Да, теперь он вовсе не был тем невинным юношей, который пересек порог этого дома следом за Мерчент Нидек.
Вышел местный мастер в желтом дождевике. Помог Ройбену занести в дом сумки и чемодан с вещами.
В камине гостиной с гулом горел огонь. Ройбен почувствовал запах крепкого кофе.
— Я на плите вам ужин подогрел кой-какой, — сказал мастер, рослый худощавый мужчина с серыми глазами и морщинистым лицом, с редкими седыми волосами цвета стали, дружелюбно улыбающийся бесцветными губами. — Моя жена принесла для вас. Сама не готовила, конечно же, купила в «Редвуд Хаус», в городе. И кое-что в бакалейной лавке. Взяла на себя смелость…
— Очень рад, — тут же ответил Ройбен. — Подумал обо всем, кроме еды, и очень вам благодарен. Я, наверное, рехнулся, когда думал, что к четырем сюда доберусь. Так что прошу прощения.
— Не стоит, — ответил мужчина. — Меня зовут Леруа Гэлтон, обычно все меня зовут Гэлтоном. Жену мою Бесс зовут. Она прожила тут всю жизнь, часто приходила готовить и убираться на праздники.
Взяв у Ройбена чемодан, в другую руку он взял сумку и пошел по коридору к лестнице.
У Ройбена перехватило дыхание. Они приближались к тому самому месту, где он боролся с людьми, напавшими на Мерчент, месту, где он едва не умер.
Этих темных дубовых панелей он не помнил. Нигде нет пятен крови. Но, судя по всему, метра два с лишним ковра, от лестницы и до дверей кухни, совершенно новые. Этот ковер не совпадал узором с широким персидским ковром, постеленным на лестнице.
— Даже и не разглядеть, где это случилось! — заявил Гэлтон. — Мы долго скребли доски на полу, на них воску было дюйма два. Так что теперь и не увидишь.
Ройбен остановился. С конкретным местом не было связано воспоминаний. Он помнил лишь тьму, и сейчас провалился в нее, против воли заново переживая ту ночь, будто сцены из крестного пути, разыгрываемые в церкви Святого Франциска в Страстную пятницу. Зубы, впивающиеся в его шею и лицо, будто иглы.
Знал ли ты, что случится со мной, оставив меня в живых?
Гэлтон разразился длинной тирадой, весьма впечатляющей, на тему того, что жизнь продолжается, жизнь принадлежит живущим, всякое бывает, никто не застрахован, сам понимаешь, никогда не знаешь, почему что-то произошло, но когда-нибудь узнаешь, что в наши дни даже самые хорошие ребята становятся плохими, связавшись со всей этой наркотой, так что надо просто оставить это в прошлом и жить дальше. Сплошные клише.
— И вот что я тебе скажу, — внезапно добавил он тихо, доверительным тоном. — Я-то знаю, кто это сделал. Знаю, кто на тебя напал. И просто чудо, что эта тварь тебя в живых оставила.
У Ройбена мурашки по затылку пошли. В ушах застучало.
— Вы знаете, кто это сделал? — спросил он.
— Пума, — ответил Гэлтон, выставив нижнюю челюсть и прищурившись. — И я хорошо знаю эту пуму. Она уже давно в этих краях, слишком давно.
Ройбен покачал головой. Внутри же ощутил громадное облегчение. Снова старая история.
— Не может такого быть, — сказал он.
— Ох, сынок, мы-то здесь все это знаем, кто тут живет. Это была пума. Она тут где-то поблизости, а теперь еще и с приплодом. Три раза я брал ее на мушку, и три раза промахивался. Она забрала у меня мою собаку, юноша. Не знаешь ты, что у меня за собака была. Не такая, как все.
Но Ройбен чувствовал лишь облегчение, слыша все это, поскольку оно не имело никакого отношения к делу.
— У меня была самая лучшая в моей жизни немецкая овчарка. Панцером его звали, я взял его щенком шести недель от роду, научил ни крошки еды не брать ни у кого, кроме меня, научил всем командам на немецком. Он был лучшим псом из всех, какие у меня были.
— А пума его утащила, — тихо сказал Ройбен.
Пожилой мужчина снова выставил нижнюю челюсть и мрачно кивнул.
— Утащила, прямо со двора, в лес. Когда я его нашел, от него почти ничего не осталось. Она это сделала, она и ее приплод, а котята у нее уже почти выросли. Я начал их выслеживать. И я доберусь до нее, будет у меня на это разрешение или не будет! Они меня не остановят. Это лишь вопрос времени. Но будь осторожен, если пойдешь прогуляться в лес. Она теперь с подросшими котятами, я это знаю, учит их охотиться, так что будь поосторожнее на закате и на рассвете.
— Буду осторожен, — ответил Ройбен. — Однако здесь была не пума на самом деле.
— Откуда тебе это знать, сынок? — спросил Гэлтон.
Зачем ему спорить? Зачем вообще что-то говорить?
Пусть старик верит в то, во что хочет верить. Разве не так все поступают?
— Потому что, если бы это была пума, я бы почувствовал запах, — признался Ройбен. — И ее запах был бы на мне и на погибших.
Старик на мгновение задумался, не зная, верить Ройбену или нет. Покачал головой.
— Ну, моего-то пса точно она утащила, — наконец сказал он. — И я ее все равно прибью.
Ройбен кивнул.
Старик принялся подыматься по широкой дубовой лестнице.
— Слышал про ту бедную маленькую девчушку, что в Мэрин нашли? — спросил Гэлтон, повернув голову.
Ройбен тихо ответил, что слышал.
Сам же едва мог дышать. Но он должен был увидеть все, все, до последней мелочи.
Здесь было чисто, слишком чисто. По обе стороны от персидского ковра доски пола просто сверкали. Горели небольшие канделябры с лампочками в форме свечей, как в ту ночь.
— Наверное, отнесите вещи в последнюю по коридору спальню, — сказал он. Бывшая комната Феликса, в западной части дома.
— Ты не хочешь в главную спальню, в передней части дома? Там солнца намного больше. Отличная комната, с хорошим видом.
— Пока не знаю. Та мне точно подойдет пока что.
Старик быстро пошел вперед, включая лампы с такой быстротой, будто всю жизнь прожил в этом доме.
На кровати лежало свежее дешевое белье из полиэстера, в цветочек. Но, поискав, Ройбен нашел старые простыни и наволочки, вполне чистые. А в ванной нашел очень старые, но совершенно чистые полотенца.
— Моя жена сделала все, что смогла, — сказал Гэлтон. — Юристы сказали, что хотят, чтобы все выглядело прилично, как только полиция прекратит работу на месте преступления.
— Усек, — ответил Ройбен.
Гэлтон был человеком добрым и благожелательным, но Ройбену хотелось побыстрее покончить с этим.
Они прошли через несколько комнат, разговаривая насчет того, какой простейший ремонт можно провести в первую очередь. Дверные ручки, окно, не открывающееся из-за краски, отставшая плитка в ванной.
Главная спальня действительно оказалась впечатляющей, со стенами, оклеенными настоящими обоями фабрики Уильяма Морриса, с цветочным рисунком, и самой лучшей из спален в передней части дома, поскольку из окон открывался вид на море.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});