потревожил я. Вывод: в похищении оружия из «Арсенала» участвовала команда «Щита». Я оставил на складе маяк и филера ММ, изъяв в качестве вещдока автомат «гном» и два пистолета «волк-2». Кстати, навел меня на «Щит», вернее, дал точные координаты тот же сотрудник «Чистилища».
Ивакин покачал головой:
– Навел тень на плетень… извини, это я себе. Честно говоря, таких удач я не понимаю. А если не понимаю – боюсь.
– Сэлф мейд, как говорят американцы: удача делается собственноручно. «Щит» теперь ваша забота. А у меня появился реальный шанс укусить мафию. Иными словами, я попробую выйти на Купол.
Ивакин молча выпил еще бутылку пива, поковырял остатки раков, отодвинул тарелку.
– Вообще-то, если дела обстоят так, как ты говоришь, можешь в любое время сойти с дистанции. Задание выполнено до команды «в ружье», естественно, свидетелей брать придется живыми. Дикой не хочет тобой рисковать и предложил дать «губошлепам» отбой.
Матвей посмотрел на Ивакина сквозь бокал.
– Борис Иванович, вы знаете меня достаточно хорошо…
– Потому и не согласился с шефом. Во-первых, ты первый перестанешь себя уважать, уйдя в тень, а во-вторых, руководители ГУБО поверили в тебя.
Неожиданно зазвонил телефон. Ивакин вздрогнул, с удивлением воззрился на белый аппарат фирмы «Саундизайн», соединявший в себе часы, будильник, магнитофон, радиоприемник и телефон. Заметил взгляд Матвея, кривовато улыбнулся:
– Синдром застигнутого врасплох любовника… Но мне никто не должен звонить. Вообще никто не должен звонить, это телефон моей личной «горячей линии».
– Как в анекдоте: не может быть, чтоб Петька помер, он нам еще должен. Возможно, это шеф?
Борис Иванович оценил шутку, снял трубку:
– Слушаю.
В трубке зачирикали воробьи отбоя.
Контрразведчики молча смотрели друг на друга.
Ровно в одиннадцать вечера Матвей нырнул в благоухавшую свежестью постель, предвкушая удовольствие чтения, и в этот момент дверной замок сыграл марш непрошеного гостя. Матвей замер, непроизвольно сжимаясь и вызывая секундный стресс. Но интуиция сигнала тревоги не подала: звонивший опасности не представлял. Напротив, пси-фон его был добрым и, судя по «цвету» ауры, сам нуждался в защите.
Недоумевая, Матвей накинул халат и открыл дверь. Перед ним стояла Кристина. Не то чтобы зареванная, но явно пустившая недавно слезу.
– Явление Криста народу, – сказал Матвей первое, что пришло в голову, встревожился: – Что случилось?
– Может быть, впустишь? – Кристина оглянулась, зябко передернув плечами. Матвей отступил в сторону, запер дверь. Кристина молча прошествовала в ванную, закрылась. Послышался плеск воды.
Почесав в затылке, он зажег газ на кухне, поставил чай, достал хлеб, масло, сыр, сделал бутерброды, и когда гостья, приведя себя в порядок, вошла в комнату, то увидела чай в пиалах, конфеты и бутерброды.
– Извини. – Девушка смутилась, перехватив его взгляд, уколовший голые коленки; одета она была в бело-голубой блузон, не годившийся для вечерних прогулок; на шее алела свежая царапина.
– Кошки? – Матвей придвинул второе кресло ближе к столу из полупрозрачного пластика. – Или зацепилась за что?
Кристина села, попытавшись натянуть блузон на колени.
– Жорж. Пристал вечером… – На глазах ее мгновенно набухли слезы. – Вдвоем с одним… девочек выгнали… Если бы не Катя… – Она не выдержала и разревелась. – Сказал: все равно будешь под… а твоему ха… хахалю ноги повыдергаю…
Матвей достал полотенце, молча опустился на колени и принялся вытирать лицо Кристины. Она уткнулась носом в его плечо, затихла. Потом обвила шею руками и поцеловала. Тогда он подхватил ее на руки, понес в спальню. На пороге она напряглась, вглядываясь в его лицо потемневшими глазами.
– Если боишься – не делай, – шепнул Матвей.
– А сделал – не бойся, – улыбнулась Кристина. – Старое студенческое правило, мне его уже сообщили.
– Я серьезно. Ведь ты меня не знаешь.
– Какой вы галантный кавалер, – фыркнула Кристина. – Только не думай, что я тороплюсь завести семью. Семья – это, по обыкновению, руины любви.
Теперь фыркнул Матвей, и они захохотали – шепотом, целуясь, сжимая друг друга в объятиях, растворяясь друг в друге, в разгорающемся огне страсти и нежности.
В два часа ночи они пили кофе с молоком. Кристина с влажными после душа волосами щеголяла в рубашке Матвея, а он перекинул через плечо простыню и теперь смахивал на молодого римского патриция. Гостья только теперь смогла разглядеть своего нового друга и подивиться текучей игре мышц при каждом движении. Удивительное ощущение силы и уверенности исходило от всего облика Матвея, передавалось девушке и вселяло спокойствие и радость.
– Вряд ли мы уснем после кофе, – застеснялась Кристина под красноречивым взглядом хозяина. – Кстати, ты все еще продолжаешь видеть свои сны?
– Не каждый день, но вижу.
– Я за это время прочитала массу литературы. По Лангедоку, в тебе заговорил паратекст, высшие письмена души, то есть глубокая психологическая программа. Ты или твой род закодированы, и, если окажешься слабее, можешь даже сойти с ума.
– Я уже сошел, – проворчал Матвей.
Кристина покраснела, но глаз не отвела.
– Ты, наверное, считаешь меня…
Матвей остановил ее поцелуем, унес поднос с кофейником и чашками. Пришел, погасил свет.
– Я лягу на диване, спи. Не боишься, что я глубоко… это… психический?
Девушка засмеялась, соскочила с кровати, потянула его за волосы, обняла.
– Я, может, тоже ведьма. Бабуля рассказывала, что у нас в роду даже шаманы были. Ложись рядом.
– Но тогда мы не уснем и без кофе.
– Я тебя усыплю, проснешься свежим как сквозняк.
Через секунду они снова целовались…
Уже под утро Кристина сказала сонным голосом:
– Можно я у тебя поживу? Не хочу возвращаться в общежитие… боюсь. Не прогонишь?
И он ответил не то, что хотел:
– Не бойся, никто тебя больше не тронет.