Перестав быть «мерой всех вещей», западный человек сам становится вещью, которая имеет определенную цену и которую можно купить или продать. Он в полной мере осознает себя как вещь. «Авторитарный, одержимый, накопительский характер, развитие которого началось в XVI веке и который продолжал преобладать в структуре характера, по крайней мере средних классов общества, до конца XIX века, медленно уступил место рыночному характеру <…>, — писал Э. Фромм. — Я назвал это явление рыночным характером. Потому что в этом случае человек ощущает себя как товар, свою стоимость, не как «потребительскую стоимость», а как «меновую стоимость». Живое существо становится товаром на «рынке личностей» [15, с. 152]. А так как конъюнктура рынка постоянно изменяется, то, чтобы ей соответствовать, приходится постоянно изменяться и самому западному человеку. Она перестает быть чем–то определенным, приобретая превосходные свойства мимикрии. «Личности с рыночным характером… не имеют даже своего собственного «Я», на которое они могли бы опереться, ибо их «Я» постоянно меняется в соответствии с принципом — «Я такой, какой я вам нужен», — подчеркивал Э. Фромм. [15, с. 153].
В данном случае рыночная мотивация усиливается целенаправленной обработкой масс СМИ, направленной на примитивизацию духовной, интеллектуальной и психологической сфер жизнедеятельности западного человека. Гипертрофированное пропагандой сознательного индивидуализма, его шаблонное «я» постоянно изменяется, подстраиваясь под ситуацию, и в результате человек оказывается лишенным «самости» — того духовного стрежня, который определяет чувство личностной идентичности. «Кризис идентичности» — это кризис современного западного общества. Он вызван тем фактом, что его члены стали стандартными инструментами, чувство идентичности которых зиждется на участии в деятельности безликих корпорации или гигантских бюрократических организаций. А там, где нет аутентичной личности, не может быть и чувства идентичности.
Превращаясь в максимально эффективный «винтик» глобальной машины западной цивилизации, предназначенной добывать материальные блага, западный человек сознательно и бессознательно умерщвляет все те стороны своей жизни, которые как–то могут препятствовать его системному функционированию, ограничивая им сферу своих интересов и интеллект. Последний же был сведен к совокупности определенных привычек, которые оказывают содействие эффективному выполнению тех функций, которые обеспечивают возможность зарабатывать и потреблять, т.е. разум становится сугубо инструментальным, не обремененным задачей понимания. Интеллект западного человека рассчитан на максимально оптимальное решение практических задач, которые перед ним ставятся, но он не в состоянии проанализировать, нужна ли данная задача вообще, тем более сформулировать ее самостоятельно. Таким образом, индивид превращается в беспрекословного исполнителя, лишенного способности задавать «ненужные» вопросы даже самому себе. В результате социальные отношения в западном обществе в значительной степени стали походить на армейский порядок, прикрытый демагогией о торжестве «свободы личности». Как писал С. Московичи: «От них ждут решения, но не вопроса, чему оно служит, полезно оно или вредно. В глазах всех эти вызывающие восхищение специалисты и знания представляют верховенство средств над целями, тот факт, что можно разумно рассуждать со всей объективностью о том, «как делать», вместо того, чтобы спорить и волноваться о том, «для чего делать» [1, с. 443].
Другой стороной инструментального интеллекта становится сужение кругозора человека и отсутствие какого–либо интереса к миру как таковому. В информационном спектре инструментального интеллекта оказывается лишь то, что связано со сферой зарабатывания денег и их траты. На концептуальном уровне эта психологическая особенность нашла свое отражение в так называемой философии прагматизма — инструментализма. Основатель прагматизма Вильям Джеймс в своих роботах отразил картину разнообразного мира, в котором люди способны познавать лишь частичные и ограниченные истины, — истины, которые приносят им практическую пользу. Развивая идеи В. Джеймса, Ч. Пирс прежде всего, типично по–американски, отнесся к центральному вопросу любой философии ~ к проблеме истины и ее критерия. В его философии истина оказалась за рамками гносеологии, трактуясь как единство мысли и действия. Пирс, как и любой прагматик, концентрировал внимание на тех практических возможностях, которые содержатся в предмете. Он подчеркивал, что конечное благо закладывается в процессе «роста разумности», который обеспечивает человеку успех в практической деятельности. Прагматизм, таким образом, концептуально свидетельствовал о том, что в рамках западной цивилизации господствующее положение занял человек–делатель, ориентированный на манипуляцию с окружающей реальностью, человек, заинтересованный в расширении спектра возможных действий по достижении практических результатов.
Подтверждением этого стало развитие концепции инструментализма Джона Дьюи, у которого «познание вообще», «теория реальности вообще» были отвергнуты в пользу так называемого «эмансипированного эмпиризма», «практического познания». Главной категорией инструментализма стало понятие «опыт». Причем «опыт» не вообще, а «опыт» в частности, непосредственно связанный со «здравым смыслом янки». Его концепция имеет следующую характеристику: «Факел инструментальной философии Джона Дьюи есть не что иное, как здравый смысл янки, практический путь анализа повседневных ситуаций и проблем в терминах их разрешения. Джон Дьюи обвенчал философию с практической жизнью и сделал народную традицию янки характеристикой современной жизни, и благодаря ему эта традиция стала единственной величайшей силой, влияющей на сознание и характер XX столетия» [13, с. 95][71]. Его целеустремленная энергия была направлена не только на академические круги. Бурную деятельность относительно распространения идей инструментализма он развил в сфере американского образования. В связи с этим Д. Дьюи заметил: «Я хотел, во–первых, держать молодежь под влиянием системы образования как можно дольше… во–вторых, целью должно быть развитие индустриального интеллекта…» [13, с. 101][72].
Усилия Д. Дьюи не были напрасными, и доктрина прагматизма стала методологической основой средней и профессиональной школ США. Более того, философия прагматизма очень быстро вышла за академические рамки, превратившись в философию американского народа. Таким образом, инструментальное сознание западного человека, как средство для достижения материальных благ, оказалась закрепленным идеологически[73].
Не меньшее значение здесь имеет и рационализм. Абсолютизация рациональности в современном западном обществе доведена до абсурда. Примером этого может быть упомянутый выше Уильям Грэхем Самнер, которой заявил, что совершенствование общества — это результат развития рациональности. И подобное утверждение не является случайным, так как совершенствование западного общества прямо зависит от развития рациональности.
Западная цивилизация по своей сути рациональна, и вне рациональности она существовать не может. Именно поэтому и западная политика является одной из форм крайнего проявления рационального, прагматического мышления западного человека, что можно сравнить лишь с западной экономикой, в которой тщательно просчитывается и продумывается каждая функциональная составляющая, которая соединяет цель с ее реализацией. В западной политике, как и в западной экономике, субъекты деятельности знают заранее, какой результат они получат в соответствии с затраченными силами и средствами. То есть как политика, так и экономика Запада являются сугубо планируемыми феноменами. Если в экономике случайность — это финансовое банкротство, то в политике случайность — это банкротство политическое.
В связи с этим необходимо отметить, что западные государственные структуры (а также негосударственные организации, принимающие стратегические решения) обслуживает целая система институтов, осуществляющих программные разработки не только в области политического (и экономического прогнозирования), но и в области политического (экономического) моделирования. То есть процессы указанных сфер сознательно канализируются в заданном направлении.
Однако, как было сказано выше, это централизованное управление является скрытым и основывается на манипулятивных технологиях, которые создают иллюзию безграничной свободы как каждого отдельного человека, так и западного общества в целом. Простой обыватель, оказавшийся замкнутым в определенных информационных рамках, воспринимает важные политические события как случайности, однако на самом деле они таковыми не являются. Как в свое время резонно заметил Т. Рузвельт: «В политике ничто не происходит случайно; если что–то произошло, можно ручаться, что все было так и спланировано» [16].