— Пожелай мне счастья, ради Аллаха, о Ахмед, — попросила я.
— Я не стану желать тебе счастья, о госпожа, — сурово отвечал мальчишка, — потому что и без меня найдется, кому это сделать. И ты сама знаешь, о царевна, что даже тысяча пожеланий счастья не сделает тебя сегодня счастливой!
— Что это ты держишь в руках? — спросила я.
— Пояс, который Ильдерим забыл в подземелье, — протягивая мне этот пояс, сказал Ахмед. — Я отнял его сегодня утром у маленьких невольников, но ты сперва была в бане, потом тебя причесывали, и я не мог к тебе попасть. Возьми же в приданное пояс бродяги купца, который ради тебя рисковал жизнью, и когда ты будешь китайской царицей, доставай иногда из сундука, и смотри на него, и вспоминай нас обоих!
— К чему эти упреки, о Ахмед? — спросила я. — Ты же знаешь мои обстоятельства, и видел Азизу, и понимаешь, что Ильдерим испугался моего царского величия и бросил меня!
— Такова любовь царевен, — заметил Ахмед. — Возьми же пояс, а то старшие евнухи сейчас поведут всех в зал для пиршества и прогонят меня прочь.
— Дай его сюда! — И я взяла этот кусок тисненой кожи, и прижала его к груди, вызвав изумление своих невольниц, и поцеловала его, и погладила ножны от сабли, и улыбнулась чернильнице, в которой булькала волшебная вода, только ее осталось совсем мало. И я взяла кожаный кошелек, и открыла его, но он был пуст и на ладонь мне вывалился всего лишь старинный перстень.
Я задумалась, что это за перстень, который носят в кошельке, а не на пальце. И я стала его разглядывать, и увидела на нем вырезанные знаки, и вдруг поняла, что это такое! Это был тот перстень, который Ильдериму продал аль-Мавасиф, чтобы он приобрел власть над джиннией Марджаной!
Конечно же, двери халифского дворца охранялись знаками и заклинаниями, так что джинны, ифриты и мариды не могли попасть в него. Но, возможно, речь шла о том, что они не могли попасть по своей воле или по воле пославших их людей. Что, если, находясь во дворце, я все же смогу вызвать Марджану?
Я призвала на помощь Аллаха и потерла перстень!
Комната наполнилась дымом, невольницы, лютнистки и певицы с визгом бросились от меня прочь, а под высоким потолком повисла красавица джинния.
— А где же мой повелитель? — растерянно спросила она. — Ради него я нарушила запреты, и об этом узнают наложившие заклятия маги и покарают меня!
— Я теперь твоя повелительница! — сказала я. — Магов я беру на себя, я знаю средство, как их уговаривать, а ты возьми меня в объятия и немедленно неси отсюда прочь! Пока эти несчастные не выдали меня замуж за китайца!
— Ты не повелительница, ты всего лишь случайная хозяйка перстня, — ответила мне джинния. — И я должна тебе подчиниться. Но мой повелитель задерет у тебя перстень, и я вернусь к нему.
— А ты знаешь, где он, о Марджана? — спросила я.
— Да, знаю. Но я не могу к нему приблизиться, ибо он не зовет меня.
— Ну так неси меня к Ильдериму!
— Хорошо, о женщина! — и Марджана посмотрела на меня с великим подозрением. — Я отнесу тебя к Ильдериму, но если ты бросишь на него хоть один взгляд, или откроешь перед ним лицо, или даже покажешь ему кисть руки, я убью тебя. Слышишь, о царевна?
Что такое бурные страсти джиннов, я знала благодаря Азизе. По милости Аллаха великого, могучего, Марджана не признала во мне насурьмленной и нарумяненной, того мальчика, который должен был сразиться ночью с Ильдеримом на заброшенном ристалище. А если бы узнала, ей достаточно было бы призвать свою бешеную сестрицу, и все ее заботы разрешились бы сами собой.
— Я слышу и все понимаю, о Марджана, — ответила я. — И если будет на то воля Аллаха, я вырвусь на свободу из этого дворца, а ведь больше мне ничего не надо, лишь свобода. И пусть нас ждут на дороге за городом два хороших оседланных коня, потому что мы с тобой поедем, как два путника. Это мое приказание, о рабыня перстня! Повинуйся!
— Я повинуюсь перстню, но не тебе, — сказала она. — На голове и на глазах! А тебя, если ты помышляешь об Ильдериме, ждет смерть.
Разумеется, я могла одним нажатием камня отправить ее туда, откуда она явилась со своей дикой ревностью. И позволить, чтобы меня семь дней открывали перед китайским царевичем, и чтобы он сокрушил мою девственность!
Я была достаточно сердита на Ильдерима, чтобы сделать такую глупость. Но мне после этого пришлось бы зарубить Ахмеда саблей, ибо совесть не позволила бы мне встретить его взгляд.
— О рабыня перстня, есть еще одно дело! — вспомнила я. — Ты понесешь меня в сокровищницу халифа, где лежит мое приданое, и мы возьмем там мою саблю, в рукояти которой бадахшанские рубины, и лезвие покрыто узором виноградных листьев, и ножны которой с золотым наконечником в виде виноградной кисти!
— Слушаю и повинуюсь, хотя эта сабля не спасет тебя, о царевна! — С такими словами Марджана взяла меня в объятия, и потолок раскрылся и мы вылетели и понеслись.
Мы взяли саблю, и еще кое-что из оружия, и я опоясалась поясом Ильдерима, и вложила мою саблю в его ножны.
И Марджана быстрее молнии вынесла меня за городские стены.
К оливковому дереву были привязаны два прекрасных коня, подобных моему Абджару. Марджана, едва коснувшись земли, превратилась в почтенного шейха.
— Караван Ильдерима двинулся в путь на рассвете, — сообщила она, — и идет вон той дорогой. Его красные верблюды сильны, но медлительны, и мы легко догоним их. Но берегись, о царевна!
И мы поскакали.
Когда же вдали показались замыкающие караван всадники, я придержала коня и обратилась к Марджане.
— Ты напрасно собираешься убивать меня, о джинния, — сказала я ей. — То, что я хочу сообщить Ильдериму, касается наших незавершенных дел и обязательств, которые остались между нами, и это вовсе не слова любви. Подумай сама, могут ли быть слова любви между наследницей царей и купцом из Басры? Я платила ему за услуги, а он служил мне. А когда мы покончим с делами, я отдам ему перстень и мы расстанемся навсегда. Так что с тобой я тоже больше не увижусь, о Марджана. Поэтому давай в последний раз сядем рядом, и я поблагодарю тебя за то, что ты сегодня для меня совершила, и выпьем шербета, и закусим плодами, и я пожелаю тебе счастья и Ильдеримом, и ты пожелаешь мне счастья с тем, кого назначит мне в мужья Аллах.
Шейх покосился на меня из-под седых бровей. Но я смотрела открыто и немного печально, как положено одинокой царевне, не имеющей в мире покровителя и защиты, кроме своей сабли. Каждый сражается за любовь как может. У меня не было острых перепончатых крыльев, которыми можно разрубить дамасскую сталь, и когтей у меня тоже не было. Но моя любовь была сильнее ее любви!
Потому, и лишь потому я выдержала взгляд Марджаны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});