Читать интересную книгу Кровавый алмаз (сборник) - Владимир Дугин

На моем переходе в агентство Игорь больше не настаивал. То ли на него так подействовал нервный стресс после взрыва и полученного ожога, то ли стало жалко денег, то ли он разуверился в моей способности быстро разгадать шифр — не знаю. Он принял душ, надел мои запасные брюки, которые пришлось подколоть булавками у пояса и подвернуть снизу, и ушел в очень плохом настроении, что вполне было объяснимо.

А я достал из мусорной корзины полусгоревший листочек, сжег его в пепельнице, разворошил пепел, потом кое-как приладил дверь, задвинул ее вешалкой и лег спать, стараясь не обращать внимания на острый запах гари, все еще стоявший в квартире, несмотря на открытые настежь окна.

На следующий день выяснилось, что покушение совершила банда рэкетиров, которых недавно прижал «Аргус». Игорь признался, что во время поездки ко мне заметил преследующий его такси черный «фольксваген», который, как он знал, принадлежал банде. Однако, они давно уже следили за ним чуть ли не в открытую, и он проигнорировал «хвост». Меня возмутило такое легкомыслие, и я прямо заявил ему об этом. Мое возмущение было тем более сильно и неподдельно, что я понимал, что могло произойти, если бы бандиты напали на него в дороге и захватили документы. Правда, об этом я ему ничего не сказал.

К счастью, для ликвидации банды, которая оказалась не из крупных всего-навсего пятеро новичков, впервые вступивших на "тропу войны", — улик нашлось более чем достаточно. К вечеру четыре бандита уже были за решеткой следственного изолятора, уйти удалось только одному. Но он не представлял серьезной угрозы ни для меня, ни для «Аргуса», приметы его были хорошо известны, и вряд ли он рискнет появиться в Москве в ближайшее время.

26

Допрос не кончен. Отвечай.

А.Пушкин

Возвратившись в Город, я позвонил Константину, чтобы узнать, нет ли интересующих меня новостей. Но никто не снимал трубку. Поначалу меня это не удивило, я знал, что Эльвиру отправили к бабушке, матери Людмилы, которая жила в Николаеве, чтобы "вырвать ребенка из-под влияния улицы", хотя не думаю, что николаевская шпана лучше здешней. Людмила взяла отпуск за свой счет и поехала с дочерью, а Константин в последнее время засиживался на работе допоздна, демонстрируя трудовой энтузиазм, поскольку всюду шли сокращения, реорганизации, и он боялся остаться без работы. Но после того, как в течение трех дней в трубке раздавались длинные гудки, это меня начало беспокоить. Что там могло случиться? Неужели им снова заинтересовалась Организация? Поводов как будто не было. Только позже я понял, что сам косвенно вызвал этот интерес. А пока я позвонил на телефонную станцию, потом в бюро ремонта, где заявили, что аппарат у абонента совершенно исправен, просто никто не подходит к телефону.

Все выяснилось на четвертый день. Ко мне явился посланец Организации, уже приглашавший меня однажды на совещание, правда, тогда он приехал не один и не в «жигулях», а на «рафике». Я без расспросов сел в его машину, и после нескольких часов езды по шоссе, ведущему на север, — на этот раз глаза у меня не были завязаны — мы оказались в небольшом старинном городке, чудом уцелевший собор которого виднелся издалека и радовал взор своими стройными очертаниями — пока мы не подъехали ближе и я не увидел, в каком он запущенном состоянии.

"Жигули" остановились у мрачного серого здания, обнесенного бетонным забором, поверх которого шла колючая проволока. Можно было предположить, что это какая-то база, склад или небольшое предприятие, выпускающее ширпотреб вроде алюминиевых мисок и ложек. Сквозь решетку входа можно было видеть захламленный двор, забеленные известкой грязные стекла окон, металлические двери, когда-то выкрашенные суриком, а теперь облезлые и ржавые…

Нас встретил сгорбленный старичок, типичный сторож при заведениях такого рода. У меня сложилось впечатление, что таких "божьих одуванчиков" специально назначают сторожами для облегчения работы грабителей и для того, чтобы вызвать потом сочувствие у судей. Не мог, мол, немощный старик оказать достойное сопротивление громилам… Мой провожатый открыл своим ключом калитку в воротах, и, оставив машину на улице, мы прошли через двор в здание. Очевидно, он бывал здесь уже не раз, потому что свободно ориентировался в длинных темных коридорах.

Мы зачем-то поднялись на второй этаж, прошли весь корпус, после чего снова спустились вниз, сперва на первый этаж, а потом в подвальный, по узкой металлической лестнице. В плохо освещенном подвале была еще одна дверь, рядом с которой висел пожарный щит с багром, огнетушителем, ведром, свернутым в бухту брезентовым шлангом, словом, всем набором инвентаря, которому по технике безопасности положено быть в складских помещениях. Мой спутник нажал кнопку звонка, которую я сперва принял было за выключатель.

Минуту спустя за дверью послышались шаги, раздался металлический лязг и дверь со скрежетом отворилась на ширину, достаточную, чтобы просунуть голову. Выглянувший в щель человек некоторое время рассматривал нас, потом, оставшись, очевидно, удовлетворенным осмотром, гостеприимно распахнул дверь во всю ширь. В свете, падавшем из маленького окошка под потолком, я мог рассмотреть его подробно. Выглядел он довольно мерзко: совершенно лишенная волос шишковатая голова, красные, воспаленные веки без ресниц, давно не бритые, одутловатые щеки, покрытые экземой. Он был обнажен по пояс, огромный, заросший рыжими волосами живот свешивался на покрытый ржавыми пятнами грязный фартук, зачем-то защищавший еще более грязные и мятые серые штаны с подвернутыми манжетами. На ногах у него были стоптанные тапочки без задников. "Если это местный повар, — подумал я, то никакая вежливость не заставит меня отведать его стряпню".

— Заходите, — изобразил он на лице улыбку, обнажившую редкие, гнилые зубы. Запах чеснока донесся до меня с расстояния трех метров. Чеснока и плохого самогона.

Мы переступили порог.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, куда я попал. Камера пыток мало изменилась со времен барона Реджинальда Фрон де Бёфа, хотя учитывая техническую оснащенность зала, в котором проходило совещание руководителей Организации, можно было предположить, что электроника проникла и в эту сферу их деятельности. Шершавые бетонные стены с вмурованными тут и там кольцами и крюками самого зловещего вида, цементный пол со стоком в углу, железный совок, лом, какие-то ведра… Не было только цепей и кандалов, их, видимо, заменяли современные наручники. Потом я заметил аппарат полевого телефона с магнето вызова. Кое-что из современного оборудования они все-таки применяли.

Константин лежал на железной кровати с панцирной сеткой, руки и ноги его были привязаны проволокой к ее раме. Похоже, он был без сознания. Кроме него в камере были еще трое — два здоровенных молодых парня с одинаковыми лицами, вероятно, близнецы, и щуплый человечек в очках, сидевший в углу за простым столом, какие часто встречаются в учреждениях невысокого ранга. На столе находился японский магнитофон, аккуратно разложенные папки и стопки бумаги освещала висящая на длинном шнуре лампочка под конусообразным жестяным абажуром.

— Садитесь, пожалуйста, — вежливо указал на ряд стульев у стены человек, привезший меня сюда. Судя по избытку посадочных мест, здесь проходили и более многолюдные собрания, чем сегодня.

Я подошел к письменному столу, взял из стопки чистый листок бумаги, вытер им сидение крайнего стула и только после этого рискнул сесть. Меня все время преследовало ощущение, что все здесь покрыто липкой грязью. Воздух в подвале был насыщен теплой влагой, почти паром, пахло гнилью, как будто здесь сдохла крыса, в этом букете доминировал острый аммиачный запах мочи.

— Этот человек, — продолжал мой гид, указывая на Константина, безучастно лежавшего на кровати, — бредит, произносит бессвязные фразы. Мы просим вас помочь уловить в его словах рациональный смысл. Вы знаете, нас интересует все, что касается некоего «памятника», стоящего в каком-то «парке»… Вероятнее всего, он ничего не знает точно. Но какие-нибудь воспоминания детства, юности, случайно замеченные детали поведения его отца… Любая мелочь может навести нас на верный след.

Так вот к чему привели мои игры с компьютером! Беднягу теперь будут потрошить, добираться до глубин подсознания, пытаясь ухватить какую-нибудь ниточку, ведущую к выдуманным мной приметам места, где спрятан бриллиант… Воистину: "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется"! И я ничем не мог ему помочь.

— Вы готовы? — спросил мой провожатый человека за письменным столом. Тот пощелкал кнопками магнитофона, поправил идеально сложенную стопку папок, которую я слегка сдвинул, когда брал листок, взял карандаш и приготовился, вероятно, стенографировать. Такое дублирование магнитофона говорило о важности информации, а также о старомодном недоверии к техническим средствам записи.