Читать интересную книгу Алмазная скрижаль - А. Веста

   Отец Гурий поспешил в собор, где еще шла утренняя служба. Он окунулся в церковную духоту, в запах воска и ароматных курений, в смолистый дух вперемешку с запахом ветхости и молодого пота. Его привычно успокоило обилие прихожан, стекшихся сюда из окрестных поселков и деревень. Церковь была полна, пищали младенцы, шмыгали под ногами дети постарше, несколько крепких бородачей в темных пиджаках басили псалом, разбитыми голосами подтягивали старухи. Навстречу к нему потянулись за благословением сложенные лодейкой руки, и он радостно ощутил в себе привычный мир. Отца Сергия на службе не было, его место у солеи было занято прихожанами. Не дождавшись конца службы, отец Гурий поспешил в келью старца. Навстречу вышел незнакомый келейник, маленький, чернобородый. Его глаза словно ощупывали отца Гурия, вызнавая его тщательно схороненную в накладном кармане тайну. Глядя в желтые, немного бараньи глаза келейника, отец Гурий чувствовал стеснение и тяжесть. Келейник терпеливо выслушал приезжего монаха и пообещал до вечерней службы проводить к старцу. Отец Гурий с испугом заметил шестой, робкий и коротковатый перст на его руке, поглаживающей черную бородку.

   Сергий, духовник отца Гурия, болел давно и неизлечимо. Его недуг обострялся каждой весной, едва сырой южный ветер приносил первую оттепель.

   Отец Гурий с тревогой думал о встрече со старцем, боясь опечалить его. Даже молитва его была рассеянной, неполной. За окнами трапезной, куда пригласил его отобедать келарь монастыря, прыгали синицы, ежеминутно ныряя в берестяную кормушку под окном. Отец Гурий невольно засмотрелся на суету их маленького царства.

   Неслышно подошел келейник. Двигался он со своеобразной грацией, свойственной людям невысокого роста; перекрестился, шепнул что-то на ухо келарю и слегка тронул отца Гурия за рукав, приглашая к старцу.

   В келье плавал тяжелый дух болезни, пахло едкой камфарой. В потемках лицо старца походило на болезненную, чуть великоватую маску. Но вот глаза его, как «огнь потаенный», сияли добротой, такие светят и за дверью гроба, не уставая благословлять и благоволить. Отец Сергий отодвинул одеяло, пошевелился, пытаясь сесть повыше. Чернобородый келейник быстро и ловко исполнил желание старца, обул его ноги в теплые носки и закутал платком. Отец Гурий склонился и поцеловал пухлую влажную руку, лежащую поверх одеяла, с волнением чувствуя ее слабое, словно птичье тепло и едва уловимый аромат ладана. Все его сыновние чувства, похороненные до времени, были без остатка отданы этому человеку. Теперь, припав к отцовской руке, он чувствовал, что его любят, его простят и не спросят лишнего. Отец Сергий, растроганный и взволнованный встречей не меньше его, все же старался соблюсти строгость.

   – Вставай… Знаю, все знаю, что ты натворил. Но надобно и тебя послушать, чадо ты неразумное…

   Отец Гурий торопливо и сбивчиво рассказал старцу обо всем, что пережил за последний месяц…

   – Благословите, отче, в дальнюю пустынь удалиться… – закончил он свой несвязный рассказ.

   – Удалиться, говоришь? А куда же ты от себя самого удалишься? Гордыню свою и в монастыре сжигать можно, а ты, я вижу, духом не смирен. Уединения искать теперь модно, но находить все труднее. Писал один монах домой: «Вот и нашел я идеальное место для ищущих забвения и уединения. Нас тут целые сотни…» – Сергий улыбнулся, и вновь глаза его заискрились жизнью. Полное, почти безбородое лицо отца Сергия осветилось простецкой улыбкой. Гурий всматривался в эти любимые, родственные черты, силясь запомнить, забрать с собою в предстоящие скитания.

   – Отец святой, исповедуй… Прими покаяние мое.

   – Господь примет…

   По келье неслышно двигался чернобородый келейник, что-то поправляя, переставляя, неспешно и плавно, словно ткал прозрачную, в липких капельках паутину. Отец Гурий мрачно покосился на него и зашептал…

   Говорил он о голоде, что точит его душу, о книге, взятой без благословения, о слове-Свете, что является лишь пустынникам, об оскорбленном им брате, о деве блудной, что едва не соблазнила его…

   Старец с кротким вздохом разрешил его от грехов и крупно, жестко перекрестил склоненный затылок. На книгу он смотрел долго, поглаживая рукой обложку из порыжелой юфти, не развернув, однако, страниц, потом протянул книгу отцу Гурию.

   – Помнишь ли ты Святое Писание: «Составлять много книг – конца не будет, и много читать – утомительно для тела». Берегись, сын, всего лишнего, всего, что от самостийности твоей, что отвлекает от молитвы и соблазняет на гордость. Вижу я, только приумножится печаль твоя. И еще; блудницу тотчас оставь, и ее не спасешь, и душу свою в суете погубишь.

   – Прости меня, отче, но она – сестра моя, мы с ней крестами менялись.

   – Ах, вот как повернулось… Ну, раз сестра, так и вези ее к матушке, чай, дорогу-то еще не забыл? Вот что, братец Мисаил, – обратился он к келейнику, – принеси-ка нам просфор от обедни, ступай, ступай… – Проводив глазами келейника, отец Сергий продолжил: – А что касательно Серапиона… Так не так страшен он сам, как его братья, вернее, дух земного царства, дух богоборческий и неприкаянный, который несут они в Церковь. Не мне рассказывать тебе, какой ценой подчас нашими братьями покупается священство или место в богатом многолюдном приходе. Серапион – суть не монах, он зверь геенский, сын Содома…

   Радость и ужас метались в душе отца Гурия, как птицы. Одна – светозарная, райская, с радужным пером, гласящая, что отныне и у сироты Настасьи будет мать. Хоть и простая женщина, но на путь наставит, и приютит, и накормит, и защитит от пересудов. Другая птица – Гнетея, что печалью сушит и такие песни поет, что жить не хочется. И ни молитвой, ни дружеской беседой от нее не отмахнешься. Тяжестью лютой давит сердце, расклевывает его, кровянит, и когда думал отец Гурий о тайных грехах, что точат тело Матери-Церкви, то чуял безысходную тоску и глухое бессилие, не в силах защитить и спасти Ее.

   С матерью он увиделся через два дня. Помолодев от радости, она на все его просьбы отвечала с такой восторженной готовностью, что отец Гурий уже начал опасаться за ее рассудок. А уж когда узнала о Насте, то с бабьей глупости ничего не поняла, заохала, принялась обнимать, словно уже забрезжили над ее головой в розовых облацах внуки-ангелята.

   – Не надо, мама. Она только моя сестра. Мы с ней крестами менялись.

   – А может быть?..

   Но он так на нее зыркнул, что мать затихла, по-вдовьи прижав к губам платок.

   Знал ли он, что она переживает самые счастливые дни в своей жизни, вышагивая рядом со взрослым сыном километры пути по городским ломбардам, скупкам, сберкассам и квартирам добрых людей. Они быстро собрали денег и купили все необходимое для жизни в пустынном месте. Спальный мешок и сапоги он решил купить в Москве, чтобы не таскать лишнюю тяжесть.

   …Вернувшись в Москву, он первым делом побежал к Насте, рассказать о счастливых переменах, что вот-вот должны произойти в ее жизни.

   Он долго стучал кулаком по лопнувшему коленкору двери. Смена на фабрике давно кончилась. Настя уже должна была вернуться домой. В отчаянии он дернул дверную ручку – дверь оказалась не заперта. Почуяв беду, он ворвался в квартиру. Единственная комната была темна, пуста…

   Бессильно волоча ноги, он брел по вокзалу. Пьяная Губишка щерилась пустым ртом. Засунув руку за пазуху, она выпростала одну грязную голую грудь и дразнила, тряслась, как в падучей. Весь мир уже знал о его позоре.

   «Забыть, забыть, скорее уехать отсюда, из этой зловонной дыры. Все они – смертники, все эти гиблые, вонючие фигуры, шатающиеся по ночным подворотням, все надменные пассажиры лоснящихся машин. Они – лишь мнящие себя живыми раскрашенные трупы. Все болезненные, с бессмысленными жидкими глазенками дети этого прокаженного города, как младенцы Блудницы Вавилонской, будут разбиты о камень…»

   Он знал, что обязательно встретит ее.

   Когда поезд уже тронулся, набирая скорость, до слуха отца Гурия донеслись свистки и истеричные вопли. Из поезда, стоящего на запасных путях, вывалилось что-то растрепанное, маленькое и повисло, уцепившись лапками за блестящие поручни. Следом выскочила толстая проводница с плоским матрешечным лицом и принялась лупить полосатой палкой лохматое растерзанное существо. Пассажиры загоготали. Отец Гурий рванулся к окну, но успел разглядеть лишь малиновые ботфорты, на секунду мелькнувшие в глазах… Настя! Настя, шатаясь, встала с четверенек и, отплевываясь, побрела по шпалам. Но всего этого отец Гурий уже не видел. Поезд его летел к дальнему Северу. К Матери Пустыни.

* * *

   – Я спасу тебя, Анастасия, – прошептал отец Гурий. – Я вернусь и найду тебя…

   От дождей озеро вздулось. Солнце, как пустое бельмо, лишь изредка маячило за тучами. Листья деревьев, трава, птенцы и звериный молодняк остановились в росте, выжидая тепло.