Читать интересную книгу Кошачья свара. Мадрид, 1936 - Эдуардо Мендоса

Ихинио Самора положил себе всего и без лишних слов принялся есть с большим аппетитом. Брошенный собеседником, Энтони сделал то же самое. Еда была вкусной, а вино, хоть и не столь хорошее, всё же отлично ее дополняло, так что уже на середине обеда у обоих раскраснелись щеки, а глаза удовлетворенно заблестели. Именно этот момент Ихинио Самора выбрал для того, чтобы положить приборы на тарелку, вытереть губы с выдававшей хорошее воспитание аккуратностью и начать разговор:

- Прежде всего, позвольте мне повторить, хотя, впрочем, я делаю это в первый раз, что ни в чем из того, что я вам скажу, я не преследую свои собственные заурядные интересы.

Энтони принял это к сведению, сделал неопределенный жест, и его собеседник продолжил:

- Я буду с вами откровенен. По моему мнению, будь вы лорд или даже сам английский король, но сейчас вы более одиноки и беззащитны, чем самолет-разведчик. Не обижайтесь, я говорю вам это, как друг.

- Я не обижаюсь, но не понимаю, куда вы клоните. Даже если и так, то это мое дело.

- Возможно, на вашей земле это так. Здесь же всё принадлежит всем. Если один радуется, празднуют все, а если у кого-то горе, то все его разделяют.

- А если кто-то хочет покоя и чтобы никто не лез в его дела?

- Что ж, вряд ли ему это удастся. Послушайте, я объясню вам ситуацию, как она есть: эта страна не бедная, что бы ни говорили. Это страна бедняков, не знаю, улавливаете ли вы разницу. В бедной стране каждый обходится тем, что имеет. Здесь - нет. Здесь ценят то, что имеют, но еще больше ценят то, что имеет или потерял сосед. Но я не это хотел сказать. Я хотел сказать, что имел в виду вашу личную ситуацию, а не ваши деньги. И это и есть больная точка. Своими историями о древних натурщицах и своими манерами вы могли бы обмануть любого, но не Ихинио Самору Саморано. Я видел, какой вы есть. Я говорю о Тоньине. Не бойтесь, это не шантаж, как я уже говорил вам ранее, во всём этом нет моего личного интереса. К тому же вы не сделали ничего плохого, наоборот. Я клоню к тому, что имел в виду эту бедную семью: Хуста, Тоньина и это бедное дитя без отца, плод греха. Я слышал, что сказала Хуста: одни во всем мире. Сейчас девочка готова, чиста, благоразумна как немногие и совсем не глупа. Ее ждет горькая судьба, если не вмешаться. Вас же, напротив, ждет вполне определенное будущее, но вот настоящее внушает жалость. Случай пожелал, чтобы ваши пути пересеклись. Теперь вы понимаете, куда я клоню?

Энтони, до этого момента слушавший невнимательно и не прекращавший есть, отложил приборы, взглянул на своего собеседника и проговорил:

- Вы продаете мне девушку, сеньор Самора?

Тот сделал глоток вина, поставил стакан на стол и возвел глаза к небу с выражением человека, пытающегося научить недалекого ребенка элементарным вещам.

- Ах, - воскликнул он, - продавать и покупать! Как будто не существует в мире ничего другого, кроме купли-продажи! Вы видите всё с точки зрения торговца. Сначала мы поспорили, кто будет платить за еду, а теперь это. Нет, сеньор, Тоньина не продается. Она не из таких. Если бы ее отец был жив, она никоим образом не занялась бы этим ремеслом. Она бы училась, стала сеньоритой и даже, может быть, поступила бы в университет. Но бедняга плохо кончил, по уважительной причине, и общество оставило их двоих на произвол судьбы. Им пришлось найти занятие, чтобы не умереть с голоду. Разве это превращает бедную страдалицу во второсортный товар?

- Я этого не говорил. Вы сами всё сказали.

- И вы ничего не поняли, - мягко, почти нежно возразил Ихинио Самора. - В этом-то и проблема. Не наша с вами, а проблема Испании и всего мира: вы не понимаете рабочих людей. Вы видите их необразованными, мрачными, одетыми в лохмотья и думаете: да поможет мне Бог. Если рабочие что-то просят, если требуют каких-либо прав или повышения зарплаты, вы пугаетесь. Они пришли обобрать меня до последней рубашки, говорите вы себе. И в определенной степени это так. Но рабочие хотят не просто денег. Они хотят справедливости и уважения. И пока вы этого не поймете, не будет ни взаимопонимания, ни общественного спокойствия, и агрессия будет только расти. Вы уже видели, что происходит в Мадриде и всей остальной стране: рабочие жгут церкви. Я не одобряю этого, но скажите мне одну вещь: кто их построил?

Он сделал паузу, чтобы глотнуть вина, и продолжил тем же назидательным тоном:

Если рабочие протестуют, то, вместо того, чтобы задаться вопросом о причинах, вызывают полицию; если этого недостаточно, то Национальную гвардию и, если необходимо, и Легион [18]. С такими аргументами нет нужды быть правым. Вспомните Астурию [19]. Но одно есть у рабочих - они не заканчиваются. Посмотрите вокруг себя, услышьте голос народа: он думает, что плод уже созрел, и знает, что другой возможности не будет, и в итоге вспыхнет революция. Когда пришла Республика, все сказали: время, с несправедливостью покончено. Это было несколько лет назад, и сейчас все продолжает оставаться на своих местах: богатые все так же богаты, а бедные - бедны, а протестующих ждет дубинка и жестокое наказание. Или рабочий класс добудет себе богатство и власть силой? или здесь ничего не изменится. Вы видели, что произошло в России. Это и есть рай земной? Я не знаю ответ, но по крайней мере в России покончено с глупостями.

Он снова замолк, осмотрелся вокруг, на случай, если его речь вызвала какую-либо реакцию, и, видя, что посетители за соседними столами продолжали есть без каких-либо изменений, набросился на остатки еды с оставшейся от своих разглагольствований свирепостью. Англичанин воспользовался этой возможностью для ответа.

- И большевистская революция не случится, если я сниму квартиру для Тоньины?

- Очень остроумно! - поддел англичанина Ихинио Самора, видя его сомнения, но решил всё же не портить его хорошее расположение духа. - Вижу, что вы меня не поняли. Не только когда я говорил о сложившейся ситуации, но и когда говорил о другом. Смотрите, сеньор, ничто не остановит движение истории, это определенно, ни вы, ни я не можем с этим ничего поделать. Мы можем лишь решить проблемы этой бедной девушки. Я буду с вами откровенен: она - единственное, что меня заботит, и я не знаю, что делать. Эти тревоги меня убивают. Я обещал позаботиться об этой семье и ничего не добился. Хуста, в конце концов, уже пожила свое. Но это дитя, бога ради, она еще не познала ничего, кроме бесчестья и лишений.

Голос у него задрожал, а глаза наполнились слезами. Из-за его отдаленного сходства с Мениппом Веласкеса Энтони непроизвольно приписывал ему умственные способности этого мифического древнего философа и сейчас, при этом внезапном приступе сентиментальности, он чувствовал себя менее комфортно, чем буквально несколькими минутами ранее, когда тот обвинял его в содействии триумфу большевиков.

- Возьмите себя в руки, - сказал он приглушенным тоном, - вас могут услышать.

- Мне всё равно. За слезы никого в тюрьму не сажают. И простите мне это излияние чувств, но когда я думаю об этой несчастной бедняжке... Жизнь, которую она ведет, невозможно описать. И будущее, ожидающее ее, тут тоже сказать нечего.

- Дружище, если вспыхнет революция, возможно, все наладится.

- Как бы не так. Я говорил, что революция вспыхнет, а не что победит. Наоборот: при таком положении дел при первой же вспышке протеста на улицах появятся пушки. И если эти победят, то будет хуже, чем сейчас. Это то, чего я боюсь больше всего.

Энтони украдкой бросил взгляд на часы. Уже принесли счет, и ему нужно было торопиться, если он хотел зайти в гостиницу и успеть на встречу.

- Я сочувствую вашему разочарованию, - сказал он примирительным тоном, - но решение, которое вы ищете, находится не в моих руках. Я иностранец, здесь проездом, через несколько дней я вернусь в свою страну.

Ихинио Самора перестал жалобно кривить губы и взглянул на англичанина с новым интересом.

- Ай, - сказал он с оживлением, - частностями займемся в свое время. Тем не менее, скажу, что ваш отъезд - не препятствие, даже наоборот. Вытащить ее из этой страны было бы великим делом. В Англии она была бы словно рыба в воде. У нее талант быть сеньоритой; к тому же, она трудолюбивая, честная и очень благодарная. Она никогда не забывает оказанных ей услуг. Хорошо знаю, - добавил он серьезно, как будто бы эта сторона вопроса беспокоила его больше, чем замешательство собеседника, - что этот план противоречит принципам марксизма. Пролетарий не должен искать личного спасения, лишь искать спасения для всего класса. Но я убежден, что если бы Маркс знал эту девочку, он сделал бы для нее исключение. И ребенок: воспитанный в Англии, ни больше ни меньше, да с врожденной храбростью испанцев, он мог бы стать офицером Британской армии в Индии, только представьте себе.

Это был разговор глухих. Энтони был воспитан проявлять уважение ко всем людям, вне зависимости от происхождения и социального положения, но это воспитание строилось на жестком представлении о социальной иерархии, в рамках которой намерения его собеседника выглядели даже не абсурдными, а непозволительными. В глазах Энтони речь Ихинио Саморы была полным бредом. Но так как тот сохранял свое обычное здравомыслие, и его планы были продиктованы не личным интересом, а нелепым великодушием, Энтони решил не придавать чрезмерного значения этим словам. Может быть, подумал он, этому несчастному нужно просто выплакаться. Сейчас важно было положить конец этой застольной беседе, чего он мог добиться, лишь показав интерес и дав расплывчатое согласие.