Читать интересную книгу Детская книга - Антония Байетт

Феминистка, теософка и социалистка Пэтти Дейс после долгих споров с отпавшей христианкой Пэтти Дейс заклеймила и отвергла ее ностальгию по Церкви. Это поставило Пэтти в неловкое положение: теперь она видела некое двуличие в своем общении с Фрэнком Моллетом, вместе с которым ей так приятно было выбирать лекторов и рекламировать лекции. Как ни странно, ей не стало бы легче, если бы она узнала, что и сам Фрэнк порой ощущает: его вера воздвигнута на зыбучих, подвижных песках. Мисс Дейс хотелось, чтобы Церковь была как те огромные, древние, незыблемые средневековые здания на болотах, чтобы Церковь была реальной, даже если сама мисс Дейс полностью порвала с ней.

Она приветствовала молодых людей, напоила чаем с дороги и угостила домашним печеньем. Их комитет снял общинный зал в Лидде, где к аудитории, состоящей из местных писателей, учителей и лавочников, должны были присоединиться офицеры и солдаты из ближнего гарнизона. Мисс Дейс надела очки и сказала Фрэнку, что, может быть, нужно придумать название для этого цикла лекций. Доббин ответил, что сначала надо найти хороших лекторов, а потом уже придумывать название. В «Жабьей просеке» Доббин смущался и был не в своей тарелке, но задним числом понял, что ему выпала редкая честь и удача — познакомиться с удивительным народом в маскарадных костюмах. Ему хотелось бы снова с ними встретиться — с Хамфри и Олив, Тоби Юлгривом и Августом Штейнингом, анархистами и лондонским профессором, который работал с профессором Гальтоном над вопросами социологической статистики и наследственности. Доббин сказал, что, будучи в Андредене, услышал чрезвычайно интересные вещи о фольклоре и древних обычаях. Может быть, мисс Дейс придумает что-нибудь на эту тему.

Мисс Дейс ответила, что ее больше интересуют перемены. Она хотела, чтобы лекции были посвящены новому — новой жизни, новой женщине, новым формам искусства и демократии. И религии, добавила она, храбро глядя на Фрэнка.

Фрэнк отхлебнул чаю и задумчиво сказал, что это противоречие лишь кажущееся. Ибо многое из нового обращается к прошлому за поддержкой. Теософы, к примеру, прибегают к мудрости тибетских наставников. Социализм Уильяма Морриса берет пример со средневековых гильдий и сообществ. Идеи Эдварда Карпентера о том, что надо сбросить удушливую респектабельность викторианской семьи, также обращаются к прошлому, к тем временам, когда люди жили в гармонии с природой, как часть ее. То же самое можно сказать о вегетарианцах, о противниках вивисекции — они добиваются уважения к естественной, животной жизни, характерного для времен, предшествующих технической цивилизации. И в искусстве тоже. Бенедикт Фладд, например, хочет вернуться к древнему ремеслу горшечника-одиночки и заново открыть потерянный секрет красных лазурей — турецкой изникской, китайской sang-de-boeuf. Общество исследования парапсихических явлений заново открыло древний мир духов и утраченные первобытные возможности человеческого общения. Старые суеверия могут привести к новому духовному прозрению. Даже Новая Женщина, рискнул отчасти пошутить он, ищет свободы от корсетов и кружев не только в рациональном платье, но и в свободных, развевающихся средневековых одеждах. Работа женщины вне дома кажется чем-то новым, но настоятельницы монастырей в старину имели власть, управляли сообществами людей, как ныне — руководители колледжей. Может быть, любой шаг в будущее опирается на пристальный взгляд в прошлое. Фрэнк чуть не вызвался сам прочитать лекцию на эту тему.

Есть особое эстетическое наслаждение в составлении учебного плана, сборника эссе, курса лекций. Образы, тени людей и мыслей можно переставлять как угодно, словно кусочки цветного стекла в витраже или шахматные фигуры на доске. Комитет обдумывал, что ему хотелось бы услышать и как уравновесить различные темы. Доббин предложил пригласить Августа Штейнинга, чтобы тот поделился своими мыслями о новом театре, выходящем за пределы реализма, в древнее искусство кукольного театра. Все согласились, что надо позвать Тоби Юлгрива, чтобы он рассказал о связи современного фольклора с древними верованиями наших предков в волшебный народец. Решили также пригласить Эдварда Карпентера, чтобы он рассказал о своих чаяниях касательно мужчин, женщин и новооткрытого им «среднего пола». Раздавались имена: Бернард Шоу, Грэхем Уоллес, Беатриса Уэбб. С тех пор, как г-жа Блаватская в 1891 году «отбросила уже негодное физическое орудие», «изношенную оболочку, которую носила в течение этого воплощения», место лидера теософов, оспариваемое многими, заняла Анни Безант, умевшая убедительно, энергично и успешно говорить о секуляризации, контроле рождаемости и фабианском социализме. Какое-то время комитет воображал себе ее лекцию. Потом Пэтти Дейс неохотно сказала, что, видимо, миссис Безант сейчас слишком занята насущными проблемами Теософского общества и вряд ли захочет приехать для чтения лекций на Ромнейское болото.

Мисс Дейс предложила провести лекцию о проституции и о несправедливо разном отношении общества к мужчинам и женщинам. Комитет подумал и решил, что предлагать подобные идеи аудитории, в которой будет так много военных, не совсем разумно. Может быть, миссис Уэллвуд сможет прочитать лекцию о современных детях и современной детской литературе; это более безопасная тема. Все торопливо согласились, что мистер Фладд по своему темпераменту не предназначен быть лектором. Может быть, кто-нибудь из Музея Южного Кенсингтона расскажет о декоративно-прикладных искусствах и их будущем.

Все, даже Доббин, знали, что цикл лекций никогда не воплощает всей элегантности и глубины первоначального замысла. Лекторы отказываются от участия, лекции проваливаются. Приходят одни и те же люди, на которых можно положиться, и говорят одно и то же. Одна из лекций будет посвящена огородничеству, и читать ее будет миссис Уолзи. Вместо Бернарда Шоу придется выпустить тощего и пугливого студента, который понятия не имеет, как говорить с военными. Они перешли ко второй стадии планирования — списку запасных, надежных лекторов.

Пэтти Дейс сказала, что, по ее мнению, нужно пригласить Герберта Метли. У него твердые убеждения, и он умеет вдохновить слушателей. Она один раз была на его лекции в Рае — а это значит, что его, может быть, удастся уговорить. Она не могла припомнить в точности, чему была посвящена та лекция, но помнила, что лектор ее заворожил. Должно быть, это было как-то связано с высвобождением своего инстинктивного «я», или как там. Все слушатели воспряли духом и воодушевились.

Фрэнк сказал, что никогда не встречал мистера Метли, но роман «Болотные огни», любезно подаренный мисс Дейс, произвел на него большое впечатление… очень большое. Затем Фрэнк прочитал книги «Великан на холме» и «Бел и дракон», которые тоже оценил весьма высоко. Он будет счастлив и познакомиться с мистером Метли, и послушать его лекцию.

Пэтти Дейс пытливо посмотрела на него. Он кротко улыбнулся в ответ. Он не знал, что подарок имел целью испытать его веру. Его вера действительно подверглась испытанию. Но он считал, что мисс Дейс не должна знать, насколько сильно. На самом деле Фрэнк постоянно думал об этой книге. Она словно придала его сомнениям ощутимую форму.

Главный герой отчасти походил на самого Фрэнка — одинокий священник, настоятель вымышленной автором церкви на болотистых равнинах, с редеющей паствой. Герой книги, которого звали Гэбриел Меткалф, влюбился в женщину по имени Берта, или завлек и обманул ее, или был ею околдован. Он встречался с Бертой по большей части во время прогулок у ручейка, на природе. В образе Берты было что-то от зелени, от природы — автор очень ловко создавал у читателей соответствующее впечатление, мимоходом описывая игру солнечных лучей в ее светлых волосах, или ее глаза, или тени на нежной коже. Фрэнк не был особенно чувствителен к женской красоте, и Берта не соответствовала ни одной из его фантазий. Он скорее счел ее воплощением — символическим или действительным — дриады, бузинной матушки, охранительницы цветов и ягод. Она была совершенна и неуловима. Что задело Фрэнка за живое, так это описание отношений между церковью и пейзажем. В мире, созданном Метли, церковь, изможденная, похожая на скелет, была жесткой оболочкой вокруг безжизненного пространства. Духовная энергия вся вытекла, или вернулась, в окружающую землю, в болотистые равнины и воду. Деревья, казалось, ходили, гневно махали руками, говорили нечеловеческими голосами, скрипели и стонали. Болотные огоньки мерцали, собирались в хороводы, снова разбивались, образуя змейки света, бегущие по своим делам, пронзая вечернюю тьму. Еще мальчиком Фрэнка потрясло ощущение древней силы у Вордсворта, затаенной в утесах и валунах, не измеримой человеческим временем. Метли учился у него: огромные камни срывались, как допотопные чешуйчатые чудища, с краев солоноватых озер и возвращались обратно. Холмы нависали и надвигались медленно, неодолимо. Раскрывались трещины, превращаясь в ловушки. Вся земля была одержима неким духом — равнодушна либо враждебна; разве что неудовлетворительная Берта была задумана автором как путь, через который можно войти в природу или обрести в ней гармонию. Гэбриел Меткалф не выдержал испытания; он все реже выходил за пределы церкви и обнесенного стеной кладбища. Гэбриел в романе потерял ощущение божественности Христа и видел в нем лишь «доброго еврея, убитого давным-давно в Палестине». Эта фраза попала Фрэнку Моллету в самое сердце. Он узнал ее, и это узнавание было ему отвратительно. По временам он ощущал, что его собственная церковь, как и описанная в романе, окружена враждебными элементалями, которые теснят ее, заглядывают в замочные скважины, бормочут что-то и ждут своего часа. Фрэнк вовсе не жаждал знакомиться с автором. Но он не любил проваливаться на испытаниях. Он сказал, что они с Артуром могут зайти к мистеру Метли и обсудить с ним эти планы.