Читать интересную книгу Банк хранящий смерть - Дэвид Дикинсон

— Я должен поведать вам свою историю, лорд Пауэрскорт. Здесь я — дворецкий Джонс. Когда-то я был Иммануэлем Голдшмитом, жителем Франкфурта. А еще я пилигрим, слуга этих раковин и того, что они означают. Никогда прежде я никому не рассказывал историю своей жизни.

15

Пауэрскорт сидел на полу у кровати и, не отрываясь, смотрел на дворецкого Джонса. Сверху доносились шаги — кто-то шел в библиотеку. Джонс не сводил глаз с креста и раковин. Наконец он начал.

— Двадцать лет назад, а может быть, это было двадцать пять лет назад, меня звали Иммануэлем Голдшмитом. Я служил в фирме отца в городе Франкфурте. Мы были банкирами, милорд, как и Харрисоны.

Пауэрскорт перевел взгляд на отполированные до гладкости плиты на полу. Может быть, это было епитимьей.

— Между двумя банками существовала вражда, милорд. Совершались ужасные преступления. Настолько ужасные, что у меня не хватает духу даже вспоминать о них. — Джонс смотрел на стену, словно пытался прочесть скрытое в раковинах послание. — Банки боролись за обладание одним счетом. Тот, кому бы он достался, разбогател бы настолько, что все суетные соблазны этого мира стали бы ему доступны. Нашлись люди, которые оговорили одного из Харрисонов. Я, милорд, тоже оказался в числе лжесвидетелей, убеждавших владельцев счета, что Харрисоны не чисты на руку, что они присваивают чужие деньги и обманом отбирают у вкладчиков их капиталы. Мистер Чарлз Харрисон был опорочен. Он покончил с собой. Бросился с самого высокого здания в городе.

«Умер по дороге в больницу», — вспомнил Пауэрскорт. Он почувствовал, что от каменной стены у него начинает неметь спина.

— Потом правда выплыла наружу, — продолжал Джонс, — Голдшмиты покрыли себя позором и обанкротились. Господь да свергнет влиятельных мира сего и пошлет богатых прочь с пустыми руками. Могущественные будут повержены, а неимущие возвысятся.

— И как же вы поступили? Отправились в Англию служить бывшим соперникам?

В голосе Пауэрскорта звучало недоверие. Дворецкий продолжал свой рассказ, не обращая внимания на эту реплику.

— Я понимал, что совершил бесчестный поступок. Я оговорил мистера Харрисона, и тот лишил себя жизни. Получалось, это я убил его.

«А что, если ты выжидал? — подумал Пауэрскорт. — Ждал двадцать пять лет, чтобы поквитаться с другими членами семьи, семьи, которая разорила его родственников». Он посмотрел на руки Джонса. На них не было крови, только сероватые пятна от раствора для полировки серебра, да в некоторых местах синели вздувшиеся вены.

— Я бежал из города, где совершил преступление. У меня было с собой немного денег. Я носил их в кожаном поясе. — Джонс посмотрел на Пауэрскорта и указал на крест на стене. — Этот пояс прикреплен к основе креста. Под золотыми монетами.

Пауэрскорт выдержал его взгляд. Выражение лица собеседника ему ничего не говорило.

— Я отправился на запад. Не знаю почему. Когда я добрался до Лиона, то остался почти без денег. Мне негде было ночевать. И нечего было есть. Я ютился под кустами в парке или с наступлением темноты пробирался в железнодорожные ангары и устраивался там. Ангары были такие большие, никто их не стерег. Я так ослаб, что у меня начались галлюцинации.

— Что же вы видели? — поинтересовался Пауэрскорт.

— Я плохо помню то время, милорд. Вспоминаю, что мне грезились высокие здания, выше всех, виденных мной в этом мире, и мне казалось, я падаю с этой вышины. Очень долго падаю. — Дворецкий снова умолк и чуть подвинулся на кровати, отчего под ним заскрипели пружины. — И вот тогда я встретил отца Павла, милорд. Он был доминиканским монахом. — Джонс помолчал, словно это и так все объясняло. — Он нашел меня лежащим на одной из платформ. Это была платформа, от которой отправлялись проходящие поезда до Кельна, Гамбурга и Бремена. Так мне потом рассказывал отец Павел. Он накормил меня, дал кров и выслушал мой рассказ. — Дворецкий перекрестился. — Когда я поправился, отец Павел сказал мне, что я должен совершить паломничество, дабы искупить мои грехи. Я должен был пройти от Лиона до Сантьяго-де-Компостелы, милорд. Он обещал, что будет ждать меня в конце пути и встретит у западных ворот собора в Сантьяго за день до праздника Успения Пресвятой Богородицы. Это пятнадцатого августа, милорд.

— И как много времени вам понадобилось? Я хочу сказать, чтобы пройти этот путь пешком? — Пауэрскорт никак не мог понять, говорит Джонс правду или нет.

— Мне понадобилось три месяца, милорд. Отец Павел дал мне крепкие башмаки и карту, где были отмечены доминиканские аббатства, расположенные на моем пути. Всякий раз, останавливаясь на ночлег, я должен был, хоть и не принадлежал церкви, посещать службы. Он сказал, я должен вспоминать мои прегрешения и молиться тому Богу, в которого верю.

В Конке, милорд, у доминиканцев очень красивое аббатство. В Муассаке монастырь был переполнен, и некоторым паломникам приходилось спать в конюшнях. Настоятель в Сан-Хуан-де-Ортега в Испании был слепым, но мог сам без посторонней помощи пройти от трапезной до часовни и вернуться в свою келью. Он говорил, что Господь ведет его. Когда я пришел в Виллафранка-дель-Бьерцо, мои ноги кровоточили от долгого пути. Но монахи сказали, что я не должен лечить их, пока не доберусь до Сантьяго.

— И вы успели туда вовремя? К назначенному отцом Павлом сроку? — Рассказ увлек Пауэрскорта.

— Я встретил его в назначенный день. Он приплыл на корабле из Бордо. Так поступали некоторые паломники, милорд. В соборе паломникам было отведено специальное место. Там перед алтарем горели тысячи свечей, а над головой раскачивался огромный шар, полный ладана. Мы присутствовали на службе в честь праздника Успения. Prospere procede, et regna. Assumpta est Maria in caelum; gaudet exercitus angelorum, — Джонс сложил руки в молитве.

— В величии и великолепии правь во славе, — перевел Пауэрскорт. — Мария вознеслась на небеса. И весь сонм ангелов ликует.

— Именно так, милорд. На следующий день отец Павел крестил меня в римско-католическую веру. Я до сих пор помню, какой холодной была вода. Мне сказали, что это вода из источника в Падроне. Там нашли лодку с телом святого апостола Иакова, которая приплыла из Палестины.

С отрубленной головой в придачу, подумал Пауэрскорт. С отрубленной головой святого, а не Харрисона.

Из-за облаков выглянуло солнце, его лучи упали на золотые монеты креста и наполнили сиянием полуподвальную келью Джонса.

— Отец Павел дал мне наказ на всю мою дальнейшую жизнь. Он сказал, что я должен искупить грехи, и велел отыскать Харрисонов и служить им до скончания моих дней. Возлюби врагов своих, сказал он, только так ты сможешь обрести Бога.

«Удалось ли ему обрести Бога здесь, в Блэкуотере, окруженном языческими храмами, стоящими у озера? — подумал Пауэрскорт. — Может быть, и удалось».

— Почему вы приехали в Англию? Почему не вернулись в Германию?

— Отец Павел запретил мне возвращаться. Навсегда. Я должен был лишиться отечества. Должен был стать изгнанником. Он сказал, что моя судьба — скитания, как у Руфь, среди чужих хлебов.

Вдалеке колокола Блэкуотера отбили двенадцатый час. «Это Angelus»[9], — вспомнил Пауэрскорт.

Дворецкий снова встал с кровати и склонился перед своим алтарем и раковинами. Он начал молиться.

А в это время в сорока милях от Блэкуотера молодая женщина шла берегом Темзы. Мария О'Дауд приехала из Дублина. У нее были веские причины оказаться в Лондоне: она — учительница и должна пройти собеседование, чтобы получить место в католической школе в Хаммерсмите.

Марии исполнилось двадцать три года. У нее была копна вьющихся каштановых волос, зеленые глаза, цвета деревенского луга после дождя, так говорил ее возлюбленный, зеленые, как горы Уиклоу на рассвете, зеленые, как сама Ирландия.

На первой странице блокнота был нарисован вид с Хаммерсмитского моста. Река текла к Чизвику, на противоположном берегу высился корпус нового склада «Хэрродз». Мария О'Дауд работала быстро, время от времени прерываясь, чтобы одарить робкой улыбкой прохожих, которые останавливались полюбоваться ее работой. Но как только она оставалась одна, девушка торопливо переворачивала страницу. На следующем листе был очень подробный рисунок, на котором в мельчайших деталях был изображен огороженный железной решеткой участок под самым мостом — место, где легко можно спрятать сверток или пакет. Или бомбу.

За сегодняшнее утро Мария О'Дауд сделала наброски трех лондонских мостов. У каждого рисунка был «двойник» — более детальное изображение, на котором обозначены места, где можно было бы сделать тайник.

Вечером девушка собиралась отправиться на Пикадилли и Лудгейт-Хилл, чтобы сделать зарисовки в тех местах, где должно было проходить юбилейное шествие. Этим же вечером она отправится назад в Дублин и передаст блокнот своему возлюбленному Майклу Бирну, тому самому, кто ждал в тени деревьев у Глендалу, человеку, который решил по-своему отметить юбилей королевы Виктории.