лакомства и коснуться губой чашки с кумысом: была великая ураза (пост), рамазан, во время которого мусульманин может есть только ночью.
Своим гостям, иноверцам, хозяин, однако, кивнул головой на масло.
Как есть его без ножа и вилки? Разве попробовать отмазать немного хлебным шариком?
Не удалось: сухой шарик рассыпался.
Кульджа улыбнулся, взял в руки кусок масла, обнажил белые зубы и сказал:
— Грызите!
Мало-помалу стемнело. Хозяин взял себе на колени огромную чашку с кумысом и, помешивая большой резной ложкой, стал разливать в малые чашки гостей. Раскрылись рты, и целебная жидкость полилась, творя под халатами тепло и счастье.
— Что нового расскажут ученые гости пастухам о других виденных ими странах? — спросил судья.
— Недавно мы видели, — ответили мы, — такую страну, где летом солнце не заходит и ночей не бывает.
— Как же там постятся мусульмане? — сказал строго мулла. — Гость ошибается: нет такой страны.
И многие засмеялись над гостем, рассказывающим пастухам небылицы.
Хозяин вступился за гостя и сказал:
— Есть такая страна!
Мулла вскочил. Многие вскочили с мест, оставив кумыс. Поднялся спор и шум, и последнее слышанное и понятное нами слово было: «шерегат».
Когда все стихло, учитель нам рассказал, о чем спорили магометане.
Кульджа слышал о географии, верил в нее и, ссылаясь на светскую науку, говорит: «Есть на свете страна незаходящего солнца». Мулла говорил: «Нет такой страны, потому что в таком месте всегда светло, и мусульмане не могут поститься». Кульджа все твердил: «География», пока мулла не сослался на шерегат, который не может ошибиться. На это разгневанный степной царь крикнул: «Шерегат не прав!»
Вот тогда-то все вскочили и долго кричали, пока другой, более мудрый мулла не помирил всех простыми словами: «Страна незаходящего солнца есть, но там нет мусульман».
Это всех успокоило, и все снова протянули свои чаши за кумысом к степному царю.
И полилось кислое, пьянящее молоко на разгоряченные сердца. И лилось бы в молчании долго-долго, если бы Ауспан не вскочил и не выбежал из юрты с ружьем в руке.
Все услыхали топот и подумали: волк гонит испуганный табун.
Но выстрела не последовало. Ауспан вернулся с новым гостем. Это прискакал вестник Длинного уха. Он ехал шагом и задремал в седле. Смеркнулось, стало темно. Джигит очнулся: нет дороги, нет гор и аулов, и везде только звезды и волчьи глаза. Всадник поехал по звездам и прискакал к аулу Кульджи.
— Аманба, аманба! — повторял заблудившийся, грея у костра руки.
— Аман! — отвечали ему и спрашивали: — Есть ли новости, хабар бар?
— Бар! — отвечал заблудившийся. — В долине Потерянный топор украли просватанную девушку Нур-Джемеля. Жених потребовал возвращения калыма. Хозяин отказал. Жених сам угнал лошадей у отца невесты и теперь на берегу ручья сидит и ест одну из отбитых лошадей.
— Кто украл невесту?
— Не знаю, — ответил гость, — степь велика!
— Степь велика, — повторил степной царь и спросил: — Нет ли еще чего нового?
— Видел белую галку, — ответил гость.
— Белую? Мулла, есть ли белые галки?
— Есть, — ответил мулла.
— Йо! — удивились все.
Еще видел вестник Длинного уха, как перед зарею проскакала желтоволосая и желтоглазая Албасты.
— Это бывает! — сказали пьющие кумыс.
— Еще видел, как после заката впереди уходил козел, неся в зубах легкое.
— И это бывает! — сказали люди в халатах.
— Еще видел при наступлении ночи черного зайца.
— Черного! Мулла, есть ли черные зайцы?
— Йо-о! — удивился мулла и щелкнул языком, ничего не сказав.
— Еще слышно, будто люди стали летать, как птицы.
— Йо-о!
— Еще слышно, будто люди пришли на то место земли, над которым стоит неподвижная звезда Темир-Казык, и что там вечная тьма.
— Мулла, есть ли такая страна?
— Есть, — ответил мулла.
— Что же еще есть нового в степи? — допрашивали люди, пьющие кумыс.
— Еще что? — повторил гость. — Еще вот уже два месяца от всадника к всаднику, от аула к аулу бежит слух, будто едет по степи Черный араб и обертывается то святым, то чертом, не берет от степи ни твердого, ни мягкого, ни горького, ни соленого.
— Он здесь! — сказали пьющие кумыс гостю, и тот в ужасе раскрыл рот.
«Нет, — подумали мы, — здесь уже нет Черного араба. Здесь у костра сидит обыкновенный киргиз в широком халате и зеленом малахае, его теперь все знают, он — как все. А тот все едет до настоящей пустыни, до низких звезд, где только дикие кони перебегают от оазиса к оазису. Теперь тот настоящий араб, а не этот».
На всю ночь запировал степной царь в юрте старшей жены. Восемь тысяч вечно жующих отделяют эту юрту от юрты молодой жены. Светит последняя четверть девятого месяца лунного года. Завтра снимутся эти последние юрты с летнего пастбища. Снег занесет степь, ничего не останется.
Молодая жена, дочь благородного хаджи, садится перед своим костром и красит по-девичьи свои ногти в красный цвет и расплетает свои волосы на двенадцать кос, будто девушка. Берет свою алую шапочку, выдергивает драгоценные перья из живого филина, подаренного ей возлюбленным, по-девичьи, будто весной, украшает шапочку перьями мудрой птицы, и падают двенадцатью черными змейками косы из-под перьев на смуглую шею.
Спят все восемь тысяч голов. Даже сторожевой козел Серке подгибает колени. Молодая овечка встала, почесалась ножкой и опять легла.
Придерживая рукой звонкие монеты, крадется жена, одетая девушкой, к кустам чиевника и шепчет:
— Это ты, мой. медный кувшинчик?
— Это я, моя тонкогубая деревянная чашечка, — отвечает кувшинчик. — Это я, здоров ли язык?
— Язык здоров, на сердце боль.
— Болит твое сердечко, скушай яблочко с базара. Рассыпались черные змейки по желтому лицу. Желтый месяц. Желтое яблочко. Желтые щеки возлюбленного.
— Желтым, желтым, очень желтым видела я тебя во сне.
— И тебя я видел желтой, но твои волосы чернее чернил муллы.
— И твои, дорогой!
— Твои очи темней обожженного пня.
— И твои.
— Твои щеки алее крови зарезанного барана. Твои груди — как свежее масло. Твои очи — как серп новолуния.
— Клянись, — просит она, — обернись к луне, загни ноготь своего большого пальца.
Он повертывается к луне.
…А утром чубарый козленок пробрался в юрту гостей, лизнул их лица и разбудил. Степной царь уже отдал приказ к перекочевке.
Верблюды лежали перед юртами. Женщины снимали войлоки, обвивая ими горбы. Мужчины выдергивали деревянные кривые палки и тоже привязывали к горбам. Так, одна за одною, как сон, исчезали белые юрты: самого степного царя, его матери, его старшей жены и все другие. Когда разобрали юрту молодой жены, выскочил голый, совершенно ощипанный филин с огромной головой и поскакал в степь.
Караван двинулся тоже в ту сторону.
Скачет ощипанный