Кто-то крикнул торговцу что-то гневное. Кто-то запустил в него окаменелым конским яблоком. Продавец репы даже не пытался отбрехиваться или лезть в драку. Он быстро смотался, волоча за собою свою громыхающую по камням мостовой тележку, и, видно, остался очень рад тому, что дело обошлось только одним-единственным конским яблоком. Другие торговцы, следуя его примеру, тоже не стали задерживаться на Базарной площади.
— Репа! Капуста! Бобы! Бобы!.. Бо… Больно! Больно! Кишки плачут! Дай! Дай! Бобы!.. — проводил их безумец совсем уж бессмысленными криками.
А к фонтану, на бортике которого бесновался голый, подтягивалось все больше народу. Окна близлежащих домов распахивались одно за другим.
Безумный тем временем перешел к очередной части своего представления. Он запрыгал на одной ноге, словно аист, вторую схватил обеими руками за ступню и притянул к животу. Ногтями он терзал ступню с такой исступленной жестокостью, что кровь прыскала на землю и на тех, кого толпа притиснула к самому бортику. Неестественная его поза, ломаные движения да еще эта кровь пугали и завораживали людей.
— Не чую! — с каким-то изумлением оглушающе комментировал он свои действия. — Не чую ничего!
Он отпустил ногу, со звериной ловкостью прыгнул вдруг назад, на центральную часть фонтана, вытесанную в виде взметнувшейся вверх стаи рыб, взобрался повыше и впился зубами в кисть руки.
— Не чую! — еще громче и истошнее завопил сумасшедший окровавленным ртом. — Ничего не чую! Мертвый я! Мертвый! Ничего не чую!
И эти вопли безумца были собравшимся понятны и близки. Минувшая зима — небывало суровая и почти бесснежная — оставила свои сине-багровые метки на лицах и телах почти каждого горожанина. И они очень хорошо понимали, как это — грызть до мяса собственное тело и ничего при этом не чувствовать.
Безумец влез еще выше. Он выпрямился на самом верху «рыбьей стаи» и стал приплясывать, каждое мгновение рискуя упасть, но не падая.
— Мертвый! Мертвый! — голосил он. — Ничего не чую!
Внезапно дикий танец его изменился. Теперь он подергивал плечами и хлопал себя по груди и бокам. Капли крови и грязи летели с него во все стороны, разгоряченное его тело исходило паром.
— Горю! — вопил сумасшедший. — Горю! Ай, горю! Но — мертвый, мертвый! Ничего не чую! Горю! Горю, добрые люди!
Толпа внимала ему молчаливо и мрачно. И в этой выходке бродяги не было, казалось, ничего такого уж странного для людей. Они слушали и согласно кивали головами. Такое удивительное взаимопонимание походило на результат магического воздействия, но — никакой магии тут не было… После лютой зимы, выкосившей в королевстве всех, кто не имел постоянного пристанища, задушившей хворями множество стариков и детей, — мгновенным высверком промелькнула весна — и сразу ударило на редкость засушливое и безветренное лето. Лето, спалившее на корню весь урожай, и без того обещавший быть крайне скудным. Лето, выпившее почти все пруды, озера и реки в королевстве. Лето, запустившее жуткое зубчатое колесо, в котором мелькали костяные спицы: голода, болезней, смертей; болезней, смертей, голода…
Сумасшедший вопил, взвизгивая и взлаивая, еще и еще… вопил почти бессмысленное, но люди безошибочно определяли в его воплях смысл. Видать, капелька такого же безумия, рожденного долгими страданиями, была в каждом из них.
Вот появился на площади и, прокладывая себе дорогу сквозь толпу, устремился к фонтану караул городской стражи, состоящий из трех ратников. Но человеческая каша засосала в себя стражников. Они остановились — и тоже стали вслушиваться в дикие крики безумца.
А все потому что… разве не правду он кричал? Все так и было, все так и есть — и все так и будет, как он кричал… И стражники тоже являлись сынами этого города и этого королевства. И общая боль оказалась их болью.
Гибнул, гибнул Гаэлон. Сначала стиснули его безжалостные клещи голода и болезней. Потом хлынул через Скалистые горы поток марборнийских войск. А его величество король Гаэлона Эрл Победитель, оставив во дворце молодую жену, двинул свою гвардию и войска вассалов навстречу врагу. Двинул, да только имелся ли у него хоть один шанс остановить вторжение?
Не было ни одного.
Не из-за того, что войско Эрла намного меньше марборнийского. Не из-за того, что ратники Гаэлона голодны и слабы от голода, да многие еще и больны… Нет, истинная причина этого — и вообще всех поразивших королевство бед — в другом.
Давно, уже к исходу зимы, стали тревожить Дарбион слухи о том, что Высокий Народ оставил Гаэлон. Что отвернулись эльфы от людей великого королевства. Да не просто отвернулись, перестали милостиво дарить благами своей мудрости. А обидевшись, прокляли Гаэлон…
О том, кто же осмелился совершить немыслимое — нанести оскорбление пресветлым эльфам, — говорили шепотом.
Болотники, чтоб их вечно рвали на куски демоны в Темном мире. Болотники, чтоб им пусто было… Болотники, из своих проклятых Туманных Болот выползшие… Болотники, кто же еще… Это они смутили короля, это они (поверить сложно, но в народе-то говорят) посекли делегацию эльфов, явившуюся, чтобы образумить его величество…
Справедливости ради следует заметить, что не все верили в то, что во всех несчастьях королевства повинны рыцари-болотники. Вернее сказать, долгое время — не все верили. А потом уж… Ведь если нагрянула беда, значит, кто-то в том виноват? Не может такого быть, чтобы виноватых не было. Ведь это издавна так повелось: найдешь виноватого, и кажется, что полегче стало… Есть кого ненавидеть.
А что насчет проклятия Высокого Народа и участи Гаэлона…
Тут уж распоследнему дураку понятно: если эльфы кого-то прокляли, значит, рано или поздно проклятому придет конец…
…Безумец вдруг замолчал и, по-собачьи опустившись на корточки, замер на самом верху фонтана. И страшно завыл, задрав клок бороденки.
Толпа задвигалась и бессвязно зашумела. А голый поднял над ними руку, заставив всех мигом умолкнуть. Несколько ударов сердца он находился в полной неподвижности, напоминая древнего идола, окруженного благоговейно молчащей толпой. Потом заговорил. Медленно, глухо и заунывно.
— Мертвый… Я мертвый… Мертвый… — повторял он, чуть заметно раскачиваясь в такт своим словам. — И вы умрете… умрете… умрете… Все… Все… Все умрете…
Прошло совсем немного времени, и толпа начала повторять за ним пугающие эти слова, будто заклинание. Сначала тихо, а потом все громче и громче. И замелькали в толпе какие-то личности, которых в самом начале — когда у фонтана появился безумец — вроде бы на площади и не было. И откуда-то оказались в руках людей дубины, ножи и вилы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});