В палату зашла Фредерика.
– Послушай, Эстер, уже десять часов, а я вдруг поняла, что у меня с утра во рту маковой росинки не было. Ты не продержишься тут еще десять минут, пока я сбегаю перекусить? У нас сегодня просто какой-то дурдом! Если я сейчас не поем, то придется голодать до самого утра.
– Конечно, дорогая. Не торопись, я справлюсь.
Фредди убежала. В палату заглянул Джарвис Иден, дежурный хирург.
– Вы не видели старшую медсестру?
– Она в какой-то другой палате. Сходить за ней? – За порогом госпиталя Эстер, Фредди и Вудс обращались к Идену по имени, Джарвис, но сейчас Эстер, соблюдая субординацию, добавила «сэр».
– Нет, не надо. У нее и так, наверное, дел по горло. Майор Мун только что принял раненого…
– Вон он, сэр, лежит в углу. В приемном покое поставили диагноз «перелом бедра». Два с половиной часа назад, когда его откапывали, ему сделали укол морфия. Имя мне не сказали, видимо, еще не выяснили.
– Вы его помыли?
– Нет. Он был в шоковом состоянии, поэтому я решила подождать – пусть согреется и придет в себя. Я правильно сделала?
– Да, все правильно, – ответил Иден.
Склонившись над пациентом, он ощупал короткими тонкими пальцами сломанную кость. Раненый сжался и застонал.
– Потерпите, осталось недолго. Сделаем вам еще укольчик успокоительного, и вы уснете. Ничего страшного, скоро поправитесь. – Иден выпрямился и отошел от постели больного. – Да, действительно, перелом бедра. А в остальном все в порядке. Никаких внутренних повреждений.
Старшая сестра появилась, когда он мыл руки в туалете рядом с палатой.
– Сегодня лучше его не трогать, – сказал Иден, чтобы ввести ее в курс дел. – У раненого шок, но его жизни ничего не угрожает. В приемном покое ему зафиксировали ногу шиной, а завтра прооперируем. Сначала надо еще рентген сделать… – Он сверился с расписанием. – Майор Мун в половине десятого оперирует язву двенадцатиперстной кишки, а затем возьмем нашего.
– Конечно, сэр.
– Хорошо. Оставьте ногу как есть, только помойте его немного, а потом сделайте укол морфия. Утром я его еще раз осмотрю.
– И прикройте раненого ширмой, – распорядилась старшая сестра, – чтобы свет не беспокоил. Я выдам вам морфий. Кстати, майор Иден, какие будут указания для двух аппендицитов и двух грыж, которые майор Мун сделал сегодня? И еще больной в седьмой палате, у него развился тяжелый приступ астмы…
Они вместе вышли из палаты.
2
Фредерика вернулась, дожевывая на ходу.
– Ты просто ангел, что отпустила меня, дорогая. Никаких происшествий?
– Да нет, все было тихо, только Джарвис заходил. – Эстер пересказала его распоряжения. – Я останусь и закончу с переломом бедра. Можешь пока заниматься своими делами. Я справлюсь.
Фредерика выскользнула из палаты. Свет моргал. Где-то неподалеку упала бомба. Раненый старик вздрогнул и застонал:
– Бомбы! Бомбы! Опять бомбы!
– Это не бомбы, – постаралась успокоить его Эстер. – Это наши орудия.
Но бомбы его уже мало интересовали.
– Больно!
– Потерпите немного, – сказала она. – Вас надо раздеть и немного вымыть, а потом вы уснете и обо всем забудете.
Эстер стояла рядом со стариком, уперев тазик с водой в бедро и перекинув через руку полотенце. Жаль его. Несчастный, потерянный, испуганный маленький человечек… Она обмакнула марлю в горячую воду и начала нежно обмывать его лицо.
3
Старшая сестра оставила на маленькой скамейке поднос с четырьмя таблетками морфия по четверти грана каждая. Фредерика заглянула в журнал назначений. Три «для безотлагательного приема» и одна «в случае необходимости».
– Ты займешься этим, Эстер? Одна для твоего старика, две – обеим грыжам, а аппендицит, похоже, задремал, так что его таблетка пусть полежит, дадим, если потребуется. Я пока посмотрю, что там с астмой.
Эстер зажгла крохотную спиртовку, положила одну из таблеток в чайную ложку, добавила дистиллированной воды и еще раз простерилизовала все вместе в пламени спиртовки, всосала получившийся раствор в шприц и, взяв смоченную йодом ватку, подошла к одному из пациентов с грыжей.
– Вот и все, – сказала она, улыбаясь и вытирая место укола ваткой. – Теперь до утра спокойно проспите.
Он вяло улыбнулся в ответ.
– Спасибо, сестра.
Потом она сделала укол второй грыже и третий – сломанному бедру. Бедолага бормотал про себя:
– Бомбы! Опять бомбы! Все пропало… Теперь нам не выжить!
– Сейчас боль утихнет, и вы уснете.
– Совсем никого не осталось, все погибли… Дом обрушился и завалил нас… – Старик на какое-то время замолчал, потом снова забубнил: – Жалкие бесхребетные остатки великой Англии Черчиля… Забились в свои кроличьи норы, прячемся от могучей немецкой авиации…
Фредерика подошла и встала рядом у изножья кровати.
– Что за бред он несет?
– Похоже, что-то пересказывает. Он не в себе.
– Все погибло, – стонал раненый. – Никого не осталось, я последний…
Из Фредерики вышла идеальная медсестра. Если она и была тронута видом страданий и страха, то внешне ничем этого не выдавала. Ее деловой тон часто действовал гораздо лучше, чем уговоры и утешения. И теперь она мягко, но безапелляционно заметила:
– Вам вредно много разговаривать. Сейчас морфий подействует, и вы уснете. Постарайтесь ни о чем не беспокоиться, ни о чем не думать. Все будет хорошо. Лежите спокойно и потихоньку засыпайте.
Монотонный голос успокоил старика. Он прилег на подушку и замолчал. Фредерика выключила верхний свет и расположила вокруг раненого ширму, оставив его в полной темноте. Лампа на столе в центре палаты отбрасывала желтый круг на слой обвалившейся от взрывов штукатурки. Больные тревожно ерзали, готовясь к долгой ночи, раздалось несколько голосов:
– Доброй ночи, сестра! Благослови Господь! Поцелуй меня перед сном, сестричка!
За окном по-прежнему слышался грохот зениток, в небе, расколотом снарядами, сверкали вспышки, и гул бомбардировщиков периодически заглушался пронзительным свистом падающих бомб.
4
Эстер задула спиртовку и насухо вытерла чайную ложку.
– Ну что ж, дорогая, думаю, моя помощь тебе больше не нужна.
– Да, дружочек. Спасибо, ты меня просто спасла. Сегодня мы ждем еще одного больного из реанимации. Не знаю, как бы я справилась без тебя.
– Может, мне остаться?
– Нет-нет, что ты. Все под контролем. Самое худшее, что из-за проклятых авианалетов больные не спят.
– Думаю, нам с Вуди придется спуститься в это затхлое бомбоубежище. Одна польза от ночных дежурств – тебе разрешают остаться наверху. Как ты думаешь, если мы тихонько ляжем спать, нас оставят в покое?
– Вряд ли, моя дорогая. Джоан Пирсон и Хибберт попробовали, и в результате начальник госпиталя вытащил их из постелей и отправил вниз, не дав даже времени одеться. Теперь все знают, что Хибберт ложится спать в трусах и в майке.
– Нам стесняться нечего. Ну, вытащит начальство меня из постели в пижаме – мне-то что! Надеюсь, Вуди успела выпить чаю.
– Попей здесь, Эстер, потом пойдешь.
– Нет, мне пора домой, а то она будет волноваться, не случилось ли со мной чего. Спокойной ночи. Храни тебя Господь.
– Сладких снов, – ответила Фредерика. – Ты выглядишь усталой, дорогая.
5
В половине одиннадцатого Эстер ушла, и Фредерика, выпив чашечку чаю, принялась за мелкие дела. На ее стол упала чья-то тень.
– Привет, Фредди.
– О, привет, Барни, рада тебя видеть. Хочешь чаю? Свежий, только что заварила.
– Спасибо, с удовольствием, – сказал он устало. – Жуткий был день. Перкинс неделю в отпуске, а больше у нас анестезиологов нет, и я постоянно был в операционной. Много тяжелых ранений – уже двое умерли. Знаешь, что тебе скоро должны привезти еще одного больного? Сложный перелом большой и малой берцовых костей. Ему промыли рану и поставили вытяжку. Решил сбегать, проведать тебя, пока передышка. – Барнс аккуратно поставил чашку на стол, обошел вокруг стола и обнял Фредерику. – Я только и живу что ожиданием нашей встречи.
Она коротко поцеловала его и мягко отстранилась.
– Вам нужно сосредоточиться на работе, капитан Барнс, а не мечтать о девушке!
Если его и задели ее слова, то он не подал виду. Какое-то время он продолжал размешивать чай в чашке, а потом вдруг спросил:
– Фредерика, ты ведь никогда меня не бросишь?
– Конечно, нет, милый, – ответила она как-то слишком быстро и легкомысленно.
Он продолжил задумчиво мешать в чашке ложечкой и, обращаясь скорее к себе самому, медленно произнес:
– Это было бы слишком жестоко. Жестокость и ложь – никогда этого не выносил и никогда не смирюсь…
– Порой жизнь ставит человека перед выбором. Я хочу сказать, что если ты не хочешь быть жестоким, то приходится лгать.
Барнс страшно побледнел и поднялся, глядя в ее большие серые глаза.
– Ну что ж, Фредди… Я предпочту жестокость обману. Уж лучше пусть мне будет больно, но я должен знать правду.