Малик знал, что вопрос не был риторическим.
— Я б-был, о Великий…
— Да… Да, ты был, мой Малик. Твоя жизнь длится вдвое дольше жизни любого человека, и, вспомни, ты сам наблюдал преждевременный уход нескольких других…
Теперь высший жрец ордена Мефиса и вправду ожидал, что пришёл его конец. Он взглянул вверх, желая увидеть своего хозяина в последний раз.
Примас посмотрел вниз на слугу со своего огромного трона; тишина длилась так долго, что Малик начал дрожать, несмотря на его попытку выглядеть уверенным даже пред лицом смерти или даже худшего, чем смерть. Обычно хозяин так задумывался, когда прорабатывал что-то особенно ужасное.
Величественный муж встал и размеренными шагами подошёл к своему потерпевшему поражение подчинённому. Примас смотрел на Малика так, словно обдумывал что-то. Впервые с тех пор, как высший жрец заставил себя вернуться в великий храм, он позволил себе тень надежды. Будет ли ему дарована отсрочка?
— Я много вложил в тебя, мой Малик, — голос Примаса ещё больше омрачился. Каждый слог был ядом, каждое слово — гибелью. Высший жрец снова опустил голову, уверенный, что после всего меч ещё опустится на неё.
Вместо этого рука хозяина потянулась за его рукой. Дрожа, Малик протянул её. Примас помог ему встать.
— Я — его сын, мой Малик, и отвечаю перед ним так же, как ты отвечаешь передо мной! На этот раз я дарую тебе жизнь, ибо в моей голове есть вопросы, которые даже ты не можешь понять, те, что могут касаться этого существа по имени Ульдиссиан…
— Воистину я благодарен, хозяин! Я живу только для того, чтобы служить тебе! Клянусь!
Всё ещё держа руку Малика в своей, Примас кивнул.
— Да… Это так… И чтобы ты помнил об этом, я даю тебе долговременный подарок.
Высший жрец снова закричал, когда его захваченную конечность словно объяло пламенем. К его потрясению и смятению, она начала искажаться и изгибаться, превращаясь. Ушли мягкая плоть и сухожилия, их место заняло нечто покоробленное, влажное и зелёное. Толстая чешуя обильно покрыла руку выше запястья. Пальцы скривились и покрылись когтями, два последних пальца срослись в один.
Мучение продолжалось долго после того, как закончилось заклинание. Примас не давал Малику упасть на колени. Он заставил священника стоять и смотреть на него, взор хозяина не давал слуге освободиться.
— Теперь на тебе моя метка, мой Малик… Моя и моего отца, — Примас наконец отпустил его. — Отныне и навсегда.
Малик закачался, но постарался не упасть. Раскачиваясь взад и вперёд, он продолжал смотреть вниз и, задыхаясь, сказал:
— В-велик Люцион, всемогущий и всезнающий… И ещё более велик его… Его отец, блистательный и великодушный… — человек снова осмелился поднять голову. — Мефисто!
Люцион улыбнулся, его превосходные зубы внезапно заострились. Его выражение вдруг потемнело, но это никак не было связано с освещением. Хотя это было всего лишь мимолётное виденье его истинной сущности, даже этого было достаточно, чтобы высший жрец побледнел так, как никогда.
Затем, так же быстро, как он изменился, Примас снова вернул свою приятную наружность. Он потянулся к Малику и положил руку ему на плечо. Священник умудрился не вздрогнуть.
— Ты хорошо усвоил урок, мой Малик! Потому ты и остаёшься моим любимчиком. Пока. А теперь идём! Думаю, этот вопрос мы лучше разберём внизу…
— Как пожелаешь, о Великий, — сжимая свою искажённую, трепещущую руку, Малик занял место подле Примаса. Больше он ни чего не сказал — не хотел воскрешать гнев хозяина на него.
Тот, чьё истинное имя было Люцион, сын Мефисто, повёл Малика не к дверям в святую святых, но к стене позади трона. Когда они подошли туда, Примас прочертил в воздухе дугу.
Пылающая алая арка образовалась в стене. Она быстро удлинилась, её концы достигли каменного пола прежде, чем Малик успел сделать второй вздох. Когда это произошло, область внутри неё исчезла… Открывая взору коридор в свете факелов, который опускался под землю наподобие какой-нибудь древней гробницы. Что было ещё более зловеще, вдоль самих стен шли многие ряды словно каменных стражей, чья жуткая броня даже отдалённо не напоминала броню надзирателей мира.
Когда Люцион и высший жрец Мефиса вступили в подземный коридор, зловещие стражи перевели на них свои взгляды. Ряды немедленно насторожились. Из-под чёрных шлемов, форма которых напоминала черепа безрогих баранов, выглядывали не глаза — чёрные впадины. Кожа воинов была цвета надгробий, а их нагрудники носили эмблему их нечестивого призвания — кровоточащий череп, что пронзён двумя мечами, оплетёнными змеями.
Малик хорошо знал их — ещё бы, сам отобрал многих в их ряды. В отличие от его хозяина, они не пугали его, потому что высшим жрецам было уготовано руководить ими во имя Примаса в день, когда Храм завоюет полную власть над Санктуарием и все притворства будут скинуты.
Санктуарий. Это название было известно немногим, большинство из которых не были человеческой плоти. Малик узнал правду о своём мере из уст хозяина, который был способен понимать реальность лучше, чем большинство других. В конце концов, разве не был он одной крови — если такое упрощённое определение было уместно — с Повелителем Ненависти, которого иные назвали бы демоном и кто был, вместе с его братьями Баалом и Диабло, хозяевами Пылающего Ада?
Идея добра и зла в её наиболее традиционном представлении уже давно перестала интересовать Малика. Высший жрец понимал только силу, а то, что представлял собой Примас, была несметная сила всего сущего. Разве не Трое собрались вместе, чтобы создать мир Санктуария и людей силой своего собственного воображения? И разве не были они обмануты тем, кого они считали своим союзником, и изгнаны из Санктуария на века? И всё же, несмотря на обман, они теперь вступили в мир своего собственного творения и скоро смогут вырвать его из лап того, кто когда-то украл его. Это проклятое создание верило, что у него теперь есть своё королевство, а с его обитателями можно играть, как он пожелает. Но он недооценил Троих и, по возвышенному мнению Малика, сына одного из них — Люциона — недооценил больше всех.
Именно Люцион по прошествии всего этого времени заставил предателя выйти из тени, сделал его присутствие видимым для них. Это был первый шаг по перехвату Санктуария и возвращению его в то состояние, в каком он должен быть по замыслу… Местом, в котором те, кто достоин — такие, как он, — возвысятся, чтобы помогать Троим превращать всё сущее в отражение их истинного великолепия.
И для таких, как Малик, это означало больше силы, чем было у всех магических кланов и мелких знатных сошек вместе взятых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});