Судорожно застегиваю пуговицы на платье, не заботясь о том, что не попадаю в ряды. Почему, почему вокруг меня все время какая-то дичь происходит? Какие-то темные пятна… Интриги… Тайны…
Он видит, что я бледнею. На лице беспокойство, такое явное, отчетливое. Быстро подскакивает ко мне, поддерживает за талию.
– Ты что? Плохо тебе? – его голос сиплый и напряженный.
– Я… Все хорошо, – смаргиваю помутнение, – в глазах немного потемнело. У меня бывает. Гемоглобин низкий…
– Гемоглобин у нее низкий… Что за бред? – его голос возмущенный и недовольный. – Поедем на неделе к врачу, ты вообще бледная какая-то, я с того дня, как в Москве тебя увидел, обратил внимание.
Поднимает на руки, несет в зал, на диван укладывает.
– Подожди, пойду сделаю тебе сладкий чай, это помогает, – говорит деловито.
– Алан, мне нужно ехать… – устало говорю я, хотя глобально понимаю, что он не отпустит меня сейчас… Ни за что не отпустит…
– Бэлла, – нежно гладит по голове, убирая упавшие на лицо локоны, – сейчас ночь на дворе. Его все равно нет в городе. С утра встанем и все заново проговорим. Не нужно сейчас этих лишних движений, хорошо?
Ничего не отвечаю. Бессмысленно. Алана не переубедить. Устало прикрываю глаза.
Он и правда приносит мне через какое-то время крепкий сладкий чай. Делаю пару глотков под его пристальным взглядом. Не выдерживаю, смотрю на него тоже. Он слегка улыбается.
– Такая красивая, слов нет… – хрипло говорит, лаская взглядом.
– Не начинай… – пугаюсь, что все это опять закончится тем, чем с ним всегда заканчивается.
– Что, восхищаться я уже тоже не могу? Хочу и говорю…
Прикрываю глаза, налившиеся свинцовой тяжестью. Усталость только сейчас, оказывается, ударила по мне всей своей тяжестью. Казалось, если прислоню сейчас голову к подушке, то сразу засну.
Алан уходит в соседнюю комнату и через минуту возвращается со своей белой футболкой в руках.
– Давай, снимай платье свое и надевай это. Спать будем.
Алан
Она нервно сглатывает, когда смотрит на футболку в моих руках. Знаю, почему. Она помнит, это мой личный фетиш. Малютка в моей футболке, прикрывающей ее аппетитные ягодицы. Как я сходил с ума от этого вида всегда. Не спорит. Умничка.
– Отвернись, – звучит строго. А я еле сдерживаю улыбку, слушаясь ее. Серьезно? Скромность вдруг проснулась? Это после всего, что было?
На самом деле я заметил, что она стеснялась меня во время. Зажималась. С одной стороны, бесило это – хотелось, чтобы всю себя сразу мне открыла, с другой – где-то даже радовался в душе. Это ведь значит, что она неискушенная, что не покоцал ее порок, что не пресытилась она плотскими утехами. Была в ней даже какая-то невинность, женская сдержанность, зажатая, как пружина. Это хорошо. Сейчас страсти улягутся – и я раскрою ее для себя, отпущу эту пружину.
Минута – и стоит передо мной в футболке, стыдливо дергая ее вниз. А у меня от этого снова внутри все закипает. Нет, Алан. Остынь. Хватит на сегодня ей надрывов. Еще успеешь…
Снова подхватываю ее на руки. Несу в спальню. Она легкая, как пушинка. Мне так отчаянно нравится вот так ее поднимать, прижимать к себе. Чтобы она снова не упорхнула от меня никуда, не сбежала и не испарилась, как утренний туман.
– Только не нужно больше… – говорит тихо, умоляюще, когда кладу ее на постель и ложусь рядом.
– Я что, озабоченный, по-твоему? – усмехаюсь, прижимая ее к себе. – Отдыхай, девочка моя. Спать будем. Просто хочу вот так, чтобы рядом… Душа в душу… – обнимаю ее теплое, красивое тело.
Она до дикости сексуальная, женственная. Я это приметил еще в Венеции, когда издалека ее увидел. Немного округлилась, налилась. Груди, бедра, животик… Какой у нее был животик – не как у этих перекачанных плоских досок, а тот, от которого башню сносит, который хочется трогать, целовать, тискать. На который смотришь – и хочется, чтобы он рос вместе с малышом… С вашим общим малышом… А у нас будет малыш. И не один. Она подарит мне сына. Много сыновей. Девочку подарит, такую же красивую, как сама… Я засыпал, утопая в ее аромате и неге мечтаний, которые впервые за столько лет обрели форму реальности…
Бэлла встала раньше. Когда я проснулся и вышел в зал, не найдя ее рядом, она была уже полностью одета. На кухне стоял скромный завтрак из минимального количества продуктов, которые я предусмотрительно затащил в квартиру до нашего сюда приезда.
– Там тосты с сыром и кофе, – сказала, – тебе оставила.
И хотя в наше время нет смысла завтракать дома, я с удовольствием съел приготовленное ею, одеваясь на ходу. Когда пришло время ехать, застал Бэллу в нашей спальне. Она открыла шифоньер и водила пальцем по рядам одежды. Ее одежды. Здесь все осталось так, как было, когда она сбежала отсюда.
Когда она услышала мои шаги, резко обернулась. В ее глазах застыл немой вопрос.
Да, девочка моя… Я маньяк, повернутый на тебе. Жаль, что только сейчас ты начала это понимать…
Сглотнул напряжение. Наверное, можно было бы промолчать, но мне было важно, чтобы она знала… Если ей тогда было плохо, то мне еще хуже.
– Когда ты сбежала, я несколько месяцев не мог выйти из этой квартиры, Бэлла… Спал среди твоих вещей… Нюхал их… Ел оставленную тобою еду, пока она не испортилась.
В горле рос ком. Наши взгляды пересеклись, и я увидел, как из ее глаз стрельнули слезы. Я резко отвернулся. Потому что сейчас тоже готов был расплакаться. Страшно вот так оголять свою душу. Не в моем это стиле. Не привык я.
Подхожу и обнимаю ее сзади.
– Мне столько нужно тебе сказать, а я не знаю даже, какие слова подобрать… Никогда не знал… Не умел разговаривать… – честно признаюсь ей.
Она молчит. Всхлипывает. Кладет руки на мои. Так и стоим, пока звонок на моем мобильнике не выбивает нас из коматоза.
Мне не нравится то, что я должен сейчас ее отпускать. Внутри все напряжено до предела. Я не могу не хмурить брови и не пытаться ее переубедить, даже когда мы подъезжаем к ее подъезду.
– Ты не должна туда идти. Давай поднимемся вместе или я подожду тебя здесь. Собери все, что нужно, и я отвезу тебя к себе. Можем на Смоленскую набережную к нам, могу в свою квартиру, в которой сейчас живу…
Накрывает мою руку своей.
– Алан… Ты должен меня услышать, – пытается достучаться до меня, – пойми, я уже не маленькая девочка, за которую можно и