Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Когда он привел в дом новую женщину, — с грустью ответила она. — Когда-то он сказал мне, что мы оба свободны иметь сексуальные отношения с другими и что именно мелочная ревность служит причиной распада «семей», подобных нашей. Но мне такая семья была не нужна, и, кажется, ему тоже. Для меня это стало жутким потрясением.
— Да, в этом я уверен, — сказал Стивен. — Но как там насчет всех остальных? Они тоже думали, что он имел право поступать так, как поступал? Или они симпатизировали вам?
— Они считали все, что он делал, правильным, — произнесла она с оттенком горечи. — Разумеется, я могу их понять. Уж он-то мог заставить людей во всем довериться ему. Он приносил деньги, принимал решения. Понимаете, Ройбен был очень выдержанным человеком и так смотрел на вас, когда вы начинали перечить ему, словно вы были несмышленым ребенком, помочь которому могла только любовь. Он произносил речи во время нашей вечерней трапезы, очаровывал и околдовывал нас, и мы все хотели сделать ему приятное. Думаю, что если бы он приказал нам принять яд, мы бы повиновались. Видите ли, мы свято верили в то, что он делал все исключительно из любви к нам. Мы все были людьми, которые по разным причинам не могли управиться с собственной жизнью. Он же делал это за нас.
— Поэтому вы почувствовали себя оскорбленной, когда он привел новую женщину? — спросил Стивен. — Именно это заставило вас выступить против него?
— Я не выступала против него, — твердо ответила она. — Я просто разочаровалась во всей этой истории. Я начала внимательно присматриваться к тем вещицам, которые мы там мастерили, и прикидывать, сколько Ройбен может за них выручать. Вскоре я поняла, что он зарабатывал на них намного больше того, что возвращалось обратно к нам. Он оказался отнюдь не альтруистом, каким я его себе представляла.
— Вы сказали что-нибудь об этом ему или кому-то еще?
— Нет, я ничего не могла доказать. Он не вел никакой отчетности, он попросту продавал сувениры за наличные, торгуя из своего микроавтобуса, без всяких налогов и всего прочего.
— Итак, когда и почему вы наконец покинули коммуну?
— В самом начале апреля 1993 года. Ройбен уехал, и я ушла, пока его не было, чтобы не устраивать сцен.
Стивен искренне сочувствовал ей: всю свою жизнь она старалась избегать сцен, тогда как, вероятно, ей следовало как раз закричать или топнуть ногой, а не терпеть бесконечно обиды и несправедливости, которые сваливались на нее одна за другой.
— Как же вы жили? У вас остались хоть какие-то деньги?
Она пожала плечами.
— Нет, но я продала кольца матери. Они стоили немного, но этих денег хватило на обратный билет поездом до Бристоля и на то, чтобы снять эту комнатушку в Белль-вю.
Несколько мгновений Стивен раздумывал над услышанным. Он не мог понять, почему в Уэльсе она держалась стойко и сумела понять, что представлял собой Ройбен, а вернувшись в Бристоль, пустилась во все тяжкие.
— Могу я спросить вас, когда вы начали пить? — осторожно спросил он.
— Я никогда не была алкоголичкой, — раздраженно бросила она. — Мне нравится время от времени пропустить рюмочку. И все. Да, вернувшись в Бристоль, я начала пить больше, но только потому, что это как-то помогало притупить боль.
— Тогда можно сказать, что вы впали в депрессию?
— В отчаяние, точнее сказать, — задумчиво протянула она. — У меня не было никого и ничего. Мне нечего было ждать и не на что надеяться, оставалась только боль. Я чувствовала себя выброшенной на помойку. Как-то, когда мне было особенно плохо, я позвонила брату. Разумеется, это было просто глупостью, я могла бы заранее знать, что он будет груб со мной. Когда мои опасения оправдались, мне стало еще хуже.
Стивен почувствовал, как внутри у него поднимается волна гнева, оттого что в обществе не было организации, способной помочь людям, оказавшимся в таком же положении, как и Сюзанна. Им нужно было совершить преступление, чтобы на них наконец-то обратили внимание.
— Как же вы платили за квартиру? — спросил он. — На бирже труда нет записей о вашей регистрации.
— По вечерам я прибиралась в конторах.
Она сказала ему, что нанялась на работу в одну фирму в Бристоле. У нее был свой ключ, и она могла приходить туда и уходить, закончив уборку.
— Почему вы ждали два года, чтобы убить доктора Визерелла и Памелу Паркс, Сюзанна?
Несколько минут она молча рассматривала его своим здоровым глазом, второй оставался заплывшим, что вызывало у Стивена некоторую неловкость.
— Ройбен говорил, что зло и грех никогда не останутся безнаказанными. В общем, у этой парочки был роман, и это уже было грехом, помимо того, что по своей халатности они дали Аннабель умереть. Так что я наблюдала и ждала, чтобы с ними случилось что-нибудь плохое. Когда ничего не произошло, я решила, что должна покарать их сама.
От такого объяснения по спине у Стивена внезапно пробежал холодок. Все, что она говорила до сих пор, было вполне понятным и разумным, а вот от холодного спокойствия, с которым она решила отмерить свое наказание, отдавало настоящим сумасшествием.
Он знал, что должен немедленно ухватиться за ниточку и выудить у нее все подробности, касающиеся этой порочной связи между Визереллом и Паркс, поскольку это могло помочь ему дискредитировать их. Но по какой-то ему самому непонятной причине он не мог задать Сюзанне ни одного вопроса на эту тему. Стены маленькой, тесной и душной комнаты давили на него, ему нужно было время, чтобы обдумать услышанное, и, кроме того, он хотел посоветоваться с Бет.
— Думаю, на этом мы сегодня закончим, — сказал он, глядя на свои часы. — Надеюсь, к следующему моему визиту ваш глаз станет лучше.
Глава десятая
Сюзанна проснулась от собственного крика.
— Заткнись, тупая сука, — проворчала женщина с верхней койки, вернув Сюзанну туда, где она находилась. В тюрьму.
Ей было страшно снова закрыть глаза, она не хотела опять провалиться в ночной кошмар. Во сне она пыталась бежать, ощущая неимоверную тяжесть тела Аннабель у себя на руках. Но ноги ее словно потеряли способность двигаться, а люди, которых она молила о помощи, просто молча смотрели на нее.
В тот майский день, четыре года назад, все было не так. Ее ноги двигались. И двигались быстрее, чем это вообще было возможно. Но она никого не молила, ни на кого не кричала. Однако ужас из страшного сна был именно таким, какой она испытывала тогда.
Она с поразительной ясностью вспомнила то, что случилось в то утро.
Ее разбудило частое и судорожное дыхание Аннабель. Накануне Сюзанна водила дочку к врачу, и тот сказал ей, что у ребенка всего лишь лихорадка, вызванная вирусом, но она была так встревожена, что уложила девочку рядом с собой в постель, чтобы ночью та была рядом. На рассвете Аннабель проснулась, Сюзанна напоила ее и дала ей калпол.
Но проснувшись снова, на этот раз от хриплого дыхания дочери, она инстинктивно положила ладонь на лоб девочки и обнаружила, что та вся горит. В ужасе Сюзанна спрыгнула с кровати, раздвинула занавески и принялась осматривать Аннабель.
Она мгновенно поняла, что это был не какой-то там безобидный маленький вирус, а что-то намного более серьезное. Темные волосы Аннабель намокли от пота и прилипли к щекам и ко лбу, щечки девочки разрумянились от пожиравшего ее изнутри жара, губы пересохли. Сюзанна подняла ночную рубашку и увидела, что сыпь не исчезла, она стала еще сильнее, чем была раньше, ярко-красными пятнами выделяясь на бледной коже. Но что было особенно страшно: Аннабель не узнавала ее.
Сломя голову сбегая вниз по ступенькам, Сюзанна увидела, что сейчас половина восьмого, а это означало, что медицинский центр должен быть уже открыт. Когда она дозвонилась в регистратуру, та же самая бесчувственная медсестра, с которой ей так тяжело дался разговор накануне, к ее отчаянию, вновь заявила, что не видит смысла посылать ей врача на дом, но что Сюзанна, если хочет, может прийти сейчас с Аннабель в медицинский центр, и она попытается записать ее на прием.
Наученная горьким опытом предыдущего посещения, когда Визерелл обращался с ней с подчеркнутой небрежностью, Сюзанна должна была бы сразу же позвонить и вызвать «скорую помощь». Но, сходя с ума от отчаяния и желания немедленно показать Аннабель врачу, она побежала наверх и набросила на себя первое, что подвернулось под руку. Она даже не остановилась, чтобы причесаться или одеть Аннабель. Она просто закутала ее в одеяло и побежала в медицинский центр, держа дочь на руках.
До него было недалеко, надо было только спуститься с горы и пройти по Хотвеллз-роуд к Доури-сквер, на что уходило не больше десяти минут прогулочным шагом. Но нести ребенка на руках оказалось нелегко, и страх, охвативший Сюзанну, когда она услышала тяжелое дыхание девочки, увеличил это расстояние в несколько раз. Мимо с ревом проносились автомобили, наступил час пик, и дым из выхлопных труб, казалось, заполнял легкие, отчего дыхание Аннабель стало еще более частым и прерывистым.