— Таланту нужны тени, сумрак, как Рембрандту. Ну, как я сыграл?
Я промолчал. Если это только не было шарлатанским трюком или обманом чувств, передо мной сидел гений.
Я проводил Джонса до дверей, с изумленным недоверием разглядывая его стереотипную вульгарную фигуру.
4
Самуил Гопс протянул мне свою короткую толстую руку и доверительно приблизив лицо, спросил:
— Ну, как Джонс?
— Выдающийся актер, — сказал я.
— А по-моему, посредственность.
— Но он буквально на моих глазах превратился в По. Ни на сцене, ни на экране мне не доводилось видеть таких превращений.
— Вульгарен. И глуп, — сказал Гопс.
— Да, пока он был Джонсом, но когда он превратился в По…
— Превратился? Не он превратился, а я его превратил. Согласно вашей гипотезе…
— О гипотезе в другой раз. Сейчас меня занимает этот феномен. Кто этот Джонс?
— Точка, где пересеклись зигзагообразные линии. Согласно вашим подсчетам…
— Довольно, Гопс. Вы очень произвольно и неряшливо толкуете мою гипотезу. Кто Джонс, спрашиваю, кто он, сумевший…
— При чем его умение? Он точка, в которой пересеклись… Неужели вы не догадались, что в вашем кресле сидел настоящий По. Согласно вашим вычислениям…
— Довольно, Гопс, хватит меня дурачить. Я хочу посмотреть фильм, поставленный Ингремом. Ваши попытки подтвердить мои идеи… я, разумеется, их ценю. Но вы на ложном пути. Позвоните Ингрему.
Гопс набрал номер и крикнул в трубку:
— Ингрем? Это Гопс говорит. Нам с Дадлином хочется взглянуть на ваш материал. Завтра? Нет, безусловно, сегодня. Через полчаса будем у вас на студии.
Ровно через полчаса мы были там. Ингрем почему то не пожелал возиться с нами. Сославшись на занятость, он ушел в монтажную, поручив одному из своих ассистентов объяснять то, что едва ли можно было объяснить на языке здравых реальных фактов и обыденной логики.
Самуил Гопс сел со мной рядом в кресло с таким видом, словно он был главным постановщиком фильма.
— Главное — настойчивость и упорство, — сказал он, загадочно усмехаясь. — Это безусловно. С их помощью я преодолел закон природы и вытащил его со дна прошлого.
— Вы имеете в виду этого провинциального актера с поросячьими глазками?
— Нет, того, другого, кто жил сто с лишним лет тому назад.
— Опять принялись за свое? Чушь! Бред!
— Но, согласно вашим подсчетам, координаты…
— Перестаньте! Вы розно ничего не поняли. Моя идея н“ имеет ничего общего с вашей жалкой метафизикой.
Я взглянул на Гопса. Недоверчивая усмешка кривила его лунообразное лицо.
— Метафизикой? — сказал он. — Сейчас вы разубедитесь. — И показал на экран своей короткой, как сарделька, рукой.
5
— Ну, что вы скажете теперь? — спросил меня Гопс, когда с экрана исчез последний кадр фильма и в зале снова горел трезвый будничный свет.
— Что я могу сказать. Джонс гений. Я никогда не видел подобной игры. Это было полное превращение в другого, некогда существовавшего человека. Настоящий, подлинный Эдгар По, бесподобным мастерством актера возвращенный нам из прошлого.
Гопс рассмеялся несколько наигранным смехом.
— Вам кажется это смешным? — спросил я.
— Еще бы, — ответил он. — Создатель гипотезы Зигзагообразного Хроноса твердит мне об актерской игре, когда речь идет О физическом явлении, предусмотренном его собственной гипотезой. Это был не Джонс, игравший знаменитого писателя, а сам Эдгар По. Пересечение зигзагообразных сил в точке “Д” данном случае — актер Джонс…
— Довольно пошлостей! — перебил я его. — Мне смешно, когда вы начинаете комментировать мою статью, ничего в ней не поняв. А вот и сам Эдгар Джонс!
Актер сидел в углу рядом с ассистентом. Увидев меня, он кивнул. Лицо его мне показалось смущенным.
— Джонс, — крикнул я, — вы совершили чудо.
— Чудо совершил не я, — сказал актер, — а Самуил Гопс. Согласно вашей гипотезе…
— В таком случае, чудо совершил я, — сказал я, — и я могу рассчитывать на половину вашего гонорара?
По-видимому, Джонс был лишен чувства юмора и не понял моей шутки. Лицо его стало озабоченным, как перед кассой, где получают деньги.
В зал вошел режиссер Ингрем. Он легко нес свое большое и красивое тело. Подойдя ко мне, он сказал:
— Боюсь, что наш фильм не понравится зрителю, Дадлин.
— Почему?
— Он слишком реален и будничен. Нам удалось восстановить время почти с документальной точностью, но мы не сумели избежать той монотонности, которой не выносит зритель. Жизнь знаменитого писателя — такая, какой она была. Без прикрас.
— Но вы сами довольны?
— Как вам сказать? Не совсем. И кроме того, я замучен.
Он показал взглядом на Гопса, разговаривавшего в эту минуту с артистом, и сказал тихо:
— Больше всего меня измучил этот слишком напористый человек.
— Гопс? А какое отношение он имел к постановке фильма?
— Всюду совал свой нос. И всегда от вашего имени. Ведь в основу фильма положена ваша теория Зигзагообразного Хроноса.
— Как это понять?
— Не вам у меня, а мне у вас нужно просить объяснения. Гопс уклонялся от них, ссылаясь на чрезвычайную сложность вашей теории, имеющей отношение к обратному ходу времени. Короче говоря, он намекал на то странное обстоятельство, что роль Эдгара По исполнял не только Джонс, но и сам По, приходивший ему на помощь…
— Какая чепуха! По умер в первой половине XIX века…
— Я тоже убежден в этом, но Гопс… Впрочем, не стоит его упрекать. Только благодаря его напористости нам удалось добиться от Джонса такого сильного и талантливого исполнения. Мои ассистенты считают, что Гопс применил какие-то химические стимуляторы, действующие на воображение актера. Перед каждой съемкой Гопс не отходил ни на шаг от Джонса. Возможно, действие стимуляторов…
— Сомнительно, — прервал я его.
— А чем объяснить превращение? Только ли талантом? Как понять хотя бы такой факт: крошечные глазки Джонса превращались в большие умные глаза Эдгара По, менялась фигура. Впрочем, вы сами могли в этом убедиться, смотря фильм.
Он замолчал. К нам приближался Гопс, держа за руку Джонса.
— Помирите нас, — говорил Гопс. — Джонс обижается на меня, что я не хочу признать эксперимент законченным. Смешно! Джонс хочет остаться Джонсом, он не хочет окончательно превратиться в По.
6
Моей сестре Анне не везло. Ей чертовски не везло. Все молодые люди, которые за ней ухаживали, покидали ее спустя месяц или два после начала знакомства. Я не мог этого понять. Анна казалась мне хорошенькой и неглупой девушкой, сердечной, скромной, возможно даже самоотверженной.
Шли годы. К Анне незаметно подкрадывалось увядание, предвестник скорой и преждевременной старости. И никто из родных и знакомых уже не думал, что она выйдет замуж.
Я был очень удивлен, когда однажды утром Анна сказала мне смущенно:
— Филипп, сегодня вечером придет мой жених. Я хотела бы тебя с ним познакомить.
— Жених? — пробормотал я. — Ты бы хоть предупредила меня раньше и записала на бумажке его имя. Ты же знаешь, что меня плохая память на имена.
— Его имени ты не забудешь. Оно очень известно.
— Известно? Ну, тогда назови.
— Эдгар По.
— Ты с ума сошла. Он умер сто с лишним лет назад.
— Возможно, это его однофамилец. Но ты с ним знаком. Он тебе много раз звонил. И когда тебя не было дома, он разговаривал со мной. Однажды он назначил мне свидание.
— И ты не отказала ему?
— У него такой красивый мечтательный голос, Филипп. У меня не нашлось сил отказать. И я пошла к нему на свидание. Чувство не обмануло меня. Он оказался тем человеком, которого я ждала всю жизнь.
— Обожди, Анна. Я сейчас see объясню. Никакого По нет. Есть великий актер Джонс, великолепно сыгравший эту роль в новом, еще не вышедшем в прокат фильме. Не думаю, чтобы Джонс стал продолжать игру, начатую в фильме.
— Нет, Филипп! Ты ошибаешься. Он не актер. Впрочем, ты сегодня в этом убедишься.
В голосе Анны зазвучала необычная нотка, пробудившая во мне дремавшие чувства. Анна была не только единственной моей близкой родственницей, но и воспитанницей. Отец и мать умерли рано. В какой-то мере мне пришлось заменять ей родителей. Когда она была девочкой, я был очень внимателен к ней. Я покупал ей одежду, подогревал завтраки, помогал решать трудные задачи, водил в детский театр, в зоологический сад. Позже это чувство заботливой и душевной ответственности притупилось. Вместо нуждавшейся в постоянной заботе девочки возникла девушка, причем девушка с характером. Теперь уже не я, а она заботилась обо мне, стараясь освободить меня от всего, что могло помешать научно-исследовательской работе. С тех пор я все меньше задумывался о судьбе Анны — что же, старая дева, каких много… Но ведь и я тоже был старый холостяк, больше всего на свете ценил привычный уклад жизни и не желал его менять.