Читать интересную книгу Тайна придворного шута - Детлеф Блюм

Были очень рады помочь Вам, примите наш дружеский привет».

Фон Зассен попросил секретаршу отменить оба совещания, назначенные на послеобеденное время, и ни с кем его не соединять. Закурив сигарету, он задумчиво рассматривал письмо. Что это? Трюк? Уловка? Фон Зассен скрестил руки на затылке, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Недокуренная сигарета дымилась в пепельнице. Многие историки полагали, что Шнеллер спрятал свои сокровища и клад должен был быть зарыт либо где-то в Дрездене, либо в окрестностях города. Ни один из специалистов, исследовавших характер и образ жизни Шнеллера, не сомневался в этом. Фон Зассен открыл глаза, затушил сигарету и тут же закурил новую. Он вспомнил рассказ Эдгара По «Украденное письмо». Как поступил Дюпин? Он представил себя на месте человека, прячущего письмо. Из чего исходил Симон, спрятав карту в своей ежедневной почте? Из того, что никто не станет искать такой документ среди сиюминутных бумаг? Или он, наоборот, стремился к тому, чтобы карту нашли? Чтобы выяснить, не следит ли кто-нибудь за ним. Тогда получается, что рисунок был просто уловкой… Герхард фон Зассен потянулся к трубке служебного телефона, но тотчас отдернул руку. Открыв портфель, он достал сотовый телефон и набрал венский номер Клауса Рубена. Пока в трубке один за другим раздавались длинные гудки, он посмотрел на шахматную доску. Его австралийский партнер играл совсем неплохо.

Сразу после десерта Франц Шуберт попрощался с Симоном. У него было назначено еще несколько встреч.

— Через неделю, — сказал он, прощаясь, — покажу тебе окончательный проект, а потом представлю смету.

— Под ключ, — напомнил Симон. — И мне нужна окончательная стоимость.

— Понял. Можешь быть уверен.

Вернувшись в магазин, Симон обнаружил там свою дочь, которая, стоя у кассы, о чем-то увлеченно разговаривала с Региной. Возле стеллажей с книгами Симон увидел Герберта. Тот тоже заметил Симона и направился к нему.

— Приветствую вас, господин Шустер! — Он протянул Симону руку. — Найдется минутка для меня?

Симон пожал ему руку, молча кивнул, приглашая Герберта и Клаудиу следовать за собой, и направился в кабинет. Герберт Шульц воспринимался всеми как неотъемлемая часть книжного салона. Однако никто, включая Симона, не помнил, чтобы этот человек хоть что-то купил. Он брал книги в долг, как правило, сигнальные экземпляры новых изданий, и никогда не покупал книги из тиража. Таким образом, он был как бы в курсе всех новинок и оставлял о себе впечатление как человек знающий, что происходит на книжном рынке. «Постоянный посетитель», про себя называл его Симон. Герберт появлялся в магазине практически ежедневно. Он писал стихи уже почти три десятка лет, но ни одно из его сочинений так и не было опубликовано. Ни один из издателей не решался напечатать его труды, куда вошло множество стихотворений, афоризмов, коротких историй. К счастью для себя, Герберт не возлагал особых надежд на публикацию своих трудов. Он жил на социальное пособие, а Симон от случая к случаю помогал ему деньгами. Вообще Герберт нравился Симону. По всей видимости, его жизнь была наполнена исключительно чтением и сочинением стихов. Он редко покидал район, где жил. Единственное исключение — поездки на метро от станции «Эрнст-Ройтер-плац» до «Галлешен-Тор», где была расположена библиотека «Америка-Геденк», читателем которой Шульц был долгие годы. «Воистину отделение социальной защиты населения», — подумал Симон о своем магазине, открывая дверь в кабинет и пропуская внутрь Клаудиу и Герберта.

— Как вы знаете, вот уже много лет я пытаюсь сформулировать фразу, с помощью которой можно было бы кратко описать историю развития человечества, — начал свое повествование Герберт.

Симон слышал об этом впервые, поэтому выжидательно молчал. Герберт многозначительно посмотрел на обоих.

— Ускорение, — наконец торжественно произнес он.

— То есть?

— Ускорение. Вот эта фраза. Долгие поиски закончены.

Герберт напоминал сейчас ребенка, которому удалось рассказать без подсказки рождественский стишок. Его словно прорвало.

— Рассмотрим только один пример. Ну, скажем, близкий тебе, Симон. Табак.

Шустер закурил сигару и удобнее устроился в кресле, предвидя, что доклад будет долгим.

— В одной из книг я прочитал, что «курительные трубки индейцев дымятся целый день». Вероятно, речь идет об одной из форм курения, предшествовавшей твоим сигарам. Сегодня же большинство людей знают только сигареты. Что это означает? Ускорение курения табака. Или возьмем историю человека, первым пробежавшего марафонскую дистанцию. Кем был этот человек по сути? Не кем иным, как живым передатчиком новостей. Сегодня у нас есть телефон. Ускорение. Следующая область — транспорт. Раньше товары из Азии в Европу везли месяцами. Сегодня — самолет. А развитие военной техники? Раньше воевали при помощи лука и стрел. Сегодня — ракеты. Что бы мы ни рассматривали, все становится быстрее. Ускорение — это феномен развития. А возьмем загрязнение окружающей среды, проблему перенаселения! А сокращение любых расстояний за счет применения транспорта и коммуникаций? А концентрация капитала в экономике? Все становится быстрее! Мода, музыка, вкусы — все меняется бешеными темпами.

Симон позволил себе заметить, что эти рассуждения не так уж и новы. Писатели, философы, деятели науки и экономисты уже давно дискутируют на эту тему.

— А выводы? — возмутился Герберт. — Мои выводы революционны по своей сути!

— Какие выводы? — не выдержала Клаудиа.

— Я возвращаюсь к природе.

Симон был озадачен.

— Месяц назад, — напомнил он, — ты подробно разъяснил мне понятие «vitalitaet» — «жизнеспособность», по-немецки это «Lebenskraft» — «жизненная сила», и сделал вывод, что неиссякаемым источником «жизненной силы» может быть только «мультикультурная светскость», возможность общения с как можно большим количеством людей, обмен опытом. Только это способствует «взрыву познания». А Берлин — это своего рода плац модернизма, и поэтому жизнь в этом городе — особенный шанс.

— Фальшь!

— Но это твои собственные слова. — Симон решил, что хватит слушать этот бред, и незаметно нажал кнопку селектора.

— Ты неправильно понял меня. Не нужно поддаваться ускорению. Надо создать позитивный противовес. В городе ускорение порабощает человека. В природе, напротив, царят размеренность и покой. Если…

В кабинет вошла Регина:

— Позвольте напомнить, что у вас запланирована встреча.

— О, спасибо, Регина. Я почти забыл об этом.

Герберт тотчас поднялся. Он старался никогда не быть никому в тягость.

— Гм, если мне не изменяет память, в Упанишадах[28] говорится, что… ах да, сейчас уже нет времени. Но не мог бы я…

Симон смиренно кивнул. Регина пообещала Герберту, что он сможет прямо сейчас взять одно из новых поступлений при условии, что пользоваться книгой будет «образцово» (в этом Герберт был абсолютно надежен), и повела непризнанного поэта в магазин.

Герхард фон Зассен вызвал секретаршу. Она вошла в кабинет почти тотчас, держа наготове календарь с расписанием встреч и блокнот, и привычно уселась на стул перед столом шефа.

— Госпожа Мюллер, в календаре не стоит на завтра никаких важных встреч вне офиса. Верно?

Та бросила взгляд на календарь скорее по привычке (она держала распорядок всех встреч в голове) и кивнула.

— Тогда обсудим планы на завтра. По личным обстоятельствам я должен с утра уехать и появлюсь здесь только в четверг. Передайте, пожалуйста, в секретариат министерства.

— Разумеется, господин статс-секретарь. Заказать вам билет и номер в гостинице?

— В этом нет необходимости, благодарю.

Как только за ней закрылась дверь, фон Зассен снова взял мобильный телефон и позвонил в аэропорт. Без особых проблем он успевал на рейс в 17.45. Оставалось даже время, чтобы уладить кое-какие домашние дела. Он заказал билет и отправился домой. Уже из дома позвонил в пансион госпожи Дрошль. Хозяйка пансиона подошла к телефону сама. Ему повезло, одна из комнат была свободна.

Около восьми часов вечера Симон позвонил Франциске Райнике.

— Как хорошо, что я застал вас. Может, поужинаем вместе?

— Я уже поела, но с удовольствием выпью стакан вина, если вы пригласите меня к себе.

— Хорошо, но я еще в магазине. Давайте в девять?

— Подходит.

— Тогда… до скорого.

Дома Симон быстро поел салат с маленьким ломтиком хлеба и попросил Джулию, которая успела уже уйти к себе, ненадолго вернуться.

— Я пойду в библиотеку. Когда придет госпожа Райнике, проводите ее ко мне.

— Что-нибудь еще?

— Спасибо, думаю, мы справимся.

Перед ужином Симон откупорил бутылочку «Бароло» 1989 года. С бутылкой в одной руке и тростью в другой он поднялся в библиотеку. Из маленького серванта достал два бокала и поставил их на столик возле дивана. Туда же была поставлена откупоренная бутылка. Подойдя к «алтарю», он выбрал одну из бутылок «Макаллен», взял стаканы для виски и отнес все это в спальню, поставив на свой ночной столик. Свет торшера был убавлен, дверь оставлена чуть приоткрытой. В этот момент внизу раздался звонок. Симон выглянул в окно. Почти совсем стемнело.