Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слухи о сибирском золоте ходили уже давно среди уральских раскольников, особенно среди тех из них, которые вели крупные торгозые дела с киргизской степью. Егор Иваныч вырос в подручных у крупных торговцев салом, Ивачевых, и не один год провел в степи. Там, на степных стойбищах, в киргизских аулах и кибитках, он слышал десятки рассказов о сибирском золоте, скрытом в глубинах непроходимой тайги, как заветный клад. Эти рассказы переходили из рода в род, и никому еще до сих пор не удалось добраться до сокровища, несмотря па очень смелые попытки, как, например, история знаменитых братьев Поповых, положивших на это дело миллионы. Егор Иваныч успел состариться, а сокровище оставалось нетронутым. И вот теперь, когда его голова уже покрылась первым снегом, оно само пришло к нему, это сокровище. Во всей истории было что-то сказочное: и Спиридон, и старец Мисаил, и слухи, которые опередили Спиридона. Сам Спиридон не внушал Егору Иванычу доверия: мало ли по Сибири таких бродяг шатается! Просто купил у бухарцев золота и подманивает.
— Ну, вот что, мил друг, утро вечера мудренее! — строго проговорил Егор Иваныч, поднимаясь с места. — Сегодня ты ступай в Увек, там заночуешь. Третья изба с краю… Скажи, что Егор Иваныч прислал. Да смотри: ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами.
Мужик посмотрел на Егора Иваныча исподлобья, как настоящий травленый волк, а потом свернул свою тряпочку с золотом и ответил;
— Што же туг держать-то: я никого не неволю. Дело полюбовное, Егор Иваныч.
Егор Иваныч покраснел, но сдержался и только сухо ответил:
— Што же, другим понесешь золото?
— А хошь бы и так… Ведь ты меня не купил. Говорю: любовное дело. Брюхо за хлебом не ходит…
— Как ты сказал, мил человек?
— А так и сказал… Сначала коня запрягают, а потом в сани садятся. Я-то вот тыщи с три верстов отмерил до тебя, а ты меня пирожком накормил…
У Егора Иваныча глаза потемнели от бешенства, — очень уж дерзкий мужичонка, — по он переломил себя и только заметил:
— Зубы-то, мил человек, побереги. Пригодятся…
— У волка в зубе — Егорий дал! — смело ответил странник.
Когда он вышел, Егор Иваныч громко ударил по столу кулаком.
— Нет, как он разговаривает-то, челдон?!. — кричал старик, давая волю накопившемуся негодованию. — Слышал, Яков Тро-фимыч?
— Как не слышать, — равнодушно подтвердил слепой. — Значит, вполне надеется оправдать себя, ежели такие слова выражает. И то сказать, што ему кланяться нам со своим золотом?..
— Да ведь это еще в трубе углем написано, его-то золото!..
Надо его еще найти, а он вперед на дыбы поднимается… Одним словом, варнак…
Не велик, видно, зверь, да лапист. А Мисаил-то што пишет?
— Да вот послушай, Яков Трофимыч… Очень уж уверился старичок вот в этом самом Спиридоне. Как бы ошибки не вышло.
Егор Иваныч опять оседлал свой нос очками, развернул грамотку и только приготовился читать, как в горницу вошли Агния Ефимовна и Аннушка. Старик нахмурился и проговорил, обращаясь к дочери:
— Анна, ты иди-ко к себе в келью. Не бабьего это ума дело, штобы наши разговоры слушать…
Послушница простилась и вышла, а Агния Ефимовна, как ни в чем не бывало, подсела к мужу, положила к нему руку на плечо и вызывающе посмотрела на сердитого гостя своими большими карими глазами. Егор Иваныч вскочил и грузно заходил по комнате.
— Ну, што же Мисаил-то? — спросил слепой.
— Ах, отстань!.. Терпеть ненавижу, когда, напримерно, всякая баба будет нос совать не в свое дело. Всяк сверчок знай свой шесток…
— Куда же мне идти от слепого мужа? — спрашивала Агния Ефимовна самым простым тоном. — Он как малый ребенок без меня…
— Не тронь ее, Егор Иваныч, — вступился за жену слепой. — Она у меня разумница… Не бойсь, не разболтает чего не следует. Ты, Агнюшка, не бойся…
— И то не боюсь, Яков Трофимыч. Не какая-нибудь, а мужняя жена. Некуда мне уходить-то…
Агния Ефимовна была еще молода, всего по тридцатому году, и сохраняла еще свою женскую красоту. Лицо у нее было тонкое, белое, нос с легкой горбинкой, брови черные, губы алые; сидение в скитском затворе около слепого мужа придавало этому лицу особенную женскую прелесть. Вывез жену Яков Тро-фимыч откуда-то с Волги, когда зрячим ездил по своим делам в Нижний. Егор Иваныч как-то инстинктивно не любил вот эту Агнию Ефимовну, правильнее сказать, не верил ни ее ласковому бабьему голосу, ни этому смиренному взгляду, ни ее любви к мужу. Сейчас в особенности старик ненавидел эту женскую прелесть, мешавшую делать большое мужское дело.
— Ну што же ты, Егор Иваныч? — спрашивал слепой, — Што тебе Мисаил-то пишет?
— Не мне, а матери Анфусе, — поправил его Егор Иваныч. — Дело не в письме, Яков Трофимыч… Нет, не могу я с тобой по-сурьезному разговоры разговаривать!..
Слепой тихо засмеялся, откинув назад голову. Агния Ефимовна поднялась, выпрямилась и заговорила твердым голосом:
— Ты не можешь, Егор Иваныч, так я тебе скажу…
— Ну, ну, скажи! — подзадоривал старик, усаживаясь к столу. — В чем дело, Агния Ефимовна? Поучите нас, дураков…
— Приходится, видно, поучать… Зачем Спиридона отвел сейчас? Характер свой захотел потешить? Только одно забыл, што этот Спиридон из тайги сюда три месяца шел, што ежели бы его поймали на дороге с золотом, так ни дна бы, ни покрышки он не взвидел, што… Одним словом, нужный человек, а ты ему ни два ни полтора.
— Верно, Агнюшка, — поддакивал слепой. — И я то же говорил… Егор Иваныч, ты не серчай, а у нас все заодно: у одного на уме, а у другого на языке.
— Так, так… Правильно! — иронически согласился Егор Иваныч. — Еще не скажешь ли чего, матушка Агния Ефимовна? Откедова ты это все вызнала-то, скажи-ко попервее всего?
— А сорока на хвосте принесла…
— А не сказала тебе сорока, чего будет стоить эта игрушка со Спиридоном?
— Тысяч на тридцать можно обернуться…
— А где их взять?
— Яков Трофимыч даст… Дело верное, ежели старец Мисаил одобряет. Не таковский человек, штобы зря говорить.
Егор Иваныч поднялся, прошелся по комнате, остановился около слепого и проговорил сдавленным голосом:
— Дашь, што ли, Яков Трофимыч, ежели дело на то пойдет? Мисаил-то пишет, действительно, того…
— Дать, Агнюшка? — спрашивал слепой.
— Ежели старец Мисаил благословляет, так, известно, дать, — решила Агния Ефимовна. — Ему-то ближе нашего знать…
Егор Иваныч стоял и молча смотрел на мудреную бабу. Ох, велика человеческая слабость, особливо, когда бес прикачнется вот на такой лад, с бабьими лестными словами!.. И сам он то же думал, только не хотел показывать виду, а баба все и вывела на свежую воду, как пить дала…
— А ты бы, Агния Ефимовна, все-таки вышла бы лучше в свою горенку, — проговорил Егор Иваныч, выдерживая характер. — Бабье-то «так» пером по воде плавает…
— Не тронь ты ее!.. — взмолился слепой. — Она у меня вместо глаза. Поговорим ладом… Што она, што я — разговор один.
— А ежели не привык я с бабьем разговаривать? Ну, да дело твое. Немощь тебя обуяла, Яков Трофимыч. Оно и взыскивать не с кого. Я это так, к слову пришлось.
Беседа задлилас. ь во флигельке за полночь. Говорил один Егор Иваныч, обсуждая новое дело со всех сторон. Агния Ефимовна все время не проронила ни одного слова, точно воды в рот набрала. В конце концов состоялось соглашение, и старики ударили по рукам.
— По первопутку поеду в тайгу со Спиридоном сам, — говорил Егор Иваныч. — А там што бог даст…
Агния Ефимовна вышла провожать старика в сени и, стоя на пороге, проговорила:
— Моя любая половина, Егор Иваныч.
— Из чего это половина-то?
— А из чистых барышей…
Старик только тряхнул головой: черт, а не баба.
IIIПоявление Спиридона в Увеке наделало шуму во всем раскольничьем мире. Молву о сибирском мужике, отыскавшем золото, разнесли по богатым раскольничьим милостивцам разные старушонки-богомолки, странники, приживальцы — вообще весь тот люд, который питался от крох падающих. Откуда могли вызнать все это проходимцы, трудно сказать, тем более, что переговоры Спиридона с Егором Иванычем происходили келейно. Как-никак, а молва докатилась через несколько дней до города Сосногорска, где жили богатые промышленники и заводчики: Огибенины, Рябинины, Мелкозеровы. По богатым палатам сосногорских толстосумов шли теперь оживленные толки, и все они сводились на Егора Иваныча, который продался слепому Густомесову. Каждому хотелось отведать сибирского золота, и каждый мог только завидовать счастью слепого Якова Трофимыча, — вот уж именно «слепое счастье». С другой стороны, всем было понятно, как совершились события: старец Мисаил, к которому пришел Спиридон, сделал засылку честной матери Анфусе, чтобы оповестила богатых милостивцев, а честная мать Анфуса давно дружила с Егором Иванычем, единственная дочь которого воспитывалась в скиту у Анфусы. Дальше уж пошло само собой: Густомесов проживал в скиту уж близко десяти лет и кормил всю обитель, — ну, Анфуса и направила к нему Егора Иваныча, а Егору Иванычу тоже не вредно, если поведет р. се дело на капиталы слепого хозяина — сам большой, сам маленький будет во всем. Одним словом, история разыгралась, как по писаному, и комар носа не подточит.