От недостатка кислорода я стал терять сознание, тело обмякло, руки и ноги, пытавшиеся совершать судорожные движения в надежде освободиться, прекратили это делать, перед глазами поплыли цветные круги, а в голове зародились неясные образы, о существовании которых я даже не догадывался.
Словно в бело-синем тумане проявились две нечёткие фигуры: мужчины, восседавшем на огромном троне лазоревого цвета, и женщины, одетой в белый хитон, стоящей перед троном, склонив голову. Их черты были лишены чёткости, всматриваясь в них, я словно терял резкость разрешения и не видел их лица, лишь смутные образы были на их месте.
— Мой повелитель, не хочешь ли ты помочь мальчику?
— С чего бы это, Афродита?
— Он любит море и он наш!
— С чего ты это взяла? И что значит наш? Наши сейчас находятся с нами, а это — никто!
— О, мой повелитель, ты, как всегда, прав!
— Я всегда прав, — благосклонно кивнув ей головой, проговорил мужчина.
— Но разве не долг каждого морского гражданина помочь страждущим в буре и несчастье?
— Ты слишком близко принимаешь к «ядру» слова старого морского кодекса вольных граждан моря.
— Этот глупый смертный далеко, и он не хочет позвать меня «Зовом моря»!
— Да, это так, повелитель, но цена «Зова» слишком велика для него! Он уже один раз воспользовался им и теперь не сможет сделать это осознано, но его магическое ядро и сердце, не знающее страха, громко кричит об этом.
— Ну, насчёт страха я бы поспорил. У кошек девять жизней, а у него всего две, одну из которых он уже прожил в другом мире. А раз он не хочет звать меня, значит, это его выбор. В море не место слабым и убогим. Только сильные духом и телом способны бороться со штормом и голодом.
— Но есть же ещё и другая сторона, о, мой повелитель!
— Да, — скривился в ярости мужчина, — есть!
— А что, если она придёт ему на помощь, и он станет новым адептом его веры?
— Левиафан, тот, кто принимает множество обликов?
— Да, Нептун, твоя проницательность бесподобна!
— Афродита, хватит мне льстить. Мы давно отошли от мирских дел. Люди отвернулись от нас, а мы отвернулись от них. Магии всё меньше в этом мире, и в этом виноваты сами люди, которые не хотят развиваться, а только воюют между собой, ударяются в поклонение Аиду и ему подобным, да прячут знания от достойных их.
— Ладно, я решил. Всё будет в его руках, и если судьба к нему будет благосклонна, то… но я ничего не обещаю, Афродита.
— Да, мой повелитель!
Под действием тяжести тела и чугунных ядер, мои безвольно расслабленные руки и ноги, связанные грубыми мокрыми верёвками, стали вскальзывать из туго затянутых морских узлов. Обе петли на ногах ещё держались, а вот одна из петель на руке сильно ослабла, позволив конечности выскользнуть.
Неожиданно, сначала вдалеке, а потом гораздо ближе, показалась стая дельфинов, разогнавшая акул, которые стали постепенно собираться вокруг корабля. Заметив тело, болтающееся возле киля, дельфины ринулись прямо к нему и, поддерживая своими телами, вынесли на поверхность.
И перед взорами изумлённых пиратов на поверхности воды появился Филин, находящийся в бессознательном состоянии. Веревки, на которых болтались просверленные насквозь ядра, были перегрызены острыми зубами дельфинов и сброшены в морскую бездну. Лишь только правая рука Эрнандо была привязана за трос.
Изумлённым пиратам только и осталось, что вытащить мальчишку из воды. Оттолкнув пёструю толпу, разодетую в разноцветные тряпки, бывшие когда-то дорогими одеждами, к нему подошёл боцман, и, перегнув тщедушное окровавленное тело через колено, стал выливать из него морскую воду.
Мальчишка не приходил в сознание, а вода лилась из него тонкой струйкой, пока боцман не разозлился и не засунул ему в рот всю свою ладонь. Нажав на нёбный язычок, он вызвал рвотный рефлекс у пока ещё живого тела. Филин закашлялся и наружу хлынул поток морской воды, которой он основательно наглотался. Дождавшись, когда основной поток уменьшился и Филин очнулся, боцман опустил уже живое тело на грубый пол и отошёл от него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Очнувшись, я сел на палубу, меня жутко рвало, все чувства обострились, но я всё понимал и чётко всё видел перед собой. Боже, как же мне было плохо, а я надеялся, что уже всё в этой жизни испытал, но я ошибался. Всё тело горело адским огнём, по нему стекали ручейки крови, покрывая его сплошной багровой коркой. А морская соль только добавляла мучений искалеченному телу.
Ожесточившиеся души пиратов, по-прежнему требовали наказания за мнимые и действительные грехи. Напрасно я надеялся, что падре не тронут. Им было глубоко наплевать на мои мучения и мучения падре. Мы для них были просто рабами, жизнь которых не стоила и ломаного су.
В очередной раз мы оказались сейчас в роли козлёнка, из упомянутой басни. И я не питал никаких иллюзий, что англичане были добрее французов, скорее наоборот, они были гораздо хуже. Между тем, так и не оставив свои жестокие намерения, отца Антония начали затаскивать на фок-мачту два дюжих пирата. Сам падре не хотел и не имел сил взбираться наверх по вантам, потому они его подтаскивали на верёвке.
Закрепив на рее и привязав ему к ногам канат, они столкнули падре вниз с огромной высоты. Чем-то эта казнь напоминала мне джампинг, бывший популярным одно время. Только здесь канат, привязанный к ногам, был не эластичный, а пеньковый, до крови обдиравший голые лодыжки святого отца, удерживая его на весу после приземления.
Слетев с реи, как чёрный старый ворон, падре, в обрезанной по колено, ветхой чёрной мантии, упал в море, не долетев до его поверхности пару метров, и закачался на ветру в такт морской качке.
***
Отец Антоний беспрерывно молился, перебирая все известные ему молитвы, остановившись, в конце концов, на молитве Богородице «Под твою защиту…»
Под Твою защиту прибегаем,
Святая Богородица!
Не презри молений наших в скорбях наших,
но от всех опасностей избавляй нас всегда,
Дева преславная и благословенная!
Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша!
С Сыном Твоим примири нас.
Сыну Твоему поручи нас.
Сыну Твоему отдай нас.
И так он делал всё время, пока принудительно карабкался на верхотуру фок-мачты. Стоя на шаткой рее, падре смог рассмотреть окрестности на километры вокруг. Везде плескалось необъятное море, лишь где-то далеко, на самой линии горизонта, виднелось какое-то пятнышко, которое было невозможно разглядеть с такого расстояния. Глубоко вздохнув и держась двумя руками за леера, он приготовился к последнему своему бою, не показывая страха и не прося милости у жестоких палачей.
— Ты готов, небесный лоцман? — спросил один из пиратов.
— Готов!
— Тогда пошёл!
И один из пиратов, счастливо улыбаясь и показывая на редкость белые зубы, толкнул его в спину, отправив в свободный полёт.
Ууух, сердце старика ухнуло куда-то вглубь, спрятавшись в потаённый уголок его тела, дух захватило от бешеной скорости свободного падения, а мысли разлетелись в разные стороны, как вспугнутые ястребом птицы. Отец Антоний только и успел раскинуть руки, стремясь приостановить свой полёт, но безуспешно.
Ветхая мантия облепила его ноги, прижавшись к телу, словно стремясь защитить от неизбежного. Эх, если бы он только мог летать. Но магия полёта была давно утрачена, лишь только ночные ведьмы, скрываясь от бдительного ока святой инквизиции, летали на свои шабаши. Но их давно никто не ловил и не видел.
Долетев до поверхности моря и зависнув над ней, он с удивлением обнаружил, что ещё жив. Его сердце смогло выдержать этот полёт, но сможет ли оно выдержать следующий? Ведь Эрнандо тоже обещали, что один раз проведут под килем, а пропустили и второй раз. И вся команда торжествовала, видя его мучения, и желала ему смерти, руководствуясь мстительными чувствами за отказ стать пиратским юнгой. Всё это видел падре и с сожалением наблюдал, как обычные человеческие лица искажались в дьявольской злобе, чувствуя свою власть над кем-то.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})