Споры наши затянулись на 6-7 часов. В результате все члены Революционного Комитета признали заключение Комиссии по делу прокурора Максимова и начальника милиции Максимова правильным, но говорили, что комиссия, дескать, не считается с моментом. А момент таков, что не сегодня-завтра, быть может, придется покинуть город Александровск, так как с внешнего фронта снялись донские и кубанские казаки и многочисленными эшелонами движутся по всем железнодорожным сетям, беря направление на Дон и Кубань для соединения с ген. Калединым, вокруг которого объединилась вся русская контрреволюционная политическая нечисть, подхалимы этой последней — мелкие собственники-земледельцы, купцы и фабриканты — тоже сползлись вокруг нее и, как известно, строили за счет донского казачества, его впоследствии разоренных станиц и хуторов, убитых отцов и матерей, жен и детей, фронт против революции, за царя и за свои привилегии над трудящимися).
Члены Революционного Комитета особо резко настаивали перед Комиссией, чтобы она согласилась с ними, что заключение ее о деле прокурора Максимова и начальника милиции Васильева могут привести к тому, что Командующий Богданов их расстреляет, а этим самым дискредитирует авторитет Революционного Комитета, как местной революционной власти, что затруднит в случае отступления из города, вторичное занятие его и т. д.
Я лично принял на себя грязную роль члена судебной Комиссии с одной стороны для того, чтобы воочию убедиться самому и разъяснить крестьянам революционерам, чем занимаются социалисты-государственники в дни величайшего подъема революционных сил, как они, эти «борцы за идеалы свободы и равенства» в эти дни променивают все эти великие идеи на привилегии своей власти, а с другой, чтобы приобрести известный опыт и умение ориентироваться в событиях. Я считал себя практиком революционером, пришедшим с крестьянами-революционерами в город с одной целью — это помочь рабочим разбить отряды буржуазных наймитов — гайдамаков и разоружить казаков, покинувших внешний фронт с целью поддержать генерала Каледина на внутреннем — против трудящихся. Для меня лично аргументация членов революционного Комитета — большевиков, правых эсеров и анархистки М. Никифоровой — казалась преступной. Это я им тут же заявил. Ко мне присоединились лев. с.-р. Миргородский, три товарища большевика красногвардейца (с Выборгской стороны Петрограда), которые являлись членами нашей Комиссии и сам командующий Богданов.
Время шло уже к рассвету. Все измучились. Члены Революционного Комитета явно были настроены против меня, но отозвать меня из Комиссии не решались. Иезуитская политика, которой уже были пропитаны в большинстве своем в то время большевики, и болтавшиеся возле них левые эсеры, не разрешала им этого сделать. Они сговорились держать еще прокурора и начальника милиции под охраной для того, чтобы с одной стороны спасти их, а с другой, чтобы скомпрометировать меня, перед многочисленным революционным крестьянством гордого Гуляйпольского района. Они предложили поэтому компромиссную резолюцию, которая гласила: «передать прокурора Максимова и начмилиции Васильева Революционному Комитету, который соберет о них более подробный материал и сам разберется в них». Эта плачевная резолюция Революционного Комитета нас, членов Комиссии, бесила и мы решили передать дело прокурора и начальника милиции не в распоряжение Рев. Комитета, а на новое, с нашим участием, рассмотрение, против чего Ревкомитет мало возражал и, в конце концов, согласился.
В это время пришли вести о том, что около 20-ти воинских казачьих эшелонов направляются из Апостолова, через Никополь, на Александровск, с целью прорваться на Дон и соединиться с армией Каледина. Эта весть нас, всю ночь ссорившихся, объединила, и мы наспех перевели прокурора Максимова и начмилиции Васильева из вагона в Александровскую тюрьму, в камеру № 8 (в ней меня более года держали царские слуги и в которую прокуроры часто заходили, и на заявление, что камера грязная, много клопов и мало воздуху, отвечали: «а вы хотите больше воздуху!?» и с ехидной усмешкой на устах покидали эту камеру и в коридоре приказывали взять меня на 14 суток в карцер…).
Посажены они были в эту камеру одни и на тот режим, какой они сами назначали для арестованных, т. е. один раз в месяц свидание с родными, раз в две недели смена белья и баня, запрещение подходить к окну и смотреть во двор и т. д. Сами же мы все разъехались по своим местам и, приготовив вооруженные силы, выступили через Кичкаский мост на правую сторону Днепра, чтобы занять боевую линию фронта.
Глава VII
Бой с казаками. Делегации.
Разоружение казаков и связи с ними
Нестор Махно среди повстанцев.
На переднем плане Петров, Г. Горев, Н. Махно, Ф. Щусь.
1919 год.
7-е января 1918 года. Был холодный январский день. К вечеру стал моросить снежок, началась оттепель. Наши боевые части заняли позиции, окопались. Мы сговорились по телефону с казачьим командованием, условились назначить делегатов, которые съехались бы на полпути между станциями Кичкас — Хортица и выяснили, что и какая из сторон хочет.
С нашей стороны делегация представлена двумя командирами группы Богданова; затем, независимо от нее, от отряда матросов — тов. Боборыкиным, от отряда александровских анархистов — Марией Никифоровой, от революционных крестьян Гуляйпольского района и гуляйпольской группы анархо-коммунистов — мною. К шести часам вечера мы сели на паровоз и подъехали к условленному месту. Навстречу нам подошел паровоз с одним вагоном с делегацией казачьих частей. Среди казачьей делегации были офицеры и рядовые казаки. Но рядовые ничего не говорили. Говорили офицеры, говорили гордо, хвастливо, иногда даже с руганью; в особенности ругань эта прорывалась, когда со стороны нашей делегации тов. Боборыкин заявил, что мы их вооруженными на Дон через Александровск не пропустим.
Провозились мы с ними, а они с нами час времени, и может еще возились бы, уговаривая друг друга, если бы не услыхали от казачьей делегации заявления, что они у нас и спрашивать не будут пропусков через Кичкаский мост и г. Александровск. «Нас, — заявил нам их представитель, — движется 18 эшелонов казаков Дона и кубанцев — лабинцев, да 6 или 7 эшелонов гайдамаков Центральной Рады (якобы вышедших из Одессы и в дороге примкнувших к казакам с целью пробраться на левый берег Днепра и повести борьбу против „кацапiв“). Выслушав это хвастливое заявление делегации, заявление, которое сопровождалось матерщиной, наш делегат ответил: „В таком случае, мы уезжаем от вас. Переговоры наши кончены. Ваше поведение мы, представители революционных крестьян, рабочих и матросов, считаем желанием вызвать братоубийственную кровопролитную бойню…“ „Можете двигаться — мы вас ждем!!!..“
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});