Читать интересную книгу Цицерон и его время - Сергей Утченко

Сначала представителю Лентула как будто удается соблазнить послов–аллоброгов всякими заманчивыми обещаниями. Но, поразмыслив, они все же предпочли надеждам на радужное будущее более надежные позиции в настоящем. Поэтому о всех предложениях заговорщиков они сообщили своему патрону, некоему Фабию Санге, а тот немедленно доложил обо всем Цицерону. Последний посоветовал аллоброгам во что бы то ни стало получить от главарей заговора письма, адресованные вождям их племени. Лентул, Цетег, Статилий и Габиний оказались настолько неопытными конспираторами, что охотно вручили компрометирующие их документы послам–аллоброгам за всеми полагающимися подписями и печатями.

Все последующее было разыграно как по нотам. Когда в ночь на 3 декабря аллоброги с сопровождавшим их представителем заговорщиков Титом Вольтурцием пытались выехать из Рима, они по распоряжению Цицерона были задержаны на Мульвийском мосту и доставлены обратно в город. Имея теперь на руках документальные доказательства преступной, антигосударственной деятельности заговорщиков, Цицерон распорядился об их аресте. На утреннем заседании сената заговорщикам был учинен допрос. Тит Вольтурций, допрашиваемый первым, сначала все отрицал, но, когда сенат гарантировал ему личную безопасность, охотно покаялся и выдал всех остальных. Аллоброги подтвердили его показания; с этого момента арестованные главари заговора оказались в безвыходном положении. Сначала речь шла о четырех: Лентуле, Цетеге, Габиний и Статилий, но затем к ним был присоединен некто Цепарий, который, по планам заговорщиков, должен был поднять восстание в Апулии. Слух о раскрытии заговора и об аресте его вождей распространился по всему городу. К храму богини Согласия, где и происходило заседание сената, собрались огромные толпы народа. Цицерону была устроена овация, и он обратился к народу с новой речью против Катилины (третья Катилинария). В этой речи уже звучат ноты торжества, и именно этой речью открывается кампания безудержного самовосхваления, за что над ним издевался еще Плутарх. Начиная свою речь, Цицерон сравнивает себя всего–навсего с Ромулом, а заканчивая ее, — с Помпеем. На следующий день в сенате были заслушаны показания некоего Луция Тарквиния, который тоже направлялся к Катилине, но по дороге был задержан и возвращен в Рим. Он подтвердил показания Вольтурция о готовившихся поджогах, убийствах сенаторов и походе Катилины на Рим. Однако, когда он заявил, что был направлен к последнему самим Крассом, чтобы ускорить намечавшийся поход, это вызвало бурю возмущения среди сенаторов, значительная часть которых, по словам Саллюстия, находилась от Красса в полной зависимости. Однако дело еще не было доведено до логического конца. Теперь следовало решить судьбу заговорщиков, тем более что, по распространившимся в тот день слухам, вольноотпущенники Лентула и Цетега якобы замышляли освободить арестованных при помощи вооруженной силы. Цицерон снова созывает — 5 декабря — заседание сената, на котором ставит вопрос о том, как следует поступить с теми, кто находится под арестом и уже признан виновным в государственной измене. Знаменитое заседание сената от 5 декабря подробно описано всеми авторами, повествующими о заговоре. Первым при обсуждении вопроса получил слово избранный консулом на 62 г. Децим Юний Силан. Он высказался за высшую меру наказания. К нему присоединился другой консул предстоящего года — Луций Лициний Мурена и ряд сенаторов. Однако когда очередь дошла до избранного претором на 62 г. Гая Юлия Цезаря, то прения приняли иной и неожиданный оборот. Отнюдь не обеляя заговорщиков, Цезарь высказался тем не менее против смертной казни как меры противозаконной (без решения народного собрания) и, кроме того, весьма опасного прецедента. Он предложил пожизненное заключение (распределив арестованных по муниципиям); имущество же осужденных должно быть конфисковано в пользу казны. Предложение Цезаря произвело резкий перелом в настроениях сенаторов. Не помогло даже то, что Цицерон, нарушая процессуальные нормы, выступил с очередной речью против Катилины (четвертая Катилинария). Собственно говоря, он, как председатель, не должен был оказывать давления на собрание и навязывать свою точку зрения. Поэтому он выступил крайне дипломатично: призвал членов сената голосовать по совести, не заботясь о его личной безопасности, но руководствуясь лишь интересами государства. Слишком уклончивая речь не достигла цели. Было внесено предложение отложить окончательное решение о судьбе заговорщиков до победы над Катилиной и его войском. Снова выступил Децим Силан и разъяснил, что под высшей мерой наказания он подразумевал именно тюремное заключение. Неясно, каково оказалось бы в этой сложной ситуации окончательное решение сената, если бы не крайне резкая, решительная и убежденная речь Марка Порция Катона, который обрушился на заговорщиков, на всех колеблющихся, а Цезаря весьма прозрачным намеком изобразил чуть ли не соучастником заговора. После его выступления большинство сенаторов проголосовало за смертную казнь. Поздно вечером 5 декабря Цицерон лично препроводил Лентула в подземелье Мамертинской тюрьмы; преторы доставили туда же остальных четырех арестованных. Все они были удушены рукой палача. После этого консул обратился к толпе, которая вновь собралась на Форуме и не расходилась, несмотря на поздний час. Его речь не была на этот раз чересчур пространной, она состояла всего лишь из одного слова. Консул торжественно произнес «vixerunt», что означало «они прожили» — обычный в Риме способ оповещения о чьей–либо смерти в смягченной форме. А 150 лет спустя Плутарх так описывал этот триумфальный успех Цицерона: «Было уже темно, когда он через Форум двинулся домой. Граждане не провожали его в безмолвии и строгом порядке, но на всем пути приветствовали криками, рукоплесканиями, называя спасителем и новым основателем Рима. Улицы и переулки освещались огнями факелов, выставленных чуть ли не в каждой двери. На крышах домов стояли женщины со светильниками, чтобы почтить и увидеть консула, который с торжеством возвращался к себе в блистательном сопровождении самых знаменитых людей города. Едва ли не все это были воины, которые не раз со славою завершали дальние и трудные походы, справляли триумфы и далеко раздвинули рубежи Римской державы и на суше и на море, а теперь они единодушно говорили о том, что многим тогдашним полководцам римский народ был обязан богатством, добычей и могуществом, но спасением своим и спокойствием — одному Цицерону, избавившему его от такой великой и грозной опасности». Вскоре особым решением, народного собрания спасителю–консулу была вынесена благодарность и присвоено почетное наименование «отец отечества» (pater patriae). Поспешная и беззаконная казнь пяти видных участников заговора была, пожалуй, предпоследним актом разыгравшейся драмы. Многие сторонники Катилины стали покидать его лагерь, как только до них дошла весть о судьбе Лентула, Цетега и других казненных. И хотя сам Катилина еще существовал и войско его еще не было разбито, исход движения был в общем предрешен.

* * *

Приведенное выше изложение событий и хода заговора основано, как нетрудно убедиться, на показаниях наших главных источников, т.е. того же Цицерона и Саллюстия (а частично и Плутарха). Но нетрудно убедиться и в другом — в наличии определенного разрыва, даже противоречия между фактической стороной дела и оценкой или толкованием самих фактов нашими авторами. В чем же причина подобного несоответствия? На первый взгляд кажется, что историк, желающий изучить заговор Катилины, находится в особо благоприятном положении. Действительно, немного найдется событий древней истории, которые были бы столь подробно освещены, да еще самими современниками. Но в данном случае это бесспорное преимущество оказывается одновременно и крупнейшим недостатком. Не говоря уже о Цицероне, который выступает как открытый, яростный враг Катилины и от которого и не приходится ожидать объективности, следует отметить крайне пристрастное освещение событий в монографии Саллюстия. Последний не был, насколько нам известно, личным врагом Катилины, но зато для него руководитель заговора не что иное, как персонификация, живое воплощение того тезиса, на котором держится вся историко–философская концепция монографии, — тезиса о моральном разложении римского общества, в частности нобилитета. Так возникает определенная историческая аберрация, в результате которой общая картина заговора не только не проясняется, но скорее выглядит искаженной. Не случайно поэтому в новейшей историографии, как в зарубежной, так и в отечественной, существуют самые противоречивые оценки и движения в целом и его вождя. Заговор Катилины нередко интерпретируется как последнее крупное выступление римской демократии, а сам Катилина предстает чуть ли не в образе беззаветного борца за свободу. Не менее часто говорится и о том, что он стремился к захвату единоличной власти, к режиму диктатуры, а движение в целом имело авантюрный и даже реакционный характер. Какова же должна быть наша оценка этого движения? Можем ли мы квалифицировать его как движение демократическое или, наоборот, как стремление вождя (а быть может, вождей) заговора установить личную диктатуру? На наш взгляд, не имеется достаточных оснований ни для того, ни для другого вывода. Прежде всего вопрос о движущих силах заговора, о составе заговорщиков. Основной лозунг, под которым развертывалось все их выступление, — кассация долгов — сам по себе как бы вполне демократический, фактически привлекал, как уже отмечалось, и разорившихся аристократов, и сулланских ветеранов, и «золотую молодежь», и всякие деклассированные элементы общества. Примерно эти же социальные категории перечисляет и Цицерон во второй Катилинарии, анализируя состав заговорщиков. Выше уже говорилось о том, что он называет шесть различных групп, или категорий, участников заговора, «полчищ Катилины». Первая категория — это те, кто, несмотря на огромные долги, владеет крупными поместьями и не в состоянии расстаться с ними. Вторая — те, кто, будучи обременен долгами, стремится все же к достижению верховной власти и почетных должностей. Третья — в основном разорившиеся колонисты, ветераны Суллы. Четвертая, самая пестрая, смешанная по составу — это люди, безнадежно залезшие по тем или иным причинам в долги и находящиеся под вечной угрозой вызова в суд, описи имущества и т. п. В эту группу входят как те, кто живет в самом Риме, так и живущие в сельской местности. Пятая — всякого рода преступные элементы, которых не вместит никакая тюрьма. И наконец, последняя, шестая категория — преданнейшие приверженцы и любимцы Катилины, т.е. вылощенные щеголи, бездельники и развратники из среды «золотой молодежи». Таков анализ Цицерона. Этот анализ, очевидно, наиболее интересное и объективное наблюдение, совпадающее не только с картиной, изображенной Саллюстием (подобное обстоятельство само по себе еще не имело бы доказательной силы), но и со всем тем, что нам известно о социальной дифференциации римского общества того времени. Последнее соображение можно считать решающим.