И все же Марьяне не смогла удержать порывистого жеста. Она схватила Германа за руку – ей надо было знать все точнее.
– Это правда?! Как он… воспринял… это все?! – возможно, это не ее дело – знать такие подробности, но… – Он… он… он правда в порядке?
– Насколько это возможно в данной ситуации – да. Обещал завтра позвонить. А сегодня ему надо побыть одному – он так сказал.
Герман произнес это негромко и ровным голосом. Но Марьяна вдруг поверила. Что это все случилось. Что Костя узнал правду.
Глава 11.
Что он… он нормально это воспринял. Насколько слово «нормально» вообще можно употребить в таких обстоятельствах. Эти двое сильных мужчин справились. Они справились.
Марьяну вдруг накрыло опустошением – таким мощным, словно после какого-то колоссального физического и умственного напряжения. Когда после исполнения какой-то важной задачи, которая требовала огромных затрат, подгибаются ноги – если затраты были физические. Или резко теряется острота мысли и хочется спать – когда усилие было умственное. Вот и Марьяна сейчас чувствовала себя куском желе – ни искры мысли, ни малейшего мускульного усилия. И единственное, что она ощущала более-менее отчетливо – это пальцы Германа, которые гладили ее руку. А потом он их сжал.
– Поехали.
Она реально спотыкалась, когда шла – и Герман придерживал ее за локоть. Бережно усадил в машину. А там, в автомобиле, Марьяна позорным образом уснула.
Проснулась она от того, что ее гладят по щеке. Марьяна с трудом открыла глаза и увидела подъезд собственного дома. Она еще несколько секунд окончательно просыпалась. А потом острота мысли вернулась.
Герман привез ее к ее же дому. Значит, «Если хочешь – останься» ей сегодня с утра показалось. Ну, и к лучшему. Не надо голову ломать. Герман отстегнул ремень безопасности, вышел из машины, открыл ей дверь и протянул руку. Все-таки у него прекрасные манеры. И вообще все в нем прекрасно. Кроме одного. Их пути сегодня расходятся.
Марьяна вздохнула и вложила свою руку в ладонь Германа. В конце концов, вернуться домой – это бесценно.
***
В квартире царила идеальная чистота. Марьяна даже моргнула несколько раз, потому что не смогла поверить сразу – что это ее квартира. Та самая, которую она оставила позавчера в разгромленном состоянии, в беспорядке. Сейчас все было идеально чисто. И все же… Марьяна вела взглядом по гостиной… все же чуточку непривычно. Появилась новая ваза на стеклянном столике. И книги на полках расставлены не в том порядке. И… и на рабочем столе стоит ноутбук.
Марьяна повернулась к Герману. В его лицо она смотреть не могла. Она была уверена, что он заметит неуместные и глупые слезы признательности.
– Ты же сказал, что не удалось договориться о возвращении моего ноутбука.
– Это новый.
Это стало просто уже последней каплей. Герман врезал новый замок в ее дверь, заказал клининг ее квартиры, купил чертову новую вазу и ноутбук! И даже если он это делал не сам, не собственноручно – наверняка – то все равно…
– Тебе не стоило так беспокоиться… и тратиться…
– Это самое малое, что я мог для тебя сделать, Марьяна.
Она, преодолевая внутреннее сопротивление, все же подняла взгляд. Ну, да, так она и предполагала. Лицо Германа у нее перед глазами расплывалось. Еще не хватало расплакаться.
А он привлек ее к себе, прижал ненадолго ее голову к своему плечу. Марьяна только успела пару раз вдохнуть запах его парфюма, как Герман приподнял ее лицо за подбородок, наклонил голову – и поцеловал.
Плакать резко расхотелось.
И его и ее пальто мягко упали на идеально чистый пол, пока мужчина и женщина самозабвенно целовались.
***
Так устроен мозг человека. Или конкретно его, Германа Тамма, мозг. Что, вычерпав весь ресурс по какой-то теме, он переключается на другую.
В отношениях Германа и Кости за сегодняшний день произошел коренной переворот. И сейчас сделать чего-то большего нельзя. Началась реабилитация. Косте надо все осмыслить. Возможно, у него появятся вопросы – наверняка. Но пока… пока мысли Германа с сына переключились на Марьяну. И не думать о ней он теперь не мог.
Не мог не думать о том, как хочет ее. Как давно не хотел так женщину. Как мечтает снова раздеть ее, гладить. У Марьяны зрелое женское тело – но по-девичьи гибкое. И упругая грудь, и узкая талия, и изящный изгиб бедер. Но, самое главное, чего он хотел и что с каким-то совершенно юношеским нетерпением предвкушал – это ее наслаждение. Теперь оно заняло все его мысли. Герман вспоминал, как ласкал Марьяну. Нежность и влажная упругость под пальцами – тонкие лепестки и гладкий взлет самой чувствительной части. Движения ее бедер навстречу его пальцам. Ее всхлипы и стоны. Ее дрожь в конце.
Все это хотелось повторить. Непременно. И ртом.
– Знаешь, о чем я думал последнюю пару часов? – они прервались в поцелуях, и сейчас Герман с наслаждением чувствовал, как пальцы Марьяна скользят по его затылку. Это же совершенно умопомрачительное чувство – женские пальцы на твоем затылке.
– Даже не догадываюсь, – гортанно, с хрипотцой отозвалась Марьяна, часто дыша ему в шею.
– Пообещай мне…
– Что именно?
– Что если моя борода будет колоться, когда я буду целовать тебя между ног, ты мне об это скажешь.
Она вздрогнула всем телом от его слов. А потом прогнулась и прижалась – откровенно – бедрами к бедрам.
– Договорились.
Она не остановила его. И позволила все. Раскрылась, прогнулась, легла пальцами на его затылок. И отдала себя и свое наслаждение. Только дожив до сорока шести лет, Герман понял, что упускал одно из главных удовольствий в сексе. Он о нем даже не подозревал – о том, что дарить наслаждение – так же вкусно, как и самому его получать. А, может, еще вкуснее.
Потому что он не помнил, когда ему было так хорошо – когда даже сквозь набившую уши вату возбуждения ты все равно отчетливо слышишь гортанные стоны и тоненькие всхлипы. И она под твоими губами и языком истекает такой сладостью, какой ты не пробовал никогда в жизни. И вспышка ее наслаждения – со всеми причитающимся: дрожью, стонами, бессвязным шепотом – делает тебя вдруг таким счастливым, каким ты никогда не был. Даже когда заработал свой первый миллиард.
Потому что после этого наступает что-то еще более вкусное. Ее руки мягко притягивают тебя к нежному и чуть дрожащему еще женскому телу, она льнет, снова зарывается пальцами в твои волосы на затылке и без слов, только неровным дыханием тебе на ухо, просит о том, чего ты и сам больше всего хочешь.
Взять ее, тугую и горячую после оргазма. И медленно, неторопливо, плавно любить долго-долго, изо всех сил оттягивая собственное удовольствие. И сорваться в самом конце, когда она успевает во второй раз. И после рухнуть на нее. И лежать, вдруг как-то по-юношески переплетя пальцы.
***
– Прости. Я тяжелый.
Герман все же откатился – с сожалением. Но его сожаление длилось недолго. Марьяна обняла, закинула ногу на его бедра, уткнулась носом в шею. Ее пальцы заскользили по его щеке, и Герман понял, что его просто уносит. И что реально сейчас отрубится. А ведь он так и не сказал главного.
Но едва он шевельнулся, Марьяна прижалась плотнее.
– Не уходи. Останься у меня на ночь. Пожалуйста.
От этой просьбы у него почему-то стало как-то твердо в горле. Он накрыл ее руку своей.
– Не могу. Я… Мне надо домой. Я завтра уезжаю в командировку. Самолет в два часа дня. А я еще не собирал вещи.
Марьяна вздрогнула.
***
Как – в командировку?!
Когда Герман сказал: «Не могу», стало неожиданно очень-очень больно. Марьяна себя чувствовала как… как никогда после близости ни с одним мужчиной. Потому что ее впервые настигло желание – не отпускать. Сказать хотя бы себе, внутри: «Он мой». Целовать и гладить лицо – не как прелюдия, а потому что хочет. Прикасаться. Знать, что он рядом, что он ее. И чтобы никуда не ушел.
А он – «Не могу». И командировка.