Читать интересную книгу Утраченный свет (Солнце полуночи) - Андрей Дашков

Дьякон не спешил; в каждом его жесте была неотвратимость. Время уже не являлось определяющим фактором – таким, как энергия. Там, где лучи света из фар «победы» падали на воду, образовывался пар.

Дьякон спустился к реке и на мгновение слился с полосой искусственного тумана.

Потом Мегрец, которого охватило необъяснимое оцепенение, увидел, что фигура в блестящем плаще приближается к нему. Едва слышный плеск воды сопровождался новым звуком. Бледное лицо появилось на фоне темной струящейся полосы. В этом не было ничего особенно жуткого, если забыть о многометровой толще податливой и зыбкой среды, отделявшей баржу от берега.

Мегрецу захотелось вырвать или хотя бы закрыть свои глаза, однако его восприятие уже было непоправимо изменено.

Дьякон шел к нему по грязной речной воде.

Мозг клона был занят отчаянными спекуляциями. Он создавал иллюзии, пытаясь убедить себя в том, что Дьякон наступает на сверкающие льдины, треснувшие зеркала, которые издавали тот необычный звук, напоминавший отдаленный колокольный звон. При этом Мегрец понимал (почти понимал), что нет никакого льда, никаких зеркал и скорее всего уже нет и самой реки. Он знал эти чертовы фокусы, но сейчас они были ему абсолютно недоступны.

Рябь возникла вокруг черной фигуры; внизу дрожали разбитые отражения, как будто из-под плаща струился ледяной ветер…

Вначале клон увидел бледные кисти со следами вырванных ногтей, и только потом изображение лица приобрело резкость. При других обстоятельствах оно могло показаться каким угодно – невзрачным, мертвенным, стандартным, каменным, мрачным, даже красивым, – однако сейчас в нем не хватало некоего главного элемента, и от этого его образ распадался, любое впечатление через мгновение становилось ложным, любая оценка ничего не стоила. Лучше бы Дьякон был слепым, или безносым, или пораженным проказой – за всякий дефект можно было зацепиться рассудком и выпестовать свое отвращение. Здесь же Мегрец столкнулся с чем-то совершенно неописуемым и абсурдным – вроде ветра, дующего в безвоздушном пространстве.

Впрочем, он не осознавал даже этого. Черный Дьякон навис над ним блестящей скалой, с которой потоками стекала речная вода. Но на палубе не оставалось мокрых следов… Мегрецу плащ священника уже не казался абсолютно черным. Клон «увидел» зеленоватое свечение, пробивавшееся изнутри – такое же, которое излучал кузов «победы», – и почувствовал радиацию.

Огромная доза, почти наверняка смертельная. Он мог не только определить наличие источника, но и оценить его мощность. Этому Мегреца научили тоже. Низзам специально водил клонов к радиоактивным могильникам, чтобы проверить, в какой степени развилась их чувствительность. Оказалось – в достаточной.

Нельзя сказать, что облучение было неприятно. Оно вызывало легкий озноб, ощущение покалывания по всему телу, даже во внутренностях. Освежающий дождь, пронизывавший насквозь миллионами микроскопических игл… Намек на оргазм, который был ему совершенно незнаком. Сквозь переливающуюся всеми оттенками спектра поверхность плаща проступили кости скелета…

– Ты сомневался, что я приду за тобой, щенок? – спросил Дьякон свистящим шепотом. – Где Терминал?

Мегрец уже ни в чем не сомневался. Теперь он знал, кто является истинным хозяином его судьбы. Он полностью открыл свое сознание, подвергся сканированию, отдался силе; если бы мог – вывернулся бы наизнанку, перекроил бы мозг. Не существовало ничего более податливого, но Дьякон не оценил этого и даже не понял глубокой сокровенности принесенного ему дара. Для него отсутствие Терминала означало только одно: продолжение охоты.

* * *

Дьякон увлек клона во мрак. Они падали вместе – все еще в световых годах от небытия. Крылья, пахнувшие сырой землей и забвением, несли их над планетой, засыпанной пеплом, над океанами, в которых тонули галактики планктона, – под знаком сатаны, фальшивой лунной монетой, летящей сквозь ночь по фатальной дуге. Вокруг порхали мыши-альбиносы – порождения колдовства. Дуга описывала всплески веры и безверия, надежды и отчаяния. В конце ее было тотальное уничтожение. Мегиддо, город дьявола, кладбище сновидений…

Если это смерть, то смерть показалась Мегрецу не такой уж паршивой штукой. Все то же самое, что и по другую сторону, только лишенное суеты, сомнений и ожиданий, – обнаженное лицо, отсутствие намерений, рассыпавшийся в прах цветок, зачеркнутое имя в Книге.

Чуть позже клон обнаружил, что он снова остался в одиночестве. Дьякон (дракон, ворон, летучая мышь, висельник в непромокаемом саване) исчез, слился с ночью, сделался тенью убийцы, притаившегося в подворотне, шорохом в детской, отблеском опасной бритвы, тишиной после предсмертного крика…

Дьякон внес искажение. Последнее, что помнил прежний Мегрец, – это пылающий прилив, поглотивший его за считанные мгновения. После он превратился в нечто другое. В существо, остро осознающее свою ущербность, но абсолютно инфантильное.

* * *

Он плавал внутри какого-то мягкого резинового мешка, наполненного теплым бульоном. Сердце трепыхалось в груди, словно испуганная канарейка, зажатая в кулаке. Он был слеп и глух. Звуки доходили до него в виде вибраций, сотрясавших все тело. Он не чувствовал парящих рядом собственных рук и ног. Неописуемая вещь: часть его органов находилась снаружи – ПО ТУ СТОРОНУ кожи. Ощущения были бы эйфорическими, если бы не навязчивые мысли («Где я?», «Что со мной?») и страх, порожденный слепотой.

Потом до него дошло, что питательный бульон – это скорее всего кровь. Чужая кровь. Таким образом клон достиг физиологического совершенства. Но он был тут ни при чем. Образ Черного Дьякона возник на периферии сознания, словно полузабытое сновидение. Страх достиг кульминационной точки. Мегрец забился, натыкаясь на упругие стенки, которые окружали его со всех сторон… Псих в «мягкой» палате? Хуже.

Его сон (ПРЕЖНИЙ сон?) действительно был пророческим. В объятиях Девы Реальности – нежных и непреодолимых – он вернулся к своему началу.

Он не подозревал, что это будет так ужасно – оказаться беспомощным куском мяса с мозгом старика, искусственно помещенным в женское чрево. Для кого-то – первая колыбель, а для него – последняя тюрьма. Автономный гроб… Пуповина связывала его с матерью – он почувствовал это, когда начал шевелиться. Все самое худшее сосредоточилось в новых образах, вытеснивших Дьякона, – в самке шакала, вынашивающей отвратительного детеныша; в шлюхе, проливающей под крестом крокодиловы слезы; в жертве насилия, таскающей внутри себя ненавистный плод. Плоду было тесно. Он хотел прогрызть путь наружу, но у него не было зубов. Он только разевал пасть в вязкой темноте…

Для этой разновидности клаустрофобии не существовало названия. Кто-нибудь испытывал нечто подобное до него? Вряд ли. Он был подопытным кроликом для людей из «Револьвера и Розы», однако Дьякон затеял с ним куда более жестокий эксперимент.

Другие ощущения: он перемещался вместе с матерью, его снабжали кислородом чужие легкие, он поглощал пищу, уже переваренную чужим желудком. У них была общая кровь; он воспринимал излучения ее мозга. Он был контрабандным товаром, который полагалось доставить на Землю втайне от «Абраксаса». Мать оказалась всего лишь «курьером», не подозревавшим о его и своем истинном назначении и тем не менее смертельно рисковавшим.

…Она трогала себя руками. Может быть, ласкала его? Мегрец содрогался от неизвестной ему ранее похоти. Потом движения рук стали энергичными и настойчивыми. Она хотела избавиться от него, изгнать из теплой уютной пещеры во враждебный внешний мир. За это он возненавидел ее еще больше.

Какая-то посторонняя сила проталкивала его сквозь туннели с податливыми стенками, но податливость была ограничена, и Мегреца все теснее сжимал влажный кокон. Это напоминало объятия Девы из пророческого сна. Кокон пульсировал в такт биению ее огромного сердца; кровавые приливы и отливы сопровождали вспышки видений, порожденных отравленным умом.

Его мысли были мучительны. Он – пересаженное сознание, бесплотный свидетель пытки в теле бессильного идиота, медуза во рту, выкидыш – но не матери-природы, а ее извращенных преемников, изменивших генетический код. Тогда почему он испытывает нестерпимую боль?! Его калечили мышечные спазмы; кожа отпадала рыбьими чешуйками; мягкие кости черепа деформировались; грубое воздействие на различные зоны мозга обрекло Мегреца на адский бред.

Затем последовало внезапное освобождение, выброс в разреженный космос. Холод, тьма, уязвимость, непередаваемое чувство отверженности… Бывший клон сделал первый вдох. Его отторгла последняя носительница жизни, и он повис в пустоте. Кто-то держал его за ноги. Спереди болталась пуповина, за которую он тщетно пытался ухватиться своими младенческими ручками. В мозгу рождались химеры. Слепота и глухота способствовали изоляции и дезориентации. Только сила тяжести была несомненной.