Увидев меня, брат быстро поставил бутылку на скамейку и попытался сделать вид, что это не его пиво. Бутылкой тут же завладел тот самый белобрысый, что в прошлый раз первым удрал от меня.
— Мы и деньги занесли! — убедительно сказал Журавель. — Ещё тогда.
— Серый, пойдём домой, — помолчав, сказал я. — Там...
Я хотел добавить «мать волнуется», но решил не давить на достоинство братишки даже перед этой компанией.
— Там мне с машиной надо помочь.
Серёга удивлённо вытаращил глаза.
— У тебя машина теперь есть?
— Да. Выделили на работе. Да вот что-то плохо заводится. Пойдём, поможешь.
В глазах Журавля читалось неподдельное уважение.
Серёжка быстро поднялся со скамейки.
— Пока, парни! — стараясь говорить баском, сказал он. — Мне там брату надо помочь! Завтра увидимся!
Мы завернули за угол.
— У тебя правда машина есть? — спросил брат. — Или соврал, чтобы меня увести?
Я пожал плечами.
— Правда. Вон стоит.
— Ого!
Серёга восхищённо обежал вокруг машины.
— Здорово! Дашь прокатиться?
— Запросто. Мы же братья. Только вот ты пиво пил.
Я ударил брата кулаком в живот. Он хекнул и, согнувшись, прислонился к машине.
— Ты чего, Андрюха?
Я взял его за шиворот и выпрямил.
— А ещё водишься с подонками, которые у тебя же деньги отбирали. А завтра что? Сам с ними пойдёшь чужие карманы выворачивать?
Брат опустил глаза.
— Да мы просто сидели...
— Просто сидели. А дома мать волнуется. Знаешь что, Серёга! Ты реши, что тебе нужнее — родная семья, или эти вот. Если семья — то приезжай ко мне. И на рыбалку сходим, и машину водить научу. Как брата. Ну, а если этих выберешь...
— Да понял я, — тихо сказал Серёга. — Отпусти. Я, правда, понял.
— А если понял — тогда идём домой. Почисти зубы, и ложись спать. А то пивом от тебя воняет.
— А к тебе, правда, можно приехать? И за руль пустишь?
Я посмотрел на брата.
— Серый, я тебя обманывал когда-нибудь?
Серёжка дёрнул худым плечом.
— Нет.
— Ну, вот.
— Андрюха, — попросил он. — Матери только ничего не говори, ладно?
— Ладно, — пообещал я.
Глава 17
В следующий понедельник рано утром я провожал Катю в Ленинград. Нет, она уезжала ещё не насовсем — ей нужно было оформить документы и заранее выбить место в общежитии.
Накануне вечером, проводив последних охотников, я вернулся в Черёмуховку и дозвонился Тимофееву.
В трубке раздавались длинные гудки, прерываемые далёким треском помех. Наконец, Тимофеев подошёл к телефону.
— Добрый вечер, Александр Сергеевич! — сказал я. — Это Андрей Синицын.
— Андрей Иваныч? Что-то случилось?
— Нет, всё в порядке. Я только хотел предупредить, что завтра меня не будет на базе, примерно до обеда. Вы не знаете — кто-нибудь из ваших охотников ко мне собирался?
Было слышно, как на другом конце провода Тимофеев шелестит какими-то бумагами.
— Кажется, нет. Знаете что, Андрей Иванович! А не взять ли вам завтра выходной? Отдохните, как следует.
— Спасибо, Александр Сергеевич! — обрадованно ответил я.
— У вас точно всё в порядке?
— Абсолютно! До свидания!
Я не соврал. Постепенно я обживался на базе у Елового озера. Охотники приезжали почти каждый день, но хлопот с ними не было. Я даже сумел выкроить время, чтобы сделать солонцы на той самой просеке, где видел следы лосей.
«ЛуАЗ» исправно тарахтел по лесным дорогам, и почти каждый вечер я ездил в Черёмуховку на встречу с Катей. Иногда там же и ночевал в доме старого егеря, а на базу возвращался только рано утром.
Электричка отправлялась в шесть часов двадцать минут утра.
Уже в половине пятого я был возле Катиного дома. Черёмуховка ещё спала. В светлеющем небе плыли рыхлые серые облака, предупреждающие о скором дожде. Сонные петухи начинали утреннюю перекличку. Сырой утренний ветер заставлял поёживаться.
Катя вышла из дома, неся в руке небольшой чемоданчик. На плечи девушки была накинула белая вязаная кофта, через руку перекинут светло-зелёный плащ.
Я забрал у девушки чемодан и положил его назад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Привет, Андрюша!
Катя потянулась губами, чтобы чмокнуть меня в щёку, но я поймал её губы своими. Поцелуй вышел коротким. Почти сразу Катя отстранилась, серьёзно глядя на меня.
Я сделал вид, что всё в порядке, и распахнул дверцу машины.
— Прошу!
Затарахтел двигатель. За соседским забором коротко залаяла дворовая собака. Я развернулся между заборами и лихо вырулил на сырую от ночного тумана дорогу.
На вокзале мы успели выпить кофе. Продавщица предложила выпечку, и я взял два пирожка с рисом и яйцом. Пирожки оказались подсохшими, а кофе — тёплым и невкусным. Быстро перекусив, мы вышли на платформу.
На втором пути стоял пассажирский состав «Ленинград — Котлас». Вдоль него, постукивая по буксам молотками на длинных ручках, ходили смазчики. Мелодичный перестук молотков разлетался далеко в воздухе.
Ручка чемодана оттягивала мою ладонь.
— Зачем тебе столько вещей? — спросил я. — Ты же собиралась вечером вернуться.
— Я решила задержаться. Сокурсница пригласила пожить у неё два-три дня. А я так давно не была в Ленинграде! Мы уже решили, что пойдём в Русский музей и непременно в БДТ. Она как раз живёт неподалёку — на Гороховой.
— Ты мне об этом не говорила, — заметил я, невольно мрачнея.
Катя легко пожала плечами.
— Ну, вот сейчас сказала. Ты расстроился?
— Ничуть, — соврал я. — Позвони, пожалуйста, когда соберёшься обратно — я постараюсь тебя встретить.
— Хорошо, — улыбнулась Катя. — Андрей! Ну, пожалуйста — не нужно смотреть на меня так мрачно! Через два дня я вернусь!
А потом снова уедешь, подумал я.
Но вслух это говорить не стал и тоже улыбнулся.
Чёрт, Андрей Иванович! Ты, и вправду, ведёшь себя, как мальчишка. Это всё молодое тело. Да и круговерть забот затягивала с каждым днём всё сильнее и сильнее.
Я практически забыл, что однажды уже прожил жизнь, в которой было немало хорошего. Теперь эта жизнь вспоминалась, словно полузабытое кино, которое посмотрел давным-давно.
Вдоль перрона дунул резкий порыв холодного ветра. Катя поёжилась и надела плащ, борясь с разлетающимися на ветру полами. Я поставил чемодан на асфальт и помог ей застегнуть пуговицы.
Сердце дрогнуло от нежности.
— Ну, если хочешь, я не буду оставаться, — сказала Катя. — Хочешь?
Я покачал головой.
— Нет. Я хочу, чтобы ты сильнее по мне соскучилась.
— Хитрец!
Мы рассмеялись, и вся неловкость исчезла, словно по волшебству.
Вдалеке раздался гудок. Со стороны Ленинградского тупика показалась глазастая физиономия электрички.
Тёмно-зелёная змея подползла к перрону и с шипением раскрыла двери, словно собиралась проглотить своих пассажиров.
Сонные люди качнулись к вагонам. В большинстве своём они ехали на службу — это были работники различных станций, жившие в Волхове.
— Пойдём, займём тебе место у окна, — сказал я Кате. — Иначе будешь скучать всю дорогу.
— Не буду. Я взяла с собой книжку. Пока доеду — как раз успею прочитать.
— Позвони мне, пожалуйста! У твоей подруги есть телефон?
— Кажется, да. Но если нет — я позвоню из автомата.
— Номер сельсовета помнишь? Или тебе записать?
Мы снова засмеялись.
— Ты такой заботливый, Андрей!
Я кивнул, изображая серьёзность.
— В этом-то и суть.
Кое-как прожив одну жизнь, я усвоил очень важную вещь. Отношения рождаются, благодаря страсти. Но сохраняются только заботой друг о друге. Простой, ежедневной, ежеминутной.
Я откатил в сторону тугую дверь и пропустил Катю в полупустой вагон. Ближе к Ленинграду он наверняка заполнится людьми, но сейчас можно было выбрать место поудобнее.
— Я сяду здесь, — решила Катя, показывая на деревянную скамейку в середине вагона.
Напротив сидела молодая девушка. Четырнадцать-пятнадцать лет, не больше. Короткая фетровая курточка синего цвета. Тёмные волосы собраны в хвост и туго перетянуты цветной резинкой.