— Разумеется, ты права, — сказала моя тетка, тронув меня за руку, видимо, из простого сочувствия. И, поняв, что ситуация накаляется, попыталась перевести разговор на другую тему: — Филипп, ты помнишь, как звали того фотографа, который снимал девушек, справляющих малую нужду на природе? Мы еще ходили на его выставку.
— Да ладно, какая разница, — продолжила моя мать. — Меня совершенно не удивляет, что С. любит Калаферта. Он такой озабоченный.
— Не вижу связи, — возразила я. — Настоящие озабоченные не читают Калаферта.
— Филипп, скажи ей хоть ты, что С. сексуально озабочен! Когда мы были в Джерси, он только и говорил о сексе.
— Все мужчины сексуально озабочены, — ответил мой дядя голосом мудреца. — Просто кто-то это скрывает чуть лучше других.
— Возможно, — сказала я, тяжело опускаясь на стул, — но, по крайней мере, это единственный человек, с которым я могу поговорить о любимых книгах.
— Разумеется, стоит только заговорить с ним о сексе… — вздохнула моя мать, надеясь закрыть эту тему.
— Ты так и не поняла, что говорить о литературе — не значит говорить о сексе. Ты и в самом деле считаешь меня такой дурой?
— Успокойся, Элли, мы же шутим! — бросила она.
И действительно, все за столом смеялись. Надо мной. Мне хотелось не на жизнь, а на смерть защищать эту любовь к чтению, которая больше всего восхищала меня в Месье и была для них лишь грубой возможностью провести параллель с его любовью к сексу. Никто в этом ничего не понимал.
Когда он подарил мне «Лоно Ирены», я провела целый вечер, закрывшись в своей комнате, лежа на диване и, затаив дыхание, выкуривая сигарету за сигаретой. «Боже мой», — единственное, что вырывалось из моего сдавленного горла, почти причиняя боль, с частотой, варьирующейся в зависимости от блеска фразы. Сквозь всю эту сугубо литературную красоту я думала о Месье. Если он открыл для меня ту книгу, значит, Арагон получил полное его одобрение, и этот взгляд на половой орган женщин, сформированный более чем полтора века назад, ни в чем не отличался от его собственного. Такая безумная любовь лишала меня дара речи. Я жаждала оказаться в объятиях этого мужчины. Именно в тот вечер я водрузила Месье на пьедестал, возвышающийся над постаментами всех остальных представителей сильного пола, и поняла: никто, кроме него, не сможет сопровождать меня в бесконечно красивые миры, подаренные мне эротической литературой. Именно это связывало нас крепче всего.
Едва оправившись от шока, вызванного чтением, я побежала на кухню, где моя мать готовила ужин. Я не ждала чуда, но, по крайней мере, должна была попробовать донести до нее, к какому волшебству мы прикасались через эти страницы. Держать в себе столько впечатлений было невыносимо.
Я взобралась на табурет, держа дрожащими руками маленький томик, и начала благоговейно читать, робея как перед Арагоном, так и перед своей аудиторией. Я не слишком обижалась на своих сестер, начинавших хихикать при слове «щель», но еще никогда не испытывала такой ненависти и презрения к своей матери, когда она прервала молчание взрывом невероятно глупого смеха в конце этого литературного чуда: «А сомкнутые складки больших губ потихоньку открываются».
— Отвратительно! — воскликнула она, и поскольку я знала, что нервничать бесполезно, то выдавила из себя кислую улыбку.
Самым сложным для меня было продолжить чтение с того места, на котором его так гнусно прервали: понимая, что теперь мать только и будет ждать следующей возможности поднять на смех красивую необузданность Арагона, я сама наложила на себя цензуру через две строки. Меня не покидало мучительное ощущение, что я паясничаю.
— Почему ты остановилась? — удивилась мать тоном веселого зрителя, бросающего орехи в карлика-акробата.
— Потому что ты не делаешь ни малейшего усилия, чтобы понять всю красоту этого текста! — возмутилась я.
— Ладно, Элли, я пошутила! — сказала она тогда в первый раз. Затем, став более серьезной, спросила: — Тебе и в самом деле нравятся такие вещи?
— Да, мне нравятся такие вещи, — повторила я, с достоинством удаляясь и прижимая осмеянное «Лоно Ирены» к своей груди.
В этот вечер меня уже достаточно обидели, и я тихо скорбела по своим любимым безнравственным темам, когда Филипп продолжил:
— Я не знал, что он зарегистрирован на Facebook.
— Тебя это удивляет? — проскрипела моя мать. — Это вполне в его духе!
— Почему его нет в моих друзьях?
— Потому что ты его об этом не просил, — как и подобает, терпеливо объяснила я. — Твои друзья не добавляются автоматически. В любом случае ты не умеешь пользоваться Facebook.
— Верно, — подтвердил он. — Но если я попрошу его стать моим другом, он согласится?
— Не знаю, ему решать. У него ведь нет никаких причин для отказа? (Если не считать того, что он трахает твою старшую племянницу.)
— Знаешь, я видела фотографии его детей! — вмешалась моя мать. — Они похожи на него как две капли воды. Просто милашки. Жена тоже неплохо выглядит.
— Я видел ее несколько раз, она очень забавная.
— Просто непонятно, как она уживается с этим парнем! Ведь он тот еще бабник.
— Наверное, поступает так же, — вставил мой отчим, и все тут же приняли возмущенный вид, словно это было чем-то из ряда вон выходящим.
— Я бы не смогла так жить, — бросила моя мать. — Сплошное самоотречение, — добавила она, подумав секунду, и это был единственный момент за весь вечер, когда я была с ней согласна.
— Многие женатые люди так живут, — заметила моя тетка, — что не мешает им сохранять полное взаимопонимание. Иногда они всё знают и просто закрывают на это глаза, иногда хранят тайну.
— После двадцати лет совместной жизни, думаю, не знать об этом невозможно, — возразила моя мать. — Наверное, она ведет страусиную политику. А он, я уверена, даже не подозревает, что его жена может ему изменять, и себя считает неуязвимым. Мужчины обычно держат женщин за дебилок.
Быстро покончив с чересчур плотным именинным пирогом, последовавшим за телячьим рагу в белом соусе, я бросилась в свою комнату. Через поиск в Facebook я нашла вереницу ее фотографий; на большинстве из них она была затеряна в мириадах незнакомых лиц, но даже не прибегая к увеличению, я видела только ее. Она выделялась из массы, словно мое любопытство окружало ее светом.
— Кто это? — спросила сестра, пока я увеличивала ее лицо на весь экран.
— Его жена.
— Теперь ты шпионишь за его женой?
— Я не шпионю, просто она меня интригует, вот и все.
— Эта история плохо кончится, — предсказала Алиса.
Я не стала закрывать страницу жены Месье, когда мы принялись хихикать над старомодными клипами восьмидесятых годов, и время от времени, сворачивая очередное окно, снова видела это лицо с большими черными глазами, подведенными карандашом, и красивыми белыми зубами, открытыми в немного вопросительной улыбке.