
— Земная поверхность превращается в города и культурную землю и резко меняет свои химические свойства… Человек в общем действует в том же направлении, в каком идет деятельность органического мира. С исчезновением жизни не оказалось бы на земной поверхности силы, которая могла бы давать непрерывно начало новым химическим соединениям. Это механизм планеты, организованность — не знаю, как точнее сказать…
Он был явно и глубоко взволнован и перед тем, как замолчать вплоть до Вашингтона, заметил только вполголоса:
— Странно, что на эту сторону дела никто никогда не обращал внимания… А ведь это у всех на виду!
Спутник засмеялся:
— Иван Петрович Павлов в этом случае выражался более решительно…
— Как это?
Владимир Иванович посмотрел на своего спутника поверх очков, и тот ответил:
— Он говорил так: где головы у людей, если они этого не понимают?!
Когда Самойлов уже забыл, что речь зашла о Павлове, Владимир Иванович сказал:
— Я с ним теперь часто вижусь. Разговор обычно о самых последних вопросах, до которых доходит точное знание, научный охват сознания… Удивительно, как он ярко и последовательно доходит до пределов и как хорошо он объясняет, чисто математически!..
В Вашингтоне интерес в путешественниках вызвала только лаборатория Карнеги. Это было небольшое двухэтажное здание, состоявшее из двух рядов отдельных комнат. Каждая комната представляла отдельную лабораторию, имевшую свою специальность, своих сотрудников, своего ученого руководителя. Переходя из одной лаборатории в другую, русские ученые последовательно знакомились с оптическими исследованиями, кристаллографическими измерениями, химическим анализом, изучением радиоактивности, термическим анализом, металлографией и еще многими другими работами по вопросам геофизики.
— Каждый вопрос или предмет исследования последовательно проходит через все лаборатории, — объяснил систему лаборатории ее директор. — На особом листе, — он показал лист, который держал в руках, — записываются результаты отдельных исследований. Если это, например, минерал, который кажется важным для решения вопроса о внутреннем строении Земли, то его образец, сопровождаемый таким листом, выходит из многообразных исследований с полным перечнем результатов… химического анализа, измерения кристаллов, определения радиоактивности…
Директор проводил русских посетителей до дверей. Спускаясь по лестнице, устланной ковром, Самойлов вспомнил разговор у Тюя-Муюна о необходимости теперешнему ученому быть не только исследователем, но и организатором.
— Да, но где же у нас Карнеги? — говорил он. — Шановский выстроил здание для народного университета, но правительство его только терпит и то до первого повода, чтобы закрыть…
Покидая Вашингтон, а затем и Америку, русские ученые не могли не сравнивать материальные возможности науки в Соединенных Штатах и в России. Но на этот раз мрачные перспективы не оправдались, и первой новостью, какою их встретил Петербург, оказалось сообщение о том, что смета Академии наук на исследование радиевых минералов одобрена правительством и внесена на утверждение в Государственную думу.
Закон, предоставивший Академии наук просимую сумму, был опубликован лишь 29 июня 1914 года.
Ниночка, этой весной кончавшая гимназию, вытребовала себе вместо подарка поездку с отцом на юг и в Шишаки.
В Шишаках, недалеко от Сорочинцев, на самом берегу Пела, год назад Вернадские купили усадебный участок земли, и теперь там достраивался дом. По дороге из Крыма Владимир Иванович заехал в Харьков, сводил Ниночку на могилу Коли и показал ей дом, где прошло его детство. Дом давно не ремонтировался, владельцы, видимо, обрекли его на слом, и Владимир Иванович с грустью вспоминал счастливую, но невозвратимую пору жизни.
Кровь дедов и прадедов всегда влекла Вернадского на Украину. Подолгу безмолвно он сидел теперь у окна и слушал, как в старом, заброшенном саду кричат соловьи, кукушки и удоды, часто ходил по обросшему дубами и вербой высокому берегу Пела. Несколько выше по реке стояла мельница, дорога туда шла переменно лесом и степью, и каждый день Владимира Ивановича начинался прогулкой до этой мельницы.
В конце июня Владимир Иванович выехал в Петербург и через два дня оттуда — в Оренбург, затем в Сибирь для обследования возможных месторождений радиоактивных минералов. В Чите его застала мобилизация. За нею последовал манифест о войне с Германией.
Уже в первые недели войны начала обнаруживаться неподготовленность России к войне, неспособность правительственной власти быстро и решительно перевести промышленность на военное производство, найти сырье, найти рабочих. Одних солдат без оружия, без припасов, без талантливых командиров для победы было мало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});