Читать интересную книгу Бомба в Эшворд-холле - Энн Перри

А теперь он вскоре вернется верхом на лошади в такую же большую усадьбу, Эшворд-холл, и ляжет спать рядом с Шарлоттой в одной из спален, предназначенных для почетных гостей, в большую деревянную, с балдахином на четырех столбиках кровать с ее вышитым тонким постельным бельем, с горящим камином… Ему не придется окатывать себя ледяной водой из шланга – вместо этого он позвонит, и слуга принесет несколько кувшинов с кипятком, которого хватит и на ванну, если у него появится желание ее принять. А утром он оденется в отдельной гардеробной и спустится к обильному завтраку, где сможет съесть столько, сколько захочет, выбирая из полудюжины блюд. При этом он станет пользоваться серебряными ножами и вилками, и к его услугам будет настоящая льняная салфетка. За стол рядом с ним усядутся люди, для которых это знакомый, обычный образ жизни. Никакого другого они никогда не знали.

После завтрака ему не надо будет, как когда-то, идти в школьный класс, чтобы учиться вместе с Мэтью Десмондом, что милостиво разрешил отец последнего, а потом – исполнять многочисленные мелкие поручения под надзором кого-то из старших слуг. Теперь у него другое ответственное поручение – разрешить загадку убийства члена Кабинета министров, человека, которому он должен был обеспечить безопасность… но не смог выполнить эту задачу.

Томас прислонился к стене конюшни. Его сапоги увязали в соломе, от которой так знакомо пахло, и он слушал, как в дальних стойлах удовлетворенно переминались с ноги на ногу всем довольные лошади.

Он уже познакомился с кучером и сказал ему о смерти Гревилла. Сначала суперинтендант колебался, не стоит ли утаить это от него, но потом решил иначе: ведь верный слуга, считая, что хозяин жив, вряд ли станет рассказывать постороннему человеку что-нибудь существенное.

– Пожалуйста, опишите мне тот случай, когда вас насильно заставили съехать с дороги, – попросил суперинтендант.

Кучер стал сбивчиво рассказывать, а его загорелые руки в это время неутомимо чистили упряжь, мыли ее, терли и полировали. Он ограничился пересказом только главного, точь-в-точь как это сделал сам Гревилл. Возница также запомнил, какие были глаза у человека, правившего другим экипажем.

– По-моему, сумасшедшие, – сказал он, покачивая головой, – вытаращенные.

– Светлые или темные? – уточнил Томас.

– Светлые, как проточная вода. Никогда еще не видел таких глаз, да и лица такого – тоже. И никогда больше не увижу, надо надеяться!

– И вы не видели прежде тех лошадей и не пытались узнать, чьи они?

– Нет, – кучер опустил взгляд на упряжь, – нет, особенно и не пытались. А если бы постарались тогда разузнать – то, может, мистер Гревилл сейчас живой был… Сумасшедшие они, эти ирландцы. Ну, может, и не все такие. Девушка Кэтлин была хорошая, мне нравилась. Очень я жалел, когда она уволилась.

– Кто такая?

Может быть, это было и неважно, однако полицейский посчитал, что должен разузнать все, что касалось Эйнсли и его окружения.

– Кэтлин О’Брайен. Она в горничных здесь служила. Немного похожа на нашу Долл, только черная как ночь, а глаза синие, ирландские.

– Она была из Ирландии?

– Да, точно! А голос такой мягкий, словно масло топленое, и пела просто чудесно.

– И как давно все это было?

– Да с полгода. – Лицо у возницы омрачилось, плечи напряглись.

– А почему она уволилась? – спросил суперинтендант.

Питт не мог не подумать, что у девушки, возможно, были родственники – например, братья – или даже, может быть, возлюбленный из неистовых ирландских националистов.

– Кэтлин ничего плохого не сделала, – сказал кучер, не отрывая глаз от работы, – а если вы думаете, что она в чем виновата, то ошибаетесь.

– Но почему же она ушла? – тихо повторил Томас. – Обиделась на что-нибудь? По какой причине?

– Мне об этом нечего рассуждать, мистер Питт.

– Вы и в Лондон возили мистера Гревилла, не только по окрестностям?

– Да, я много раз ездил в Лондон. Здесь не остается ни одного хорошего экипажа, когда хозяин и хозяйка оба в Лондоне. Конечно, Джон тоже может неплохо править. Еще немного бы ему подучиться…

– Так, значит, это вы возили мистера Гревилла в Лондон?

– Ну да, уже сказано, что я.

– Вы знаете, кто такая миссис Истервуд?

Ответа на этот вопрос не последовало, но слов и не требовалось. За них все сказало колебание слуги и то, как он вдруг согнулся над работой, а пальцы его замерли на кожаной упряжи, а потом снова задвигались, глубоко впиваясь в кожу, да так сильно, что на них побелели суставы.

– Что, таких, как миссис Истервуд, было немало? – тихо добавил суперинтендант.

И опять ответом ему было молчание.

– Я понимаю ваше чувство преданности хозяину, – сказал Питт, – и восхищаюсь им… независимо от того, кому вы преданы, мистеру Гревиллу или его вдове.

Кучер вздрогнул.

– Но он убит, его ударили по голове, и он утонул в ванне, – продолжал Томас. – И пробыл в ней всю ночь, пока Долл не нашла его там. Он был голым, и лицо ушло под воду…

Его собеседник вздернул голову. Глаза у него сощурились и стали сердитыми:

– Вам незачем мне все это рассказывать! Это приличным-то людям и знать не полагается…

– А они и не знают. – Питт приблизился и подал вознице чистую тряпку. – Но я собираюсь узнать, кто это сделал. Виноват в этом не кто-то один неизвестный, потому что человека, который правил лошадьми, со светлыми выпученными глазами, в Эшворд-холле нет. Кстати, и в Лондоне был убит еще один хороший, приличный человек, семейный… Все это дело рук тех же самых людей. Я хочу притянуть их всех к ответу, и сделаю это. И если мне для этого нужно будет знать некоторые грязные подробности о женщинах вроде миссис Истервуд и еще что-либо такое о мистере Гревилле, о чем публике знать не нужно, я узнаю это обязательно.

– Да, сэр, – проворчал кучер.

Ему страшно не хотелось говорить, но выбора не было. Он обеими руками вцепился в упряжь и сгорбился еще больше.

– Так были другие дамы вроде миссис Истервуд? – требовательно спросил полицейский.

– Да, несколько. – Кучер поглядел на Питта и глубоко вздохнул. – Все больше по лондонской дороге, – добавил он. – Но никогда чтобы с женой друга-приятеля. У друзей он ничего не брал. Только с теми, кто желал…

Затем он вдруг осекся.

– А это не считается, – закончил Томас и вдруг вспомнил о письме Мальколма Эндерса.

– Ну, таких, что не считаются, таких не было, мистер Питт, – сказал возница.

– Даже шлюх?

Кучер покраснел.

– Нечего вам женщин шлюхами называть, мистер Питт. Мне все равно, кто вы сами есть, но не желаю я вас слушать, и точка.

– И таких девушек, как Кэтлин О’Брайен? Которые с любым мужчиной могут, только бы получить какую-нибудь выгоду и… – Суперинтендант вдруг остановился, увидев, как яростно вспыхнули глаза слуги – в них даже мелькнула боль. Да, он зашел слишком далеко.

– Извините, – сказал Томас совершенно искренне.

Мысленно он теперь представлял себе всю историю. Одна из десятков вариаций на старую тему. Хорошенькая горничная, хозяин, который привык брать все, что ему заблагорассудится, и не считает слуг такими же людьми, как он сам, умеющими нежно любить, обладающими чувством собственного достоинства и страдающими, если их оскорбляют. Эйнсли, видимо, даже и помыслить об этом был не способен.

– Но она была не такая! – вызверился кучер. – Не можете вы так о ней говорить!

– Я хотел только, чтобы вы все рассказали откровенно и честно, – ответил Питт. – Так что же случилось с Кэтлин?

Его собеседник все еще злился. Томас вспомнил другого такого же конюха, слугу в поместье, где он вырос, молчаливого, преданного, честного до безрассудства, но бесконечно терпеливого с животными и детьми.

– Ее уволили за воровство, – ответил возница ворчливо, – но на самом деле это потому, что она никому не разрешала тронуть ее.

Питт почувствовал облегчение. Он так сильно сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони.

– И она вернулась в Ирландию? – спросил он.

– Не знаю. Мы отдали ей все, что могли, – я, кухарка и мистер Уилер.

– Это хорошо. Но вы все еще уважаете мистера Гревилла?

– Нет, сэр, но я уважаю хозяйку. И не хотел, чтобы она обо всем этом знала. Есть такие леди, что знают все про мужей и живут спокойно. А есть такие, что не могут так-то. И я вот думаю, что она не смогла бы. Нет в ней ничего такого жесткого, как некоторые говорят, практичного… Вы ведь не скажете ей, нет?

– Я ничего не скажу ей, если не буду вынужден, – пообещал Питт с сожалением, потому что знал, какой суровой бывает необходимость рассказывать обо всем в подобных случаях. Как бы ему хотелось заверить кучера, что его хозяйка не услышит ничего оскорбительного для ее самолюбия!

Уже начинало смеркаться, когда они ехали обратно. Осенним вечером свет убывал быстро, и Томас очень радовался, что ему не приходится прокладывать путь через живые изгороди и рощицы в одиночку. Ветер почти стих, но с каждой минутой становилось все холоднее, и ледяной воздух уже сильно пощипывал кончик носа. Под копытами лошади потрескивали сучья, и ее дыхание вырывалось белеющими в темноте облачками.