останавливаясь. – Я человека спасти пытался. Нашего человека. Казака, который один для империи больше пользы принес, чем два десятка таких, как ты, чистоплюев.
– Я не чистоплюй, но война должна вестись по правилам, – вспылил Митя и, забежав вперед, преградил парню дорогу. – Понимаешь, по правилам. Это во всем мире признают.
– Что это? – презрительно усмехнулся Елисей.
– Военнопленных не казнят и не пытают, а после окончания войны возвращают домой! – с пафосом заявил студент.
– Сам-то понял, чего сейчас сказал? – скривился Елисей. – А кого тогда на кол посадили? Или это не казнь и не пытка? Или наш пластун не военнопленным был? Так чего тогда твои любимые европейцы возражать не стали? Дурак ты, Митя, – закончил Елисей и, обойдя растерянно замершего студента, двинулся дальше.
– Да, османы часто ведут себя, словно дикари. Да и горцы от них недалеко ушли. Но это не значит, что мы должны поступать так же, – снова оббежав парня, принялся спорить Митя. – Да пойми ты, это не по-человечески. Не по-божески, наконец.
– И снова дурак, – фыркнул Елисей. – Что османы, что горцы, прежде всего, доблесть почитают. И ежели человек перед казнью у них в ногах не валялся и жизнь свою не вымаливал, то они его уважают. После смерти, но уважают. А те, кто любой ценой шкуру свою спасти пытаются, у них рабами становятся. А раб в тех местах, почитай, то же животное, только речь имеющее. Ты, прежде чем доносы писать, изучил бы нравы местные. Хотя, думаю, тебе в том смысла нет. В общем, не о чем нам говорить больше, Митя. Ступай себе с богом. Что сделано, то сделано, и теперь уж не исправишь. Нет тебя для меня больше.
– Значит, теперь ты меня и знать не желаешь? – сопя, словно разозленный бычок, спросил Митя. – А как же просьба маменькина? Думаешь, я не знаю, о чем она тебя просила?
– А я ее уже выполнил. Коменданту поклонился, попросил тебя из штаба одного не выпускать. Вот ты всю осаду там и просидел, – презрительно усмехнулся Елисей. – А более я ничего сделать и не могу. Так можешь маменьке и отписать.
– Так это ты… – Митя задохнулся от возмущения, но не найдя слов, топнул ногой и, всплеснув руками, вдруг заорал во весь голос: – Да как ты смел?! Я внук и сын боевых офицеров! Я родине служить пошел, чтобы их дело продолжить!
– Ну так и служи, кто мешает? – пожал Елисей плечами. – А орать-то зачем? Мне твой крик, что карканье воронье. Громко и неприятно. А смысла в нем нет.
– Ты, ты, ты…
– Я, и чего? Всё, Митя. Надоел ты мне. Ступай спать. А про меня забудь. Нет меня больше для тебя. Своим умом живи, как сумеешь, – вздохнул Елисей и, махнув рукой, зашагал дальше.
Но видно, добраться до дому сегодня ему была не судьба. На ближайшем перекрестке из-за угла его окликнул знакомый голос, и парень, всмотревшись в сумерки, узнал коменданта.
– Здравия желаю, ваше благородие, – поздоровался Елисей, подходя к нему.
– Здравствуй, Елисей, – кивнул штабс-капитан. – Я тебя надолго не задержу. Узнать хочу, первое, чего это Митя там разорался? И второе, чего от тебя майор контрразведчик хочет?
– Ну, с Митей мы поссорились из-за доноса на меня. В штаб писульку отправил за то, что я лазутчика британского пристрелил. А майор не успевших уйти османов ищет.
– Ну, я так и подумал, – кивнул комендант с явным облегчением. – А вот про Митю я не знал. Удумал ведь, паршивец. Ладно. Я ему покажу, как через мою голову в штаб письма слать. Небо с овчинку покажется, – зло зашипел комендант.
– Да бог с ним, ваше благородие. Ну чего из-за дурака себе сердце рвать, – отмахнулся Елисей. – Не станет он другим уже. Романов всяких начитался и подавай ему теперь войну по правилам. А то, что на любой войне свои правила, не понимает. Этот, как его, идеалист он, вот. А попросту блаженный.
– Да плевать мне на его желания. Его прямой командир – я, и слать в штаб письма без моего ведома он по уставу права не имеет. Такое только с разрешения вышестоящего начальства дозволено. А он устав проигнорировал. В общем, это уже наши, военные дела, – взяв себя в руки, отмахнулся штабс-капитан.
– Вы только шибко не лютуйте. А то еще застрелится с огорчения, – тихо рассмеялся парень. – С этого дурака станется.
– Я ему так застрелюсь, что всю оставшуюся службу будет у меня нужники чистить, – рыкнул комендант, нахлобучивая фуражку и жестом отпуская парня.
– Доброй ночи, – пряча усмешку, попрощался Елисей и поспешил домой.
На этот раз дошел он без приключений. С рассветом, умывшись и оправившись, парень сделал пробежку километра на три и, позанимавшись с шашками, снова отправился в сарай. Наталья, которой он сообщил, что у него для ее кабанчика есть целое корыто запаренного зерна, пришла к сараю с ручной тачкой и узелком свежайших пирогов, которые она вынула из печи буквально перед приходом.
Поблагодарив ее за заботу, Елисей с удовольствием впился зубами в пирожок и, запивая его холодным молоком, с полным ртом похвалил:
– Ох, и мастерица ты, Наталья. Пирожки… за уши не оттащишь.
– Кушай на здоровье, – польщенно улыбнулась молодая женщина. – Ты надолго тут?
– Лучше не спрашивай, – скривился парень. – Домой только к ночи приду.
– Я тогда девчонок пришлю, чтоб поесть тебе принесли. А то тощий, словно хвощ. Кожа да кости. Мне уж перед бабами неудобно. Смеются, что не кормлю тебя вовсе.
– Дуры они, – фыркнул Елисей, выбирая следующий пирожок. – А что тощий, так это после болезни еще не оправился. Не видела ты меня, когда я вставать начал. Вот там и вправду только шкура на ребра натянутая была. Руки-ноги словно прутики.
– Ага, а ты еще все с железками прыгаешь, – тут же подхватила Наталья. – Нет, чтобы поесть да полежать малость. Хоть так бы малость мясца нагулял.
– Наталья, я ж не кабанчик твой, чтобы сало нагуливать, – рассмеялся Елисей. – Мужик должен быть сильным, жилистым и злым. Тогда он и воевать сможет.
– Все б вам воевать, – вздохнула женщина и, подхватив тачку, покатила ее к дому.
* * *
Очередной глиняный горшок опустился в ямку, выкопанную в полу, и Елисей, переведя дух, устало проворчал, выпрямляясь:
– Блин, с такой работой поседеешь раньше времени.
Тут парень был прав. Несмотря на стабилизацию, нитроглицерин является весьма опасной штукой, способной рвануть от любого неосторожного движения. Так что ему приходилось соблюдать максимальную осторожность, чтобы не превратить свой сарай в филиал вулкана. Слишком много всякого взрывоопасного тут хранилось. Накрыв горшок обрезком доски и расстелив