Читать интересную книгу Мент и бомжара (сборник) - Виктор Пронин

– Для этого ты и родился.

– Для чего?

– Думаешь, тебя запустили в этот мир, чтобы ты пейзажи писал? Ни фига! Однажды под вечер в сорок четвертом году восемнадцати лет от роду ты должен был сбить «хенкеля». И ты его сбил. Все. На земле тебе делать больше нечего. Но поскольку задание выполнено в срок и качественно, тебе позволили еще немного здесь пошататься. Хочешь картины писать – пиши, – сказали они.

– Кто они?

– Ребята, которые за нами присматривают.

– Мы их не знаем? – шепотом спросил Юрий Иванович, будто опасался, что эти самые ребята могут его услышать.

– Их нельзя знать, их можно только чувствовать, когда они вмешиваются в нашу жизнь.

– А Зина?

– Ты видел ее в раме с рюкзаком на тропинке и с александритом на безымянном пальце? Вот с тех пор всю оставшуюся жизнь с той вершины она и спускалась, вернее, опускалась. Иначе и быть не могло – она выполнила все, для чего ее и запустили сюда ненадолго.

– А для чего ее запустили?

– Чтобы тот, ее Юра, песню написал, от которой бы страна вздрогнула, узнав об их трепетных чувствах. Он написал такую песню. И вскорости ушел.

– А ты? – спросил Юрий Иванович.

– И я, – ответил я и ничего больше не добавил, потому что мне больше нечего было добавить.

– А все-таки я сбил этого поганого «хенкеля»! – сказал Юрий Иванович и грохнул по столу тяжелым своим крестьянским кулаком. И я увидел, ребята, увидел, как под бородой шевельнулись его железные желваки. И подумал: надо будет – еще собьет.

А золотая рама до сих пор валяется где-то в кладовочке при мастерской Юрия Ивановича среди старых холстов, этюдов, гипсовых бюстов Древней Греции и Римской империи. Говорит, что побаивается он к ней прикасаться. Пристроил ее так, чтобы даже случайно не увидел человек посторонний, чужой.

А напрасно.

Что делать, оказалось, что так уж она устроена – показывает человеку нечто главное в его жизни, что ожидает его или что случилось когда-то. Стремление, в общем-то, хорошее, правильное – чтоб не заблуждался он, не тешил себя пустяками, не принимал пустышку за идола.

Однако, судя по некоторым поступкам Юрия Ивановича, можно предположить, что все-таки заглядывает он иногда в раму, причем ему и фотографироваться не надо – он в зеркало на себя смотрит сквозь эту раму и видит, видит хитрец все, что она хочет ему подсказать. То-то он по церквям зачастил, даже в крестном ходе его как-то видели – и до этого дело дошло. Нес какую-то хоругвь, но щечки его не пылали райскими яблочками, бледноватым казался Юрий Иванович, и шалости в глазах не было, не было шалости. Что-то он уже знал про себя, что-то выведал у колдовской рамы.

Не зря это все, ребята, ох, не зря.

То ли еще будет, попомните мое слово.

Привет из страны Ирландии

Володя обычно бывал в редакции по средам, в среду я к нему и направился, освободив себя от дел пустых, суетных и никому не нужных. Предварительно зашел в магазин «Массандра» на Комсомольском проспекте, взял бутылочку коньяка «Таврия», пять звездочек, между прочим, и коробку мармеладок – терпеть не могу закусывать «Таврию» этими каменными шоколадными конфетами, не по зубам они мне. И потому, если оказываются в магазине мармеладки или зефир, беру именно эти конфеты, да и Володя, как я заметил, тоже хорошо к ним относится. В наши годы многим уже шоколад не по зубам.

Прежде чем идти в редакцию, а она совсем рядом с «Массандрой», решил все-таки позвонить Володе, дескать, праздник близок, я уже на подходе. Голос его из мобильника прозвучал неожиданно близко и даже радостно, видимо, истосковался он по мне, видимо, заждался.

– Я вас приветствую в этот солнечный день! – с подъемом произнес я, прекрасно сознавая, что слова, произнесенные с подъемом, всегда звучат как-то глуповато.

– И я рад тебя слышать, – ответил Володя с некоторой заминкой.

– Так я вроде того, что на подходе! – продолжал я радоваться, как выяснилось, совершенно некстати.

– Видишь ли, Витя, боюсь, сегодня не успею… Вы уж там как-нибудь без меня…

– А ты где?

– Как тебе сказать… В некотором смысле в Ирландии… Город такой… Дублин…

– Где, блин?!

– Буду через неделю… Загляни, если коньяк сохранится…

– Ха! Размечтался! – сказал я, и в следующую среду, как обычно к четырем часам, был в редакции. Опять же с «Таврией». Да-да, пять звездочек. В соседней «Массандре» взял. Там девочки меня уже издали узнают и бегут навстречу с пузатенькой бутылочкой и коробкой мармеладок.

Все было, как обычно – Володя весел и оживлен, во всем его облике неуловимо чувствовалась Европа, ответственный секретарь Валя улыбчива и радушна, Личутин поздравляет меня с удачным раскрытием преступления в очередном детективе, знаю я эти его поздравления, а что делать – терплю, классик все-таки, не каждый день и не каждому с классиком чокнуться удается.

Но все это к делу не относится, перейду сразу к главному. Когда мы с Володей уже шли к метро «Парк культуры», я обратил внимание на кепочку, в которой он красовался. Вроде ничего в ней особенного не было, но всю недолгую дорогу к метро она притягивала мой завистливый взор. Сшили ее из лоскутов разного материала, все лоскуты были серого цвета, но с еле уловимыми оттенками – зеленоватым, коричневым, синеватым… И только сбоку, над Володиным левым ухом полыхал алый лоскут.

– Откудова кепочка? – спросил я, стараясь, чтобы по голосу он не догадался о зависти, которая уже пожирала меня изнутри.

– Ирландия, Витя, все та же Ирландия, – беззаботно ответил Володя, еще не зная, не чувствуя, не догадываясь, что скоро, совсем скоро придется ему с этой кепочкой расстаться.

– Хорошая кепочка, – сказал я тусклым голосом, но на этот раз Володя что-то все-таки уловил и бросил на меня искоса взгляд скорее недоуменный, чем опасливый.

– Да, мне она тоже нравится, – беззаботно ответил он и предложил выпить кофе в забегаловке у самого метро. И пока заказывал кофе и расплачивался у кассы, я не удержался и кепочку его, оставленную на спинке стула, примерил. И быстренько, даже как-то воровато, глянул на себя в оконное стекло. Ничего я там не увидел, но красный лоскут не просто отразился в стекле, он там, в соседнем пространстве, полыхнул на секунду обжигающе алым цветом, будто кто-то сатанинским взглядом мне подмигнул этак заговорщицки. Ничего, дескать, разберемся.

Володя принес кофе, я привычно разлил в чашки стограммовую бутылочку коньячка, напиток получился на удивление удачным, и мы немного посплетничали, но невинно, можно даже сказать беззлобно. Скорее одобрительно посплетничали, поскольку ни у него, ни у меня не было ни малейшего повода завидовать кому бы то ни было.

Вот написал эти слова и тут же спохватился – был все-таки повод для зависти, у меня появился этот повод именно в этот день – да, ребята, кепочка. Была уже осень, по большому витринному стеклу струились потоки воды, и мы не торопились, пережидая дождь. А когда уже собрались выходить и начали одеваться, я, признаюсь, малодушно и корыстолюбиво сделал вид, что перепутал наши головные уборы и как бы невзначай снова надел кепочку с красным лоскутом. И в ту же секунду почувствовал, что меня обдало жаром, как если бы вас неожиданно обняла красавица, по которой вы подыхаете каждый божий день. Вам знаком этот жар, который вдруг возникает где-то в глубинах вашего потрясенного организма, знаком? Значит, вы счастливый человек. Этот исходящий от вас жар не может не ощутить и женщина, она тоже не в силах уже ему противиться.

Кепочку пришлось вернуть, мы вышли на улицу, Володя, не задерживаясь, направился к входу в метро, я поплелся следом, и было у меня такое чувство, будто уводят от меня, навсегда, по взаимному согласию уводят… Да, ребята, да, ту самую женщину, которая одним прикосновением локотка ли, коленки вызывает в вас тот самый внутренний жар, от которого сама же и вспыхивает…

Ладно, отвлекся немного…

В следующую среду, едва войдя в кабинет к Володе, я сразу бросил взгляд на вешалку – кепочка была на месте. И я, сам того не замечая, облегченно перевел дух.

– Прижилась кепочка, – сказал я фальшивым голосом, вешая куртку на крючок.

– А что с ней сделается, – ответил Володя, не прекращая разговора по телефону.

– Этот красный лоскут прямо-таки светится в твоем кабинете!

– Красный потому что, вот и светится… – легко ответил Володя, не чувствуя еще никакого подвоха в моих словах.

– Примерьте, Виктор Алексеевич! – великодушно сказала Валя, выглянув из-за компьютера. – Она вам пойдет.

– Вы думаете… – затравленно проговорил я и, сняв кепочку с вешалки, надел ее, подошел к зеркалу, не без опаски посмотрел себе в глаза. Первое ощущение – ужас. В зеркале был не я, на меня из тусклого стекла смотрел чужой, незнакомый мне человек. Постепенно я начал узнавать его, я вспомнил свою фотографию двадцатилетней давности, на которой я выглядел примерно вот так же…