Читать интересную книгу Генерал армии мертвых - Исмаиль Кадарэ

Генерал пошел вдоль цветника в сторону отеля.

Ему вспомнилось, как они сидели за столом, друг против друга, представители двух народов и государств, и между ними стояли только бутылки с напитками и вазы с фруктами.

И это все, что нас разделяет? — спросил себя генерал, когда они подняли бокалы в первый раз. Только эти бутылки с красивыми этикетками и эти свежие фрукты, собранные в прибрежных садах и виноградниках? Ему вспомнились сады и виноградники, окутанные вечерним туманом, которые темнели вдоль белых, освещенных лунным светом дорог. Где-то далеко лениво лаяли собаки. А еще дальше мерцал пастуший костер.

— Вам телеграмма, — сказал ему портье, протягивая ключ от номера.

— Благодарю!

На желтой бумаге стоял небольшой красный штемпель «срочная».

Он вскрыл телеграмму и прочитал: «Узнали об окончании благородной миссии пожалуйста сообщите полковнике Семья Z».

Кровь ударила ему в голову. Он все же постарался сохранить спокойствие. Не спеша подошел к лифту, поднялся наверх к себе.

И зачем тебе только взбрело в голову связаться со всем этим, спросил он себя, глядя в зеркале на собственное отражение. Лицо у него было бледным, осунувшимся, на лбу три глубокие морщины, средняя подлиннее, а две другие покороче, словно черточки, нарисованные стенографисткой в конце доклада.

Ты устал, сказал он себе, ты смертельно устал.

Он вошел в комнату, включил свет, и первое, что бросилось ему в глаза, был маленький горец, бивший в барабан, он стоял на тумбочке, на огромной груде писем и телеграмм.

Генерал лег и попытался заснуть.

На улице гремел салют. Разноцветные отсветы проникали сквозь жалюзи в комнату, разрезанные на узкие полоски, цветные блики кружились по потолку и стенам. И ему снова вспомнилось, как в военном штабе двадцать с лишним лет назад он вместе с другими сидел за длинным столом военно-медицинской комиссии. Члены комиссии из рук в руки передавали рентгеновские снимки призывников, рассматривали их на свет, и темные кости крутились — вот так — над их головами, а потом кто-то устало и безразлично произносил: «Годен». Они обычно говорили «годен» даже в том случае, если между ребер было небольшое пятнышко. Только когда пятна были слишком большими и не заметить их было невозможно, они бормотали: «Не годен». Они сидели за этим длинным столом, и весь день призывники с бритыми головами отправлялись отсюда прямо в казармы, а оттуда на войну, которая только-только началась.

Полоски света, разрезанного жалюзи, скользили над головой, и он закрыл глаза, чтобы их больше не видеть. Но как только он закрывал глаза, он еще отчетливее видел перед собой огромную пустую комнату и растерянных призывников, стоявших перед длинным столом, совершенно голых, похожих на большие белые свечи.

Генерал встал. Пора было ужинать. Он выглянул в коридор и спросил, где священник. Ему сказали, что тот куда-то ушел. Тогда он вернулся в номер и спросил по телефону у портье, у себя ли генерал-лейтенант.

Не успел он выйти из комнаты, как натолкнулся в коридоре на генерал-лейтенанта.

— Я как раз направлялся к вам, портье мне сказал, что вы у себя.

— Заходите, пожалуйста, — сказал генерал, возвращаясь.

— Мне кажется, вы собирались уходить.

— Да, но это не имеет значения.

— Может, лучше спустимся вниз, в зал?

— Как вам будет угодно, — сказал генерал.

Внизу, в холле, было так же оживленно, как и утром, оба телефона трезвонили не переставая.

— Похоже, продолжают прибывать делегации, — сказал генерал-лейтенант.

В ресторане они с трудом отыскали свободный столик в углу. Из окна был виден бульвар и гуляющие по нему люди; отсветы салюта падали на головы людей и на темные деревья парка, словно густой цветной снег, затем они гасли, и на улице становилось еще темнее, чем раньше.

Генерал заказал фернет, генерал-лейтенант — коньяк. Снизу, из таверны, доносилась музыка.

Они чокнулись и выпили. Потом долго молчали. Генерал снова наполнил рюмки. Это было для него проще, чем начать разговор.

Снаружи грохотал салют, и разноцветные блики мелькали в окне.

— Празднуют победу, — сказал генерал.

— Да.

Они смотрели в окно — небо вдруг вспыхивало, словно гигантская багровая каска, которая начинала переливаться всеми цветами, затем бледнела, остывала и растворялась в ночном мраке.

— Ну и работенку на нас взвалили, — сказал генерал.

— Это хуже, чем война, — сказал генерал-лейтенант. — Я был на войне, но это еще хуже.

Генерал взглянул на пустой рукав, засунутый в карман мундира.

Можешь и не говорить, что ты был на войне, подумал он.

— Эти кости — квинтэссенция войны, ее суть, очищенная от всего случайного, — сказал генерал-лейтенант. — Это словно осадок, выпадающий на дно сосуда в результате химической реакции.

Генерал печально улыбнулся. Они наполнили рюмки. Из таверны доносилась музыка.

— Вы слышали о том, что у ныряльщиков за жемчугом разрываются легкие, если они опускаются слишком глубоко? Так вот, у нас разорвалась душа.

— Это верно, душа у нас разорвалась.

— Мы устали, — сказал генерал.

— Мне тоже так кажется.

— Воевать в горных условиях очень тяжело, — сказал генерал. — Особенно в таких горах. Я начал было изучать этот вопрос, но бросил. Возникает слишком много сложнейших проблем.

Генерал-лейтенант кивнул.

— А если бы это была настоящая война? — продолжал генерал. — Тогда, может быть, через двадцать лет искали бы нас.

И у тебя, кроме руки, не хватало бы еще кое-чего, подумал он.

— Вы так думаете?

— И другие пили бы, может быть, за этим же столом и разговаривали бы о нас.

— Может быть, — сказал генерал-лейтенант. — Могло бы быть и так. Но ведь события могли принять совсем иной оборот. Мы могли бы и не потерпеть поражения.

— Знаете, о чем я думаю? — спросил генерал. — Я как-то сказал сопровождающему меня священнику, что мои с ним разговоры напоминают диалоги некоторых современных драм. Теперь я замечаю, что и разговоры между нами тоже напоминают такие диалоги. Ну почему мы говорим неестественными фразами, зачем стараемся произвести впечатление?

— Потому что мы люди с тонкой нервной организацией, — ответил генерал-лейтенант.

Генерал взглянул на него.

— Это вы неплохо заметили, — сказал он.

— Поэтому нам нравится говорить на такие темы, как некоторым нравится добавлять в еду много острого соуса и перца, — продолжал тот.

Генерал засмеялся.

Снизу доносилась музыка, а кофеварка-экспресс периодически свистела, выпуская пар, словно маленький паровоз.

— Вы не припоминаете, той ночью, когда мы познакомились, я рассказывал вам о стадионе? — спросил генерал-лейтенант.

— О том стадионе, где вам не разрешали копать, пока не закончится футбольный чемпионат?

— Да, именно о том.

— Припоминаю, — сказал генерал. — Сначала вы раскапывали боковые дорожки, а на бетонные трибуны лил дождь, и со всех сторон текли потоки воды.

— Верно, — сказал генерал-лейтенант. — Все так и было. Ямы чернели вокруг футбольной и баскетбольной площадок, а с трибун хлестала вода. Потом мы стали раскапывать само поле, там, где стоит вратарь, там, где место полузащитника, там, где носятся нападающие, словом, поле скоро стало похоже на решето. Но я не об этом хотел сказать.

— А о чем же тогда?

— Я рассказывал вам о девушке, которая приходила каждый день и дожидалась своего жениха, пока не заканчивалась его тренировка?

— Да, что-то такое вы мне рассказывали, я смутно припоминаю.

— Она приходила каждый день, а когда шел дождь, она накидывала капюшон и сидела в уголке, у самых трибун, не сводя глаз со своего жениха, носившегося по полю.

— Теперь я вспомнил, — сказал генерал. — Вы еще говорили, что на ней был голубой плащ.

— Да, да. У нее был красивый голубой плащ, но глаза ее были еще ярче, небесного цвета, хотя и немного холодноватые, и, пожалуй, даже в цветных фильмах я не видел более красивых глаз. Так вот, она приходила туда каждый день, а мы продолжали копать, и поле было окружено ямами со всех сторон.

— Так что же было потом? — холодно спросил генерал.

— Ничего, — сказал генерал-лейтенант, — ничего особенного. К вечеру парни заканчивали тренировку, один из них обнимал ее за плечи, и они, обнявшись, уходили. И тогда, поверьте, меня охватывала страшная тоска, мир казался мне таким же унылым и бессмысленным, как этот пустой стадион. И это в моем-то возрасте, поверите ли?

Как все это ужасно, подумал генерал.

— Так иногда случается в жизни, — продолжал генерал-лейтенант. — Именно тогда, когда не ждешь, вдруг раз — и появляется какая-то безрассудная, сумасшедшая мечта, словно цветок вырастает на краю обрыва. Ну какое было дело мне, генералу чужой армии и уже старику, инвалиду, какое было дело мне, прибывшему сюда, чтобы собрать кости погибших солдат, моих соотечественников, до этой молодой албанки?