Пень был огромным, явно пришедшим из прежнего мира, когда могучие деревья достигали небес, а под их кронами паслись чудовищные звери. Корни, свисающие с пня, напоминали огромные куриные лапы, торчащие в разные стороны. Когда по тёмному лесу, жившему почти без лучей небесного светила, проносился порыв ветра — изба скрипела и пыталась повернуться, но, страшно перекосившись, всегда возвращалась в исходное состояние.
Вокруг скособочился ветхий плетень, сооружённый из обросших фиолетовым мхом тычин. На острых кольях, охранявших избушку с восьми сторон света, скалили зубы человеческие черепа, выбеленные дождями и метелями. На пару голов кто-то кокетливо надел помятые шлемы, один был со щёткой из конского хвоста, когда-то окрашенного в красный цвет. Под кустом малины белела горка костей — тщательно обглоданных ребрышек и мослов, а у покосившегося сарая, спрятавшегося в зарослях бузины по самую крышу, в траве валялись лошадиные черепа с жёлтыми зубами. Тут пировали звери крупнее среднего кота.
На полу, завернувшись в волчью шкуру, лежала древняя старуха. Судя по всему, она спала давно, много веков — седые волосы скатались в свиток, что длинной змеёй расползся по трухлявому полу, ногти выросли в кривые кинжалы. Но особо страшил ужасный нос старухи — он веками удлинялся, потом изогнулся и врос в деревянный чурбан, заменявший в избушке скамью. Руки существа покрывала тёмная потрескавшаяся кожа, извитая змеями вен, одна нога была обычная, другая сухая, костяная. Повсюду висела белая паутина, сплетённая из толстых нитей, только самих пауков не было видно — видимо, спрятались в свои гнёзда. В углу избушки стояла потрескавшаяся ступа — столь огромная, что в неё мог поместиться взрослый человек. Внутри ступы что-то вспыхивало, мерцало. Рядом валялась метла.
В избе стояла мёртвая тишина, но вдруг тело древней старухи вздрогнуло, она открыла глаз — чёрный, бездонный. Он приобрёл осмысленное выражение — старуха застонала, затем ржавым, каркающим голосом, на давно забытом языке сказала Слово. Реальность поплыла, задрожала, затем преобразилась — окружающий мир вздрогнул, просветлел. Чёрная избушка превратилась в светлый бревенчатый домик, трухлявая лестница — в высокое крыльцо, груды костей исчезли, покосившийся сарай оказался чем-то вроде бани. Только колья с черепами по-прежнему охраняли жилище лесной ведьмы — но сама Древняя преобразилась. Молодая кареглазая женщина, с приятными для глаза, аппетитными формами, в красной длинной юбке, душегрейке без рукавов, надетой на светлое платье, с кокетливыми красными бусами из созревших плодов дикой розы — встала и потянулась. Выглянула в окно, позвала — кис-кис! Кот, по-видимому, тоже древний, не соизволил явиться или откликнуться, и ведьма пошла к колодцу по воду. Возвратившись, она села за стол, налила немного в медную чашу.
Пошептав на воду, ведьма стала пристально вглядываться — сначала в воде отражались румяные щёки и весёлые глаза женщины, затем водная гладь подёрнулась серебристой плёнкой. В середине чаши плёнка протаяла, в глубине появилось изображение — по густому лесу шёл белокурый витязь с мечом за спиной, перелезая через упавшие стволы деревьев. За героем шла пара молодых людей — парень поддерживал девушку, закутанную в старую накидку.
— Далеко гляжу, — рассмеялась ведьма, потом задумалась — выходило, что вскоре компания путников набредёт на её избушку. Впрочем, молодчик с мечом весьма подозрителен, уж больно целенаправленно движется, видать, знает куда. Да и напоминает кого-то… из тех, прежних. Неужели это потомок стража Коттина?
Баба снова выглянула наружу, прошептала, — Зима скоро, что ли? — потянула носом холодный воздух, чихнула громко, сказала сама себе. — Надо бы достать из сундука шубу, да выбить, если моль не сожрала.
С высоких тёмно-зелёных елей, заполошно каркая, взлетели чёрные вороны с умными глазами. Баба крикнула им:
— Летите на закат — узнайте, что за принцы с принцессами у нас по лесу ходят? Да быстрее возвращайтесь — гостей надо встретить, как положено!
Коттин лежал возле благословенного огня и смотрел в небо — наступал вечер, на фиолетовом куполе зажигались огоньки — души умерших предков. Одни огоньки мерцали, другие горели ровно — если присмотреться, то можно было различить красноватые, синие, желтые светильники. Герои древности, не ставшие бессмертными богами, но всё-таки попавшие на небеса, светили ярко, звёзды складывались в очертания небесных птиц и зверей, чудовищ и дев.
Стефан поворачивал над углями ощипанного глухаря, ставшего лёгкой добычей — днём выпал скудный снежок и птице было некуда спрятаться. Мишна дремала на подстилке из еловых веток, поджав ноги, укрывшись курткой господина Коттина, волшебного Кота.
— Коттин, расскажи нам байку про старые времена! — попросил Стефан, подкидывая в костёр сухие веточки. — Расскажи про древних царей…
Коттин сел к огню, зябко передёрнул плечами, в глазах его заплясали огненные саламандры, и начал рассказ.
* * *
Невозможное путешествие подходило к концу — в море, покрытом плавающими льдинами, стали появляться островки, на них сидели нахохлившиеся чайки и гагары, волны в белых барашках злобно бурлили на мелях, заставляя беглецов постоянно мерять глубину. Потрёпанный флот из пяти карбасов, под рваными парусами, нёс бесценный груз — сотню людей, бежавших с далёких берегов исчезнувшей Родины. Шли вплавь, потом тащили карбасы волоком по Великому Льду, спускались вниз, разбив несколько лодок…
Солнце-Ра огромным кровавым шаром коснулось тёмной полоски земли. На багровом фоне Дарителя Жизни острой пилой обозначился далёкий горный хребёт, пролегающий с севера на юг чудовищным позвоночником Ящера, погибшего во времена старого мира. Солнечный шар ежедневно нырял за край земли, что поначалу вызывало ужас у спасшихся людей. Небо играло бледно-розовыми, выше — изумрудно-зелёными и голубыми красками, на юге сгущалась тьма. Зажигались огни небесных светильников, обозначавших контуры чудовищ, зверей и птиц, живущих в верхнем мире. На самом юге горела звезда, неизвестная Браме — картина неба постепенно менялась по мере продвижения на юг. Вождь Брама успокоил молодёжь — то, что в этих краях день и ночь меняются как белка в колесе, мудрым было известно всегда. Но, одно дело знать, другое — видеть этот ужас. Вместо благородного круговращения Солнца, осматривающего мир со всех сторон в течение дня — ныряние светила за край земли. Словно гагара, какая.
Наконец, под плоскими днищами карбасов заскрипел песок — ветер дул от берега и вода была тихой, задумчивой. Брама счёл это хорошим предзнаменованием. Расчесав растопыренными пальцами русые волосы, сверкнув ярко-синими глазами, вождь прыгнул за борт, подняв тучу брызг — ноги вождя коснулись земли, на которой ему предстоит жить и править ариями, племенем, чудом выжившим в страшной катастрофе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});