Прошло больше недели, прежде чем Ариана вновь увидела этого человека. Со дня ее ареста миновал ровно месяц. Девушка все чаще думала о том, что с отцом и Герхардом, должно быть, произошло самое страшное. И все же она теперь не могла смириться с этой мыслью. Поэтому заставляла себя думать о настоящем, о врагах, о мести.
В тот день за ней пришел офицер, которого она видела впервые. Он грубо схватил Ариану за плечо и поволок сначала по коридору, потом вверх по лестнице. Когда Ариана споткнулась, он подтолкнул ее вперед, а когда она упала, обрушил на нее поток брани. Девушка еле передвигалась, обессилев от голода. Ноги были как ватные. В кабинет Дитриха фон Райнхардта вошла не элегантная юная барышня, как месяц назад, а оборванная, грязная дурнушка. Капитан воззрился на нее с брезгливым отвращением. Однако он отлично понимал, что аристократка всегда остается аристократкой. Если эту красоту привести в порядок, получится отличный подарок для какого-нибудь нужного человека. Самому капитану девицы были ни к чему – у него имелись иные пристрастия. Однако какого-нибудь любителя прекрасного пола такой подарок порадовал бы. Кого бы осчастливить?
Фон Райнхардт не стал тратить время на игру в вежливость – Ариана фон Готхард больше не представляла для него никакой ценности.
– Итак, к сожалению, вы мне больше не нужны. Нет смысла держать вас здесь, выкупа явно не последует, а лишние нахлебники нам ни к чему. Вы занимаете место, попусту переводите пищу. Хватит злоупотреблять нашим гостеприимством.
Ариана решила, что ее ожидает расстрел. Ей было уже все равно. Лучше смерть, чем другие возможные варианты. Проституткой в офицерском борделе быть она не желала, а сил выполнять физическую работу у нее уже не оставалось. Семью она потеряла, жить стало незачем. Если ее пристрелят – тем лучше. Ариана почти испытывала облегчение.
Но фон Райнхардт еще не закончил:
– Вас отвезут домой, где вы сможете взять кое-какие вещи. В вашем распоряжении будет один час. Ничего ценного брать не разрешается – ни денег, ни драгоценностей. Лишь самое необходимое. После этого будете заботиться о себе сами.
Так они не собираются ее убивать? Почему? Ариана смотрела на капитана с недоумением.
– Жить будете в женских бараках. Работа там найдется. Я поручу кому-нибудь отвезти вас в Грюневальд. Пока же подождите в приемной.
Ждать в приемной? В таком виде? Ариана по-прежнему была едва прикрыта лохмотьями, в которые превратилась ее одежда после схватки с Гильдебрандом. Какие же они все-таки мерзавцы!
– А что будет с домом моего отца?
Голос Арианы прозвучал хрипло – за минувший месяц она почти разучилась говорить.
Фон Райнхардт уже рылся в бумагах, на вопрос он ответил не сразу:
– Там разместится генерал Риттер со своими сотрудниками.
«Сотрудниками» генерала были четыре страстные дамы – эту коллекцию он тщательно собирал целых пять лет.
– Уверен, что генералу там понравится.
– Не сомневаюсь.
Ариане, ее отцу, брату, а раньше и матери в Грюневальде тоже жилось совсем неплохо… Когда-то все они были под этим кровом счастливы. Но потом в их жизнь ворвались нацистские ублюдки, все испортили, изгадили, а теперь еще и забирают родительский дом. На глазах у Арианы выступили слезы. Она хотела сейчас только одного – чтобы во время очередной бомбежки особняк в Грюневальде обратился в прах и пепел, погребя под обломками своих новых хозяев.
– Все, фрейлейн, разговор окончен. В пять часов вы должны явиться в свой барак. Кстати говоря, жить там не обязательно. Если вы найдете себе иной… ангажемент, можете сменить место жительства. Но разумеется, вы останетесь под нашим присмотром.
Ариана отлично его поняла. Если она предложит генералу Риттеру себя в любовницы, то ей позволят остаться под родным кровом. Сидя в приемной на деревянной скамье, Ариана вся дрожала от негодования. Единственным утешением была мысль о том, что, когда она попадет в Грюневальд, Хедвиг и Бертольд смогут насладиться делом своих рук – увидят ее избитой, израненной, грязной, оборванной. Пусть полюбуются, что сделала с ней их любимая нацистская партия. Они орали «хайль Гитлер», а расплачиваться пришлось ей. Ариана была настолько охвачена яростью, что не заметила, как к ней подошел фон Трипп.
– Фрейлейн фон Готхардт?
Она удивленно подняла глаза. С тех пор как Манфред спас ее от Гильдебранда и его хлыста, Ариана ни разу его не видела.
– Мне поручено отвезти вас домой.
Обер-лейтенант не улыбнулся, но зато теперь он смотрел не сквозь нее, как раньше, а прямо в глаза.
– Вы хотите сказать, что вам поручено отвезти меня в бараки? – холодно спросила Ариана.
Но тут же пожалела о своей резкости и вздохнула. В конце концов, этот офицер ни в чем не виноват.
– Извините.
Манфред медленно кивнул:
– Капитан сказал, что я должен отвезти вас в Грюневальд, где вы возьмете личные вещи.
Ариана склонила голову. Ее глаза на исхудавшем личике казались громадными. Сердце фон Триппа дрогнуло, голос смягчился:
– Вы уже обедали?
Ариана давно уже отвыкла от слова «обед». В ее гнилой камере пищу давали один раз в день, так что деления на завтрак, обед и ужин не существовало. Да эти помои и не заслуживали названия «пища». Лишь под угрозой голодной смерти могла Ариана заставить себя есть эту гадость. Поэтому она ничего не ответила, но Манфред понял все без слов.
– Понятно, а теперь мы должны идти.
Его жест и голос были безапелляционны, и Ариана послушно последовала за офицером. На улице, ослепнув от яркого солнечного света, она покачнулась, но удержалась на ногах. Глубоко вдохнула свежий воздух и села в машину. Там Ариана отвернулась от обер-лейтенанта, делая вид, что разглядывает длинный ряд бараков. На самом деле ей не хотелось, чтобы он увидел слезы у нее в глазах.
Несколько минут они ехали молча, потом Манфред вдруг остановил машину и обернулся к своей спутнице, по-прежнему сидевшей к нему вполоборота. Ариана, казалось, совершенно забыла, что рядом с ней находится посторонний человек – высокий светловолосый мужчина с добрыми глазами и импозантным дуэльным шрамом на щеке.
– Подождите меня, фрейлейн, я сейчас вернусь.
Ариана, не отвечая, откинулась назад, плотнее укутавшись в одеяло, которым снабдил ее провожатый. Она думала об отце, о Герхарде, мучаясь догадками и предположениями. Ей было удобно и уютно на мягком сиденье, под теплым одеялом. Подобного комфорта она не знала уже целый месяц.
Фон Трипп действительно вскоре вернулся. Он без слов протянул ей маленький, аппетитно пахнущий сверток. Внутри оказались две толстые сардельки, намазанные горчицей, и большой ломоть черного хлеба. Ариана посмотрела на еду, потом на Манфреда. Какой странный человек, подумала она. Мало говорит, но все видит. Чем-то он был похож на нее – та же грусть в глазах, та же обостренная чувствительность к чужой боли.