Читать интересную книгу Современный Английский детектив - Чарльз Сноу

Когда экономка ушла, Эвис взглянула на Финбоу точно с таким же выражением, с каким Тони встретила его в гостиной. Она тоже ждала, что разговор коснётся событий прошлой ночи. У меня мелькнула мысль, что, если бы я был в компании своих молодых друзей один, без Финбоу, они наверняка обращались бы со мной, как с добрым дядюшкой: чмокали бы меня мимоходом в щёчку и хором заверяли, что все в порядке и мне не о чем беспокоиться. Присутствие Финбоу все меняло; хотя он и пришёлся по душе моим молодым друзьям и произвёл приятное впечатление, все каким-то шестым чувством определили в нем человека, которому обязаны давать отчёт.

Финбоу между тем спокойно разделался с холодным яйцом и вдруг ни с того ни с сего пустился, в обсуждение истории финансовой науки. Он рассказал Эвис о происхождении, значении и недостатках золотого стандарта. Он объяснял предельно ясно, я бы даже сказал — с юмором. Я видел, что Эвис едва сдерживалась, чтобы не закричать. Однако она вежливо слушала его разглагольствования и даже раз или два вполне к месту вставляла какие-то вопросы. Я не спускал глаз с её бледного, страдальческого лица.

Финбоу решил наконец подвести разговор к концу:

— Никакой сложности в этой науке нет. В ней гораздо легче разобраться, чем в той грязной истории, в которую вы все попали.

Меня передёрнуло от этой садистской, хладнокровно рассчитанной жестокости. Эвис уставилась на него своими огромными глазами и не сказала ничего. Первым отреагировал Филипп, он сделал неудачную попытку обратить все в шутку.

— А по-моему, это самая заурядная история.

— Не такая уж заурядная, — возразил Финбоу.

Он намазал джем на кусочек тоста и принялся излагать свою точку зрения на японский империализм. Здесь уместно было бы сказать, что, хотя Финбоу и был глубоко эрудированным человеком, у него не было того, что называется «пунктиком» и что часто приписывается детективам в романах… если, правда, не считать кое-каких вопросов, касающихся Китая, но об этом я не берусь судить.

Покончив с завтраком, мы присоединились к остальной компании в гостиной. Молодые люди все ещё пребывали в состоянии депрессии, которая неизменно приходит вслед за сильным эмоциональным напряжением. Вначале человек, волнуясь, ищет выхода в действии, он не в силах сидеть сложа руки и молча ждать развития событий. Затем он доходит до такого состояния, когда страх окончательно парализует его волю, и он жаждет только одного — конца. Пусть самое страшное, лишь бы конец! Тони по-прежнему лежала на диванчике, закинув руки за голову. Уильям читал детективный роман под названием «Не своей смертью», если не ошибаюсь. Кристофер делал какие-то пометки на обороте письма. Эвис и Филипп уселись где попало и сидели, не произнося ни слова.

Окинув взглядом гостиную, Финбоу, ни к кому не обращаясь, сказал:

— А мы только что обсуждали положение на Дальнем Востоке.

— О, — произнёс Уильям, оторвавшись от книги, и посмотрел на Финбоу отсутствующим взглядом, — а что, это вас очень волнует?

— Разумеется, волнует, — ответил Финбоу. — Все, что может как-то отразиться на жизни миллионов людей, волнует меня.

— А меня лично, простите за эгоизм, — вмешался Кристофер, — в данный момент в тысячу раз больше беспокоит моя собственная судьба, нежели судьба всех китайцев, вместе взятых.

— Когда вы и Уильям станете старше, — сказал Финбоу, — вы измените своё отношение к таким вопросам, вот увидите.

— Черта с два, — оборвал Уильям. — Ваше поколение исчерпало все запасы социальной совестливости английской нации. Как вы, черт вас дери, пеклись о будущем мира и посмотрите, во что вы его превратили! Возьмите, к примеру, меня и Кристофера. Разгул военной истерии, атмосфера нервозности и мошенничество всех мастей — вот первые впечатления нашего детства. Наше отрочество прошло в послевоенные годы — самые безалаберные годы в истории человечества, я бы сказал. А теперь, когда мы более или менее встали на ноги, на нас того и гляди грозит обрушиться финансовый кризис, который перевернёт вверх тормашками все, что мы успели сделать. Это наследие вашего поколения, Финбоу, и вашей, с позволения сказать, социальной совестливости. Как же вас после этого может удивлять, что мы стали «потерянным поколением»? Как же вас может удивлять, что мы замкнулись в кругу сугубо личных интересов и знать не желаем, что творится в мире, пусть он хоть в тартарары летит?!

Горечь, сквозившая в словах Уильяма, вполне отвечала настроению собравшихся. Она отражала отчаяние, которое им приходилось переживать… и, как мне кажется, была символом каких-то ещё более глубоких процессов. Финбоу задумался.

— Вполне согласен с Уильямом, — кивнул Кристофер. — Мой мир тоже не выходит за пределы круга интересов моих друзей. Понятно, Финбоу?

— Думаю, что да, — ответил Финбоу. — Но боюсь, что из-за вашего индивидуализма вы очень много потеряете в жизни, если действительно круг ваших интересов так узок, как вы утверждаете.

— Может статься, — улыбнулся Кристофер. — Но будем надеяться, что китайцы, которых я буду встречать на каждом шагу в Малайе, расширят мой кругозор. К слову сказать, правление компании вызывает меня на окончательное собеседование. Как вы думаете, Беррелл не будет возражать, если я съезжу в Лондон?

— Если хотите, я могу спросить у него, — предложил Финбоу. — Мне это проще, он со мной считается.

Узнав от миссис Тафтс, что Беррелл пошёл перекусить в Бриджинн, Финбоу собрался пойти в деревушку и предложил мне составить компанию ему и Кристоферу, Страшно обрадовавшись, я покинул своих друзей, которые остались сидеть в гостиной в полном молчании. Уильям снова углубился в книгу. Филипп и Тони проявляли удивительное безразличие друг к другу, а Эвис, отчуждённая и подавленная, сидела в стороне. Бежать без оглядки, хоть полчаса отдохнуть от этой насыщенной страхом атмосферы!

Вскоре Финбоу, Кристофер и я не спеша шли по тропинке.

— Что ждёт вас на этом собеседовании? — спросил Финбоу Кристофера.

— Ну, первым делом меня отдадут на растерзание эскулапу. Он будет щупать меня и мять, чтобы вынести своё заключение: перенесу я тамошний климат или нет. Я, собственно, ничего не имею против, — рассмеялся он. — Меня никогда не подвергали медицинскому обследованию, но чутьё мне подсказывает, что это единственное испытание, которое я пройду без всяких осложнений.

— Не скромничайте, — Финбоу улыбнулся. — Я не сомневаюсь, что вы выдержите любое испытание, если захотите. А что ещё предстоит вам завтра?

— Вот в письме сообщают, что администрация интересуется кое-какими биографическими подробностями моей жизни. Не очень приятная процедура, но ничего, как-нибудь переживу. После этой конфиденциальной части меня снова отошлют к тому же эскулапу — сделать прививки.

— И вы вернётесь обратно в тот же вечер? — полюбопытствовал Финбоу.

— Непременно. Много времени это не займёт. Я успею на пятичасовой поезд — в пять сорок девять, — уточнил Кристофер.

Мы миновали дощатый мостик.

— Меня очень заинтриговало, — заметил Финбоу, — то, что вы и Уильям говорили там, в гостиной, Значит, окружающие вас люди — единственное, что вас интересует?

— Да, — подтвердил Кристофер. — Разве это так уж необычно? А сами-то вы неужели и впрямь печётесь о судьбах народов?

Финбоу не удостоил его ответом.

— Вероятно, — произнёс он, размышляя вслух, — все мы, за малым исключением, рассуждали бы так же на вашем месте. Любить такую девушку, как Эвис, нелегко.

Тонкое лицо Кристофера окаменело.

— Я рассуждал так и до того, как встретил Эвис, — сказал он.

На сей раз, отметил я про себя, ловушка друга не сработала. Кристофер не клюнул на приманку. Но Финбоу это не сбило с толку.

— Странная болезнь — любовь, — сказал он.

— Говорят, — ответил Кристофер с вялой улыбкой.

— Интересно знать, стоят ли мгновения счастья того, чтобы за них расплачиваться потом нескончаемой, безысходной тоской, — продолжал философствовать Финбоу.

— Интересно, — отозвался Кристофер.

— Пока человек не любит, он считает, что да, но, стоит ему самому пережить муки любви, он начинает все больше в этом сомневаться, — заявил Финбоу.

— Что ж, это вполне естественно, — ответил Кристофер.

— Многое зависит от темперамента. Человек жизнерадостный очень скоро забывает нанесённую ему обиду. Мне кажется, таким был Роджер: судя по отзывам, он производил впечатление неунывающего жизнелюба, — спокойно заметил Финбоу.

Эти слова вызвали улыбку у Кристофера.

— Бедняге Роджеру приходилось туго, — сказал он. — Он был жизнелюб, вы правы. Но надо было обладать неистощимым запасом оптимизма, чтобы переносить холодность, с которой относилась к нему Эвис. И все же он домогался её. Таких упорных малых я в жизни не встречал. А Эвис это упорство раздражало.