«Почему ты лишаешь меня радости, Эйнав, – плачу я, – простой, полагающейся всем радости? Ты забрала у меня себя, а теперь отбираешь и внучку. Почему ты отнимаешь у меня ее крохотные вещи, пухленькие ножки, ее особенный молочный запах, спрятанный в складочках между плечиком и шейкой? Я тоже хочу ползать с ней по полу, отодвигать мешающие ей предметы, петь ей смешные песенки.
Причем тут она, невинное маленькое существо; зачем ты замешиваешь и ее в неразбериху, которая царит между нами?»
«Несчастная» – выжгли клеймо у меня на лбу полные жалости глаза женщин; мать, лишенная дочери, бабушка, лишенная внучки. И вдруг я вижу себя, незаметно входящую в салон для новобрачных; как я стою в белом платье перед улыбающейся во все свои тридцать два зуба продавщицей и рассказываю ей о приближающейся свадьбе; и как ложь, скрывающаяся под белым лебединым шлейфом, подбирается к моему горлу, грозит задушить меня, вырваться на свободу. Я поспешно сбрасываю платье и скрываюсь за дверьми так же внезапно, как и появилась, словно тайфун.
Заблудшее дитя, ты опять сама себя обманываешь. Бедненькая малютка, одинокая брошенная девочка. И жалость к самой себе окутывает меня, опутывает меня, жалит меня. Я отдаюсь в ее ледяные руки, но затем отрываю их от себя и указываю в твою, Эйнав, сторону:
«Нехорошая! Нехорошая! Жестокая! Злая!»
«Дьявол! Эгоистка! Дрянь!»
У меня нет больше сил, но я продолжаю кричать молча: «Из-за тебя! Из-за тебя я другая, непохожая на всех! Заклейменная! С жалостью они улыбались мне; с упреком они смотрели на меня, уродку, породившую уродку! Избавиться они хотели от меня, изгнать изгнанную! Из-за тебя!»
А где ты, Ора? Сбежала от всего и оставила меня одну, брошенную всеми; исчезла навсегда, безвозвратно. Как мы тебя ж да ли, я и Эйнав! Часами мы сиде ли на скамейке под деревом возле твоего дома. Твой вечно сердитый сосед из квартиры напротив умер – и появились новые жильцы; они затеяли ремонт, который длился несколько месяцев. А тебя все не было. Пришел день, и умерла твоя мама – ушла тихо и незаметно, – а ты так и не появилась. Я стояла на кладбище – круглая сирота, оглохшая и ослепшая от боли – но ты не вернулась.
А ты, Далья, моя любимая подружка и соседка, от тебя сбежала я сама. Сколько энергии ушло на всевозможные увертки и отговорки, прежде чем ты сдалась и оставила меня в покое. Я помню, как ты в первый раз вошла ко мне и протянула с порога медовый пирог.
– Добро пожаловать, – сказала ты, будто бы была хозяйкой всего дома, – меня зовут Далья; ты можешь заходить к нам, когда тебе вздумается, и если тебе нужна помощь в доме – повесить картины или полки, – мой муж всегда будет рад тебе помочь.
На твоем лице сияла улыбка, которая начинается в сердце и выплескивается из глаз. Уже в тот же вечер нашелся предлог, и я сидела у тебя на кухне, околдованная запахами, теплом и детскими голосами. Мы привязались одна к другой, как сестры после многолетней разлуки, и оставались такими до тех пор, пока я, повиснув над пропастью, не расцепила пальцы.
* * *
Назавтра я сижу в уголке приемной напротив двери с табличкой «Д-р. Машаль». Я люблю сидеть здесь, в «моей личной канцелярии», которую я так долго обустраивала; все тут продумано, удобно и надежно. Над стопкой бумаг висит фотография Эйнав. Ты тогда сказала, что выбрала для меня свою самую красивую фотографию, и я всматривалась в пейзаж у тебя за спиной, пытаясь разгадать, где и с кем ты могла быть такой счастливой. Сегодня нет большой очереди: доктор Машаль просил по возможности сократить прием – его жена в больнице, и он хочет успеть навестить ее еще и вечером. Я взяла список и разделила его надвое: перед кем врата его кабинета сегодня распахнутся, а перед кем – нет. В первую группу я записала все срочные случаи и добавила одну новенькую, но очень напуганную пациентку.
Туда же я внесла и данные Яира. Я люблю, когда он заходит; он всегда приходит пораньше и садится возле меня поболтать. Яир – вдовец, его жена погибла шесть лет тому назад в аварии. С тех пор он почти не выезжает за город. Мне нравится его прямодушие, он – честный. Когда он был здесь в прошлый раз, я заглянула в его карточку. Секретарша, которая работает у одного и того же врача столько лет, – сказала я себе, – должна знать его пациентов не только в лицо. Но я-то знаю правду! Яир страдает псориазом – розовые пятна и шелушащиеся бляшки покрывают его кожу. В этот раз Создатель не промахнулся: дал болезнь, которую невозможно скрыть, человеку, который не страшится чужих глаз.
– Как дела, Элла? – спрашивает Яир с порога. – Вы выглядите как-то необычно.
Меня разбирает любопытство:
– Да? А как именно?
– Вы мне кажетесь… как бы это сказать, более четкой. Вы всегда казались мне… чуть приглушенной.
Я уже привыкла к его странным образным выражениям, но все-таки на этот раз ему удалось меня удивить.
– Попали в точку! – отвечаю я, не совсем понимая, куда мы оба клоним.
– Так что же произошло? – подхватывает Яир.
– Вы видите фотографию Эйнав? Я хочу вам что-то рассказать, – неожиданно слышу я саму себя и в нескольких словах рассказываю ему нашу историю.
– Нелегко, совсем нелегко, Элла. И что вы собираетесь делать? – спрашивает он, когда я замолкаю.
– Сейчас – уже ничего. Знаете, что я вдруг представила? Как в один прекрасный день она придет домой, и я буду стоять в дверях и не дам ей войти. Она, конечно, скажет: «Это и мой дом». – А я отвечу: «Уже нет!» – И захлопну дверь. Вот, что я собираюсь сделать.
Я смотрю в его добрые глаза и чувствую, как влажнеют мои.
– Я хочу покоя: не думать, не прислушиваться, не искать, не ждать.
Я смахиваю слезу и твердо продолжаю:
– Она не заслуживает того, чтобы я ее ждала! Я очень сержусь на нее. Она плохой ребенок, и всегда была такой! Правда. Мне неприятно говорить об этом сейчас, но всегда в ней была какая-то… недоброта. Еще когда она была маленькой и я просила ее в чем-нибудь мне помочь, сделать какую-нибудь мелочь, ей доставляло удовольствие ответить, этак свысока: «А я сейчас не могу». Может, мне надо было уже тогда не уступать, быть более требовательной, но было в ней что-то такое, что будто бы предупреждало: не начинай со мной, у тебя все равно ничего не получится, и ты еще пожалеешь, что это затеяла. Мне надо было быть внимательней: может, я бы поняла намеки, которые она оставляла – скорее всего подсознательно – уже с раннего детства; и тогда, возможно…
Яир внимательно, не прерывая, слушает.
– Иногда мы шли к Оре и проводили там целый день; только мы втроем, как маленькая семья, и в конце Эйнав плакала потому, что не хотела идти домой.
– Дети часто плачут, когда кончается кайф, – замечает Яир.
– Да, но у меня было чувство, что ей доставляет удовольствие уколоть меня. Что не из любви к Оре она это делает, а из желания сделать мне больно. И Ора тоже… они обе… двое против одной. Они, бывало, кувыркались на ковре и изображали передо мной влюбленную парочку, которая наслаждается, когда на нее смотрят другие.
Открывается дверь, и доктор Машаль провожает пациентку к выходу. Яир, извинившись, заходит в кабинет.
Эйнав, моя девочка, сколько порций боли ты влила в меня взамен молока, которое высасывала из меня до последней капли, а потом так же, до последней капли, тебя вырывало, пока я не прекратила кормить. «Она не прибавляет в весе!» – обвинила меня сестра в детской консультации и велела перейти на детское питание. А мне так нужно было тебя кормить, прижимая тебя к себе и отдаваясь твоим глазам!
Теперь у тебя есть новое оружие против меня. Маленький ребенок, твоя дочка – моя внучка. Она всегда будет на твоей стороне, и вы будете стоять против меня и улыбаться. Ты опять победила.
Встреча шестая
Связи
Первое, что увидела Элла, когда переступила порог комнаты, был большой торт, затем – спешащую ей навстречу одетую в цветастую юбку и голубую майку Орну.
– Угощайтесь! – она протягивает тарелку с возвышающейся над ней горой шоколада и взбитых сливок. – У меня родилась внучка!
Элла заставляет себя улыбнуться.
– Поздравляю, Орна! – громким шепотом произносит она, касаясь ее щек в легком ритуальном поцелуе. – Вот и дождались!
– Я вижу, что кого-то тут можно поздравить? – радостно спрашивает Това и сразу направляется к собравшимся у кофейной стойки.
– Вчера утром у меня родилась внучка! – гордо объявляет ей Орна и спешит воспользоваться поводом, чтобы отойти от Эллы.
Това вешает на спинку стула свою сумку с длинными тонкими ремешками, на нее – полупрозрачный бежевый жакет и берет угощение.
Элла здоровается с Клодин и Нири и направляется приготовить себе чай.
Рут и Анна сразу замечают радостное оживление, которое царит в комнате.
– Ну, у кого сегодня праздник? – еще в дверях спрашивает Рут.
– У Орны! – откликается стоящая с кружкой черного кофе в руке Клодин. – Со вчерашнего дня и у нее есть внучка, дай бог ей здоровья!