прежней хозяйки. Конечно, одежда и обувь у меня были свои, купленные Тамарой. Но от прежней хозяйки комнаты мне досталось занятное одеяло-палатка-пижамка в виде единорожки. И в кармане я нашла застиранный фантик от мультизлакового батончика с феечками. Ясно, что этими вещами до меня уже пользовалась другая девочка. И еще по некоторым оговоркам моих «родителей» я поняла, что до меня у них жила другая девочка, их родная дочь.
– И куда же она делась?
– Вот этот вопрос меня очень интересовал. Напрямую я спросить боялась, да и не ответили бы они мне правду. А еще хуже, они могли испугаться и вернуть меня назад в детский дом. Они ведь думали, что я ничего не помню из своей прошлой жизни. И это их по какой-то причине устраивало.
– Им было так проще выдать тебя за их родную дочь. Они явно постарались, чтобы все вокруг думали, что ты – это она и есть.
– Да. Так и было. По всем документам я стала Полиной Беляковой, хотя родители звали меня Агнешкой.
– А как Тамара объяснила тебе эту перемену твоего имени?
– Никак. Она, как и все остальные вокруг меня, думала, что я ничего не помню из своей прошлой жизни. А мне идти было некуда. Поэтому я молчала и так же молча приняла их правила игры. Решила, что вырасту, тогда и найду свою настоящую семью. У меня были иллюзии, что они меня потеряли, ищут и не могут найти. Это уж я потом поняла, что ни дяди, ни тети меня даже и не искали.
– Они искали! Просто им сказали, что ты умерла.
– Да, я и впрямь умерла, – глухо ответила Полина. – Агнешка Реброва умерла в возрасте семи лет в том самом детском доме, откуда меня забрали Михаил с Верой.
Она замолчала, глядя перед собой. Трудно сказать, какие чувства одолевали Полину в эту минуту. А вот Фиме стало стыдно за свои недобрые мысли насчет этой девушки. Лишь Арсений никаких иных чувств, кроме радости от успешно продвигающегося расследования, не испытывал.
– То есть у Михаила с Верой жила их собственная дочь, потом она куда-то исчезла, а на ее место они взяли тебя? И стали воспитывать под видом своей родной дочери?
– Да, произвели рокировку девочками.
– А куда исчезла та, первая, Полина?
– Меня это тоже не могло не волновать. Я стала постарше, кое-что уже соображала и понимала, что если эти люди куда-то дели одну свою девочку, то и я тоже могу последовать за ней. Конечно, я становилась взрослее, произвести подмену было уже сложнее, но все равно эта тайна не давала мне покоя.
– И что же ты предприняла?
– Постаралась подружиться с друзьями моих «папы и мамы». Не так-то это было просто, но я сумела. От этих людей я узнала, что у родителей раньше была дача в Подмосковье, куда они каждый год уезжали на месяц-два. С этой дачей они распростились в тот год, когда я пошла в школу. В тот год, когда я из Агнешки превратилась в Полинку. Я узнала, что это за место, съездила туда и поговорила с местными, которые еще помнили Михаила и Веру. На том участке давно уже построен новый дом. Да и сам участок сильно облагорожен. Но одного у него не отнять. Он находится прямо у реки. Первая полоса. И никакого забора нет, ибо не для того люди покупают дома, чтобы закрывать потом себе вид на реку, за который немалые деньги плачены. По словам местных, в тот год было столько дождей, что река сильно вышла из берегов, а «я» тогдашняя любила играть на берегу у самой воды. И еще они вспомнили, что уезжали мои «родители» в тот год в большой спешке. Ни с кем не попрощались. Сказали, что я упала в воду, промокла и заболела. И в тот год назад уже не возвращались. А дом этот потом и вовсе продали. Я думаю, что либо тот ребенок упал в воду и захлебнулся, либо девочка и впрямь так сильно простыла, что спасти ее было невозможно. Но я все же склоняюсь к первому варианту. Они извлекли из воды труп своей дочери, но решили скрыть от всех ее смерть.
– Значит, ты думаешь, что та девочка мертва?
– Я это знаю.
– Откуда?
– Каждый год в один и тот же день Вера с Михаилом ездят на то самое место в Подмосковье. Не доезжая до поселка, где у них был дом, они сворачивают в лес. И там они выходят из машины, идут глубже в лес и долго сидят там у большого валуна. Я почти уверена, что под этим камнем они и закопали тело своего погибшего ребенка.
– Какой ужас, – прошептала Фима, которая теперь испытывала к Полине совсем другие чувства, нежели в начале их общения.
Сколько вынесла эта девушка в своей жизни! Сколько горя свалилось ей на плечи. Фима просто счастливица по сравнению с ней. У нее и родители, и братик Павлик, и тетушка Римма с вкуснейшими пирожками, и… и Арсений!
Фима до того расчувствовалась, что подумала, что даже если Арсений и смоется от нее к этой Полине, то она только пожелает им обоим всего самого лучшего. Но на этом месте Фима все же спохватилась и остановила аттракцион невиданной щедрости.
«Быстро прекрати думать всякую ерунду», – велела она самой себе.
Даже будь Полина в сотни раз более несчастной, и тогда не видать ей Арсения!
Сам Арсений был настроен куда более прагматично.
– А как ты нашла свою настоящую семью? – спросил он. – Своих родных Ребровых? Тетю? Дядю? Колю, наконец?
– О! Это оказалось совсем нетрудно. Когда ты взрослый, то вообще многое становится куда проще, чем в детстве. В интернате к нам относились уже как к взрослым. Никто за нами особенно не следил. Мы могли ездить в город, гулять хоть целый день. Нужно было лишь вернуться к отбою. И мы пользовались этой свободой и часто ездили в город.
– А как ты в интернат-то попала? Говорили, будто бы ты участвовала в ограблении банка.
– Да какое там ограбление! Всего лишь заглянула в ячейку своих «родителей».
– Зачем?
– Любопытно было взглянуть, что у них там хранится. Потому что, помимо той поездки в Подмосковье, у них была еще одна традиция. Раз в год всегда в десятый день января они ехали в свой банк и спускались в банковское хранилище.
– Всегда десятого?
– Всегда. Я была уверена, что эта традиция тоже связана со мной.
– Почему? Десятое – это первый рабочий день после