Читать интересную книгу О любви - Стендаль

шотландских женщин. Эта меланхолия особенно восхитительна на балах, где она придает известную пикантность тому пылу и усердию, с которым они пляшут свои национальные танцы. Эдинбург имеет еще и другое преимущество, а именно, он не покорился гнусному всемогуществу золота. Благодаря этому, а также своеобразной и дикой красоте местоположения этот город представляет полнейшую противоположность Лондону. Подобно Риму, прекрасный Эдинбург кажется более подходящим для созерцательной жизни. Непрерывный водоворот и беспокойные интересы деятельной жизни со всеми их преимуществами и неудобствами наблюдаются в Лондоне. Эдинбург, как мне кажется, платит свою дань лукавому лишь некоторой склонностью к педантизму. Времена, когда Мария Стюарт жила в старом Холируде, где Риччо убили в ее объятиях, в отношении любви стояли выше – и в этом все женщины согласятся со мной – тех времен, когда в их присутствии обсуждаются со всеми подробностями сравнительные преимущества нептунической, или вулканической, доктрины… Споры о новом покрое мундиров, пожалованных королем своим гвардейцам, или о несостоявшемся назначении в пэры сэра Б. Блумфильда, занимавшие Лондон во время моего пребывания там, я предпочитаю спорам о том, кто лучше исследовал природу утесов – Вернер или…

Умолчу о жестоком шотландском воскресенье, по сравнению с которым воскресенье в Лондоне кажется увеселительной прогулкой. Этот день, предназначенный для служения небу, есть наилучший прообраз ада, какой я когда-либо видел на земле. «Не надо идти так быстро, – сказал один шотландец своему другу французу, возвращаясь из церкви, – а то у нас такой вид, будто мы прогуливаемся»[154].

Из всех трех областей менее всего заражена лицемерием (cant; см. «New Monthly Magazine» от января 1822 года, мечущий громы против Моцарта и его «Свадьбы Фигаро»; статья эта написана в стране, где ставят «Гражданина». Но ведь в каждой стране покупают и расценивают литературный журнал, как и литературу вообще, лишь аристократы; а вот уже четыре года, как английские аристократы вступили в союз с епископами); итак, из трех областей, как мне кажется, меньше всего лицемерия в Ирландии; там можно встретить много живости, беспечной и очень милой. В Шотландии строго соблюдают воскресный день, но по понедельникам там пляшут весело и с увлечением, какого не встретишь в Лондоне. Среди крестьян в Шотландии очень в ходу любовь. Всемогущее воображение офранцузило эту страну в XVI столетии.

Ужасный недостаток английского общества, тот недостаток, который в любой день порождает больше печали, чем государственный долг и все его последствия, больше даже, чем беспощадная война богатых против бедных, раскрывается в одной фразе, которая была мне сказана этой осенью в Кройдоне перед прекрасной статуей епископа: «В свете никто не хочет выдвигаться вперед из опасения, что его надежды будут обмануты».

Можете из этого заключить, какие законы под именем стыдливости должны навязывать подобные люди своим женам и любовницам!

Глава XLVII

Об Испании

Андалузия – одно из самых приятных мест, избранных сладострастием для своего местопребывания на земле. Я знаю два или при анекдота, доказывающих, в какой мере мои мысли относительно трех или четырех различных актов безумия, соединение которых образует любовь, являются истинными в Испании; но мне советуют опустить их ради французской щепетильности. Тщетно заявлял я, что хоть я и пишу на французском языке, но совсем не принадлежу к французской литературе. Упаси меня боже иметь что- либо общее с уважаемыми литераторами наших дней.

Мавры, покидая Андалузию, оставили там свою архитектуру и в известной степени свои нравы. Поскольку для меня невозможно говорить об этих нравах языком г-жи де Севинье, я скажу по крайней мере несколько слов о мавританской архитектуре, главная особенность которой заключается в том, что каждый дом имеет маленький сад, окруженный изящной и легкой галереей. Во время нестерпимой летней жары, когда в течение нескольких недель термометр Реомюра не опускается ниже 30 градусов, там, под навесом, царит восхитительный полумрак. Посреди садика есть всегда фонтан, однообразный и сладостный шум которого один лишь тревожит тишину этого очаровательного убежища. Мраморный бассейн окружен десятком апельсинных деревьев и розовых лавров. Плотное полотно в виде шатра покрывает весь сад целиком и, защищая его от солнечных лучей и от света, допускает в него только легкий ветерок, в полдень долетающий с гор.

Там живут и принимают знакомых очаровательные андалузки, поступь которых так легка и изящна; простое платье из черного шелка, отделанное бахромой того же цвета, позволяет видеть очаровательный подъем ножки, бледный цвет лица, глаза, где отражаются все самые неуловимые оттенки самых нежных и пылких страстей, – таковы небесные создания, которых мне не дозволено вывести на сцену.

В испанском народе я вижу живого представителя Средневековья.

Он не знает тьмы мелких истин (составляющих предмет ребяческого тщеславия его соседей), но он глубоко усвоил истины важные и имеет достаточно ума и характера, чтобы следовать самым далеким выводам из них. Испанский характер представляет чудесную противоположность французскому остроумию, испанец суров, резок, не слишком изящен, полон дикой гордости, никогда не занимается другими: это в точности контраст между XV веком и XVIII.

Испания очень мне полезна для одного сравнения: единственный народ, который сумел устоять против Наполеона, кажется мне совершенно свободным от глупого понимания чести и от всего, что в чести есть глупого.

Вместо великолепных военных приказов, изменения формы каждые полгода и больших шпор он обладает всеобщим noimporta[155].

Глава XLVIII

О немецкой любви

Если итальянец, постоянно колеблющийся между ненавистью и любовью, живет страстями, а француз – тщеславием, то добрые и простодушные потомки древних германцев главным образом живут воображением. Вы с удивлением видите, как, едва успев покончить с самыми прямыми и необходимыми для поддержания жизни общественными интересами, они погружаются в то, что называют своей философией; это нечто вроде помешательства, кроткого, любезного и, главное, лишенного всякой горечи. Я приведу несколько цитат – не совсем на память, но на основании быстро сделанных выписок – из одного сочинения, которое, хотя и написано в духе оппозиции, обнаруживает – даже выбором того, что приводит автора в восхищение, – военный дух со всеми его крайностями: это «Путешествие в Австрию» г-на Каде-Гассикура в 1809 году. Что сказал бы благородный и великодушный Дезе, если бы увидел, что чистый героизм 1795 года привел к этому гнусному эгоизму?

Два друга стоят вместе на батарее в битве при Талавере: один – в качестве командующего капитана, другой – как лейтенант. Прилетает ядро и валит с ног капитана. «Отлично, – радостно говорит лейтенант. – Франсуа убит, значит, я буду капитаном». – «Не совсем еще!» – восклицает Франсуа, поднимаясь: ядро только оглушило его. Лейтенант, как и его капитан, были лучшие люди в мире, отнюдь не злые, но только немного глупые и восторженно преданные императору; однако охотничий задор и бешеный эгоизм,