– Позвони сам, меня трясет сегодня, – отмахнулся Бенетон и, откинувшись в кресле, прикрыл глаза, став похожим на маску народности кама с Найтийских островов.
– Нет, я принимал их на работу, я добрый. А ты вывозишь мерзавцев в море – это все знают. Позвонишь – дам вмазаться. Немножко, но дам.
Бенетон посмотрел на Рутберга, потом на кольца дыма, которые тот пускал к потолку, и сказал:
– Давай я немного нюхну до разговора с ними, чтобы поршни заходили, понимаешь?
Рутберг глянул на Бенетона сквозь дым, затем взял бочонок и провел им по столу, оставив тонкую дорожку белого порошка.
– Нюхай давай и сразу за телефон.
Бенетон нагнулся над столом, вдохнул дорожку и, распрямившись, какое-то время промаргивал выступившие слезы.
– О-о… – вырвалось у него, когда наркотик подействовал. – Теперь я готов поджарить их задницы на расстоянии.
Неожиданно из-под рыбной шелухи и смятых стаканчиков раздался голос постового, который дежурил внизу у дверного глазка.
– Босс, тут Эрик и Карась прибыли…
– Пусть заходят, – сказал Рутберг, но тут вспомнил, что на прием селектор работает от кнопки, сбросил мусор на пол и, нажав ее, повторил:
– Пусть заходят!
– Да, босс, запускаю.
42
Вскоре Эрик и Карась поднялись по лестнице и ввалились в кабинет Рутберга. Их глаза забегали по столу и остановились на бочонке с порошком.
– Але, Рикардо? Привет, это Бен… – послышалось из смежного помещения, называвшегося теперь приемной.
– Ну, чего вы там встали? Садитесь, рассказывайте, чего узнали. И почему не звонили? Я вас целый час вызванивал, и никакого результата. Что за дела?
– У меня в телефоне крона потекла, вот! – сказал Карась, предъявляя сожженный электролитом аппарат. – Я теперь этот магазин заставлю каждый месяц новый выдавать, ур-роды, мля!
– А ты, Эрик, что придумал, чтобы отмазаться от работы?
– Да ничего я не отмазываюсь, Чик. Я свою трубу, короче, потерял сегодня. Напрочь.
– Расскажи, как ты ее потерял! – тотчас вмешался Карась, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– Да ничего особенного, в деревенский сортир она упала. И, типа, утонула.
– А где ты нашел деревенский сортир?
– Мы с Карасем по четвертому шоссе мотались, ребят расставляли. Там и был сортир, на обочине возле шиномонтажа.
Видно было, что Эрику неприятен это разговор, в то время Карась веселился вовсю.
– Что по делу? – спросил Рутберг, размышляя, что лучше – подняться и дать Карасю в морду или швырнуть в него пепельницей.
– А по делу Пацак с Синим не выходят на связь, и на месте, куда их ставили, никого нету. Ни машины, ни следов, ни гильз. Ничего.
– Да, Чик, мы даже обочины просмотрели, – посерьезнел Карась. – По километру в каждую сторону – пусто.
Рутберг кивнул, задумчиво сунул окурок в пивную банку и послушал, как тот зашипел.
– Где вы их оставляли?
– А вот где поля начинаются, там они на дороге-дублере и стояли, чтобы, как ты говорил, обложить этого старикана.
– Какие могут быть варианты, кроме того, что их грохнули?
– Забухали, – пожав плечами, предположил Карась и посмотрел на Эрика. Тот повторил жест напарника и тоже сказал:
– Забухали или вмазались. Синий на халяву очень вмазаться любит, никогда не отказывается.
Рутберг помолчал, прислушиваясь к невнятному бормотанию Бенетона. Похоже, он насыпал ему слишком длинную дорожку.
– Значит, так, сейчас летите в город, берете телефоны, отзваниваетесь мне и мухой на ферму этого старикана. Если нужно, возьмите с улицы еще десять человек и пару машин из тупика, они там все заправленные – я проверял. Сегодня же я должен знать, прибыл Юргенсон на ферму или нет. Без этой информации не возвращайтесь. Если все поняли – валите, ваши рожи начинают меня раздражать.
Подчиненные поднялись и торопливо вышли, а Рутберг раздраженно закурил следующую сигарету и прислушался к тому, что говорит Бенетон.
– Я буду убивать тебя медленно, врубаешься, чувак? Чтобы ты понял, как ты был неправ, воруя деньги у Чика. Чик, он добрый, он где-то даже отзывчивый, но Бен другой, Бен совсем другой…
Рутберг сокрушенно покачал головой, затем взял бочонок с порошком и убрал в ящик. Посидел несколько секунд, о чем-то раздумывая, вытащил бочонок, насыпал небольшую дорожку и, втянув ее носом, убрал бочонок в стол.
– Так, теперь все становится на свои места, – сказал он и снова затянулся сигаретой. Потом отмахнулся от какой-то мошки, но, снова обратив на нее внимание, вдруг закричал:
– Бен, а откуда у нас ореховая мошка?! Почему по кабинету снова летают ореховые мошки, мы же с этой дрянью завязали?!
– Никуда не уходи, дружок, я сейчас вернусь… – проговорил Бенетон и вышел к Рутбергу.
– Бен, я думал, мне показалось, но эти мошки реально летают – они тут повсюду…
И Рутберг обвел сигаретой пространство вокруг себя.
– Ты хочешь, чтобы я их перестрелял, что ли?
– Нет, я хочу знать, мы прекратили смешивать дрянь в подвале или нет? Ты говорил, что прекратили, а значит, ореха там нет, нет ореха, не должно быть и этих долбаных мошек, Бен!
– Они не кусаются, Чик.
– Да мне по барабану, кусаются они или в покер играют! Мы смешиваем дрянь в подвале или нет, Бен!?
– Слушай, Чик, ты чего разорался? Ты нюхнул, что ли? Ты не выдержал и вмазался? – тоже начал заводиться Бен, размахивая руками так, что рядом с ним поднимался ветер.
– Да, я немного вмазался, потому что с вами, придурками, невозможно вести дела! Одни роняют телефоны в деревенский сортир, другие вообще исчезают, а я задаю один простой вопрос – Бен, в нашем подвале, на обоих его этажах по-прежнему смешивают эту дурь, которую мы смешивали предыдущие семь лет?
– Я… я не понял, Чик, ты хочешь получить отчет за каждый год, что ли? – с недоумением спросил Бенетон.
Рутберг задумался. С одной стороны, доза порошка помогла ему видеть перспективу, понять, что почем и что делать дальше, но сейчас он потерял нить разговора.
– Бен, я тебе сказал, что мы больше не смешиваем и не фасуем эту дрянь. Говорил?
– Да, чувак, что-то такое ты мне определенно говорил, – согласился Бенетон и сел в кресло, потому что его стало подташнивать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});