А теперь тест из Сантьяго Гамбоа. Паренек, проверь себя, насколько ты ответственный, можно ли тебе на полмесяца доверить парочку йоркширских терьеров: «Я человек безответственный и когда ошибаюсь, то первым осознаю причины провала, так как мои проблемы по большей части можно разбить на три группы: а) те, которые решаются сами собой; б) те, у которых нет решения; в) экономические проблемы, которые, в свою очередь, могут относиться к группе а) или к группе б)». Теперь все ясно. Плоховат ты будешь, как ни крути. Терьеров тебе никто не доверит. Исправляйся.
В 35–40 лет наступила пора сделать умеренными свои алкогольные и сладострастные аппетиты. О зловредности водки и слабого пола, то есть о порочности их содружества, которое дает дурную клиническую картину физического и психологического самочувствия человека, предупреждает врач и писатель А. Чехов, который 17 марта 1890 года пишет А. С. Суворину о своем 35-летнем брате Александре: «Не знаю, что делать с Александром. Мало того что он пьет. Это бы ничего, но он еще невылазно погряз в ту обстановку, в которой не пить буквально невозможно. Между нами: супруга его тоже пьет. Серо, скверно, ненастно…
И этого человека чуть ли не с 14 лет тянуло жениться! И всю жизнь занимался только тем, что женился и клялся, что больше никогда не женится».
Эту же тему развивает 35-летний Чехов в рассуждениях о 35-летнем И. И. Левитане. В письме к А. С. Суворину (от 19 января 1895 года) перечисляются обстоятельства, не благоприятствующие сохранению здоровья художника: «Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно описать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую: употреблял бы раз в год и ел бы раз в день».
Кого-кого, а Чехова в морализме трудно упрекнуть. Писатель знает, о чем говорит. В качестве доказательства небольшая справка об отношении 36—37-летнего Чехова к горячительным напиткам. О художнике Сухове, к примеру, он сообщает: «Это мужчина 30 лет, очень добрый, смирный, интеллигентный и нескучный. Один недостаток: не пьет даже перед ужином. А непьющий мужчина, по-моему, мужчина не вполне». Казалось бы, перспективная тема жизни намечена. Однако жизнь корректирует любую аксиому. Метрика убывания чеховского задора такова.
А. П. Чехов – Е. М. Шавровой-Юст (от 28 апреля 1896 года): «Бррр! Холодно чертовски. Дует лютый норд-ост. А вина нет, нечего пить. В одном заштатном городе полицейский надзиратель сказал мне: «Хорош наш город, только любить здесь нечего!» Так и я скажу: хорошо в деревне жить, только в дурную погоду пить нечего!»
А. П. Чехов – А. С. Киселеву (от 5 июля 1896 года): «Если будет хорош сентябрь, то приеду уж в сентябре. Водку я пью, но по-прежнему не могу выпить больше трех рюмок. Курить бросил».
А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 29 сентября 1896 года): «…кровохарканье, должно быть, оттого, что попал с юга на север, а не наоборот. Теперь ничего, но скучно, потому что нельзя ничего пить. Лень одолела, не хочется работать. В Феодосии я страшно избаловался».
А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 1 апреля 1897 года): «Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть. Велят мне есть шесть раз в день и возмущаются, находя, что я ем очень мало. Запрещено много говорить, плавать и проч., и проч.
Кроме легких, все мои органы найдены здоровыми… что у меня иногда по вечерам бывает импотенция, я скрыл от докторов.
До сих пор мне казалось, что я пил именно столько, сколько было не вредно; теперь же на поверку выходит, что я пил меньше того, чем имел право пить. Какая жалость!»
Тридцатипятилетний, прислушайся к совету и не злоупотребляй бражными удовольствиями.
Однажды ты прочитаешь антиалкогольную лекцию Тома Роббинса: «Алкоголь – он вроде тех хищников, что пожирают собственных детенышей. Крепкие напитки на первых порах порождают целые выводки озарений, идей и развеселых шуток. Но если не согнать вместе этих игривых и смышленых щенят и не увести их от матери, если позволить им остаться в ее логове с наступлением послеродовой депрессии (иначе говоря, если выпить больше определенного предела), мать обрушится на них и сжует либо заглотит живьем и в своей темной утробе превратит в дерьмо». Прочитаешь такое, а потом, внезапно впав в тоску, залпом опустошишь стакан виски.
Очевидно, если прислушаться к тому же Тому Роббинсу, Господь создал спиртные напитки и блюзы только для того, чтобы нас утешить, но знаешь, в алкогольном баловстве есть нечто шерстистое, мохнатое и гнусное.
Ну что тебе сказать, раздолбай натуральный, форменный андроид, неорганизованный тормоз, увесистый дебил, нехилый дегенерат, шизанутый удод, киборг невразумительный, отвратительный монстряга, недоразвитый параноик, тошнотворный долбанутик, тупая невменяйка, скунс никчемный, убогий недомерок и т. д. Слушай: это какое-то ублюдство отдаваться алкоголю.
Тебе надо банально сосредоточиться на том, чтобы изменить себя изнутри.
Быть требовательным к самому себе – значит заинтересовать людей и воспитать свою волю.
Стань чуть более дипломатичным, не следует торопиться с категоричными оценками. В сердцах можно такое сказать, что потом будет стыдно и неуютно. Предупреждая собственную поспешность, вспоминай дневниковую запись Л. Н. Толстого (от 22 июля 1857 года): «Встал в шесть, выкупался. Собаки все нет – злился, пошел к водопаду. Ненормальное, ничего не говорящее зрелище».
Снова обратимся к классику. Л. Н. Толстой (дневниковая запись от 17 сентября 1855 года) предлагает такой выход из кризиса: «Несмотря на первую минуту злобы, в которую я обещался не брать пера в руки, все-таки единственное, главное и преобладающее над всеми другими наклонностями и занятиями должна быть литература. Моя цель – литературная слава. Добро, которое я могу сделать своими сочиненьями». Следует признать, что рецепт не для всех. И все же, кому есть что сказать миру, почему бы не поторопиться, но без насилия над самим собой.
Впрочем, к советам Толстого следует относиться с осторожностью. Есть обстоятельства, которые великому писателю были неизвестны, и одно из самых важных: не все молодые люди наделены таким же талантом и здоровьем.
Размышления Ф. Й. Кафки могут быть прочитаны как предостережение беречь телесные силы, лимитированные природой: «Бесспорно, что главным препятствием к успеху является мое физическое состояние. С таким телом ничего не добьешься. Я должен буду свыкнуться с его постоянной несостоятельностью».
В этом возрастном диапазоне обостряются конфликты во всех сферах жизни, особенно в семейной. В 37 лет приходит осознание середины жизни. Позади 7–8, 14–16 лет супружества, наступает пик разводов. Для того чтобы сохранить семью, нужно сформулировать и развить чувство взаимной цели, попытаться вспомнить, за что ты некогда полюбил свою жену, и часть ее недостатков переписать на свой лицевой счет.
У кого-то уже выросли дети. Иногда тебе кажется, что твое потомство могло бы испугать маркиза де Сада. Иной раз со всей очевидностью осознаешь, что полтора десятка лет тому назад тебе и твоей жене была чужда жалость к человечеству и вы не отказались от мысли завести детей. Попытайся смиренно относиться к происходящему. Усвой навсегда: продвижение по лестнице семейного благополучия обеспечивается духовными затратами и длительным стажем терпения.
Поверь, все поспешное продиктовано злобой и жестокосердием. Надейся, что когда-нибудь все как-нибудь уладится. Сейчас тебя объял жизненный жанр, в котором лет 20 тому назад ты чувствовал себя прекрасно. Вспомни, сколько переживаний ты сам доставил родителям.
В этом возрасте по-новому прочитываются классические произведения. Внимание акцентируется уже не на любовной интриге, а на конфликте отцов и детей. Раньше не покидало ощущение, что отцы – это седовласые старцы, а дети – пышущие первой любовью кудрявые блондины, романтические мечтатели. Теперь и ты превратился в оппонента всего мечтательного.
Пойми, сейчас жизнь мстит тебе за отроческое несогласие со старшим поколением. Твои дети убеждены, что именно им даровано судьбою осуществить утопический проект уникального, ни на что не похожего существования. Тщетны твои увещевания. Дети подозревают, что ты даже целоваться не умеешь. Все повторяется. Теперь на примере твоего жизненного случая. Нынче жизнь расправляется с тобою с той же категоричностью, с какой ты некогда отрицал ценности родительского мира, казавшиеся тебе ничтожными и банальными. Теперь твои дети платят тебе той же монетой, которой ты раньше расплачивался со своими родителями. Сейчас новое поколение сомневается в истинности накопленного тобою опыта.