Также и зарождение нового не обязательно происходит в лоне сохраняемой традиции. Часто традиция навязывает человеческому разуму соглашения (или по прекрасному выражению современного философа «прецендентные ряды» [86]), которые формируют «застывшее» восприятие реальности, закрытое от возможностей духовного возрастания, предписывает, как нам можно видеть мир и как нет.
Такая система не позволяет постигать ни новые идеи, ни новые переживания. Ибо действительно важное вовсе не всегда — продолжение старого, его улучшение или количественное прибавление. Это может быть качественный скачок, совершенно новая форма, появления которой никто не ждал.
Ведь и христианство возникло не как постепенное видоизменение иудаизма. Да, оно зиждется на Ветхом Завете, на пророках и Моисее, но оно есть прорыв в Новый мир. Оно есть революционное сокрушение всех, казалось бы, незыблемых устоев. В том‑то и величие пророков, что они говорят вещи смелые, не вмещающиеся в сознание их современников («и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули», — говорил пророк Исайя (Ис 6, 10)).
Хотя ощущение духовной благодатной силы, живоносное богообщение до сих пор — явление скорее исключительное, чем постоянное, тем не менее, именно эти редкие моменты, эти личные встречи с Богом служат тем основанием, на котором стоит христианская Церковь.
Нам трудно реформировать вещи второстепенные (пышные облачения, старые переводы, устаревшие элементы обрядов, язык богослужения), которые существуют в Церкви параллельно подлинной христианской духоносности, но мы можем сами становиться лучше, пользуясь силой благодати. «Мы сами должны стать одеждами Духа и Правды, — утверждал отец Александр, — с нас это спросится».
11
Прекрасно осознавая, каким было христианство в прежние времена, отец Александр удивлялся бессмысленному и непродуманному стремлению людей XX века вернуться назад в средневековье. «Готовность вернуться в прошлое, — считал он, — происходит от лености мысли и от невежества. Людям кажется, что, скажем, в XVII веке было лучше, чем теперь. Что бы они сказали, если бы оказались в застенках XVII века?»
Духовность средних веков легко понять, если обратиться к церковному искусству, которое демонстрирует диаметрально противоположные подходы. Например, изображения Христа Пантократора на стенах некоторых храмов очень далеки от евангельского Иисуса.
Отец Александр полагал, что лик «с гигантскими страшными глазами, нависающий над толпой, мало похож на Христа, Который пришёл в мир и сказал: «Вы познаете истину и истина сделает вас свободными». Скорее это — Зевс–громовержец, Перун, — кто угодно, но не тот, кем был Христос».
Подобные изображения указывают на нераспространённость евангельских текстов в то время, на их непрочитанность иконописцами.
В одной из проповедей отец Александр говорил: «…люди хотят толковать близость Божию в соответствии со своими человеческим слабостями. Они хотят, чтобы эта близость была грозной по–человечески, как пророк Софроний описывает вторжение Божие, в то время, как воплощение Христа совершилось в истории совершенно иначе».
И, напротив, изображения Распятия, как писал батюшка, показывают нам «Сына Человеческого, прошедшего через все страдания мира и зовущего за Собой всех истинных крестоносцев. В Нём, по слову пророка, “нет ни вида, ни величия”. Он отдаёт всего Себя, торжествуя в муке и побеждая в смерти…» [87]. Также вывод об укоренённости в Евангелии школы Сергия Радонежского можно сделать на основании икон его ученика — преподобного Андрея Рублева. В иконах преподобного ясно видно его собственное отношение к Богу и отношение его учителя — святого Сергия Радонежского.
Бездуховные образы Зевса–Громовержца под именем Христа, часто встречающиеся изображения святых с грозными ликами, несомненно «вдохновляют подражать их гневу современных Торквемад от православия».
Фундаменталистские настроения, распространившиеся повсеместно, отец Александр связывает с изменой Библейскому профетическому духу. Животный психологизм мешает членам Церкви переосмыслить своё отношение к миру в свете Евангелия, преобразить своё существование Духом Любви и получить Божественную силу для новой жизни.
Именно лжехристианство, доставшееся России в наследие от дореволюционных времён, породило современный атеизм, который Церковь почему‑то считает своим главным врагом. Отец Александр высказывал по этому поводу казалось бы парадоксальную мысль, утверждая, что «атеизм — это великий дар Бога миру», который помогает народам прояснить их веру и предохраняет христианство от заскорузлости и омертвения.
Батюшка считал, что мы должны быть благодарны антирелигиозной пропаганде, поскольку она помогла нам увидеть наши грехи. Это было полезно, «потому что церковные историки часто замалчивали теневые стороны церковного прошлого» [88].
На самом деле все идейные, духовные катастрофы нашего столетия были подготовлены в дореволюционное время с его затхлой несправедливой жизнью. «Консервативные силы, включая церковные, — говорил отец Александр, — держали тогда народ в состоянии стагнации, неподвижности». Церковь своими руками отдала динамичное мироощущение, завещанное нам в Откровении Священного Писания, атеизму и религии прогресса. Батюшка не считал атеизм какой‑то новой ступенью сознания, но предлагал его изучать, чтобы уметь вскрывать существующие духовные проблемы.
Когда не перечитывают Библию и не приспосабливают к жизни церковное предание, изначально христианские идеи присваивают и извращают враги Церкви. Так произошло с идеей социального равенства, от которой средневековое и более позднее христианство отказалось в интересах господствующих классов.
Всё было отнято у Церкви, когда она не захотела заниматься социальными задачами, отстаивать справедливость, учить народ Слову Божьему. Именно тогда борьбу с неравенством, с ложью, с неграмотностью, с нищетой, с национальной и религиозной нетерпимостью взяли на себя атеисты. Другое дело — во что это вылилось, но прийти к власти и сохранять её так долго коммунисты смогли именно потому, что «неощутимой» вере Православной Церкви они противопоставили декларацию ясных и понятных человеку идей. И неудивительно, что церковная религиозность была объявлена «опиумом» народа.
Духовная деградация неминуемо закончилась обнищанием и в материальной сфере. Отец Александр полагал, что если человеческая природа не испорчена, улучшение материальных условий должно возбуждать все её положительные качества, давать ей возможность развиваться. Но впереди всегда идёт улучшение духовного климата, изменения в нравственной сфере, борьба со злом внутри нас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});