— Ты заберешь его, — сказала Уля, — он вырастет. Повелитель степей, князь ветра, пожиратель пространства, великая собака, сын красной утки,гордость хозяина.
— Это просто щенок, Уля, — сказал он, — просто маленький щенок. Хотя, наверное, вырастет большой собакой — смотри, какие толстые лапы. Интересно, как он сюда попал? Может быть, волчонок? Щенок красного волка? Приполз в гнездо, утка приняла его... слышал, так бывает.
— Это щенок, — сказала Уля, — его мама — утка. Она любит его, но отдает тебе.
— Да, верно, его лучше бы забрать отсюда. Он тут погибнет. Хотя... мы же не прокормим его. Может быть, подложить его в другую нору? У лисы наверняка свой выводок. И у барсуков.
— Он принимает дары, — сказала Уля, — он царь среди собак. Пойдем.
Она отвела факел от норы, и он успел увидеть гаснущее во тьме оперение красной утки, круглый черный глаз с огненным отблеском, отблеск становился все глуше и наконец пропал совсем.
Они прошли мимо лежащего на своем глиняном ложе великана, и когда нырнули в темный коридор, факел погас, но он понял, что темноты вокруг больше не было, а лишь мутная сероватая мгла, похожая на стоячую фосфоресцирующую воду. Снаружи занимался рассвет.
Звезды в проломе исчезли, небо было пустым и зеленым, а с самого края — алым.
— А этот? — спросил он, вспомнив жирно блестящий сгусток мрака, таившийся где-то неподалеку.
— Этот? — Уля вдруг, откинув голову, презрительно засмеялась, смех дрожал и переливался в напрягшемся горле, — он не посмеет. Ты — царь! Ты мой мужчина! И ты — царь!
Она захлопала в ладоши и закружилась на месте, полы халата завернулись вокруг узеньких щиколоток, перетянутых завязками шальвар.
— Ты — господин мира, господин пустыни, у тебя в руках властелин ветра, несущий смерть, страшный, необоримый! Тебе поклонятся народы, ты возьмешь меня в большой город, князь большого города поклонится тебе, ты воссядешь на престол, я — по левую руку, властелин ветра — по правую, никто не посмеет тронуть нас! Никто!
Она подняла руки к небу в жесте то ли угрозы, то ли торжества, и он увидел стоящие меж горбатых могил, меж зияющих черных ям неподвижные черные фигуры.
Только теперь он понял, что это — просто деревенские старики, которых он раньше видел сидящими у стен своих глиняных мазанок, старики, одетые в бурки и высокие меховые шапки, отчего их фигуры в рассветном сумраке казались непривычно большими, нечеловеческими.
Уля выхватила у него из рук щенка и подняла на ладони. Щенок сидел, озирая вдруг открывшийся ему простор сонными молочными глазами.
— Вот! — закричала Уля на чужом, гортанном языке, который вдруг стал ему понятен, словно чужие слова сами собой рождались у него в мозгу. — Вы опоздали, хранители! Вот! Мой муж и царь, владетель великой собаки, вот он, стоит перед вами! Поклонитесь ему.
Старики, молчаливые, точно истуканы, вдруг распахнули бурки, и он увидел, что это — черные кожистые крылья, которые взвились и сомкнулись у них над головами, точно шатры.
В растерянности, обращаясь за поддержкой, он оглянулся на девочку Улю и увидел, что она тоже стоит, распахнув и воздев к небу черные кожистые крылья, и на антрацитовых их перепонках играет рассвет.
И старики, сложив крылья над головами, низко склонились, и положили что-то на землю, и попятились, и застыли в молчании.
— Вот, — сказала Уля, опуская щенка на ладони и передавая ему, — здесь сыр, и молоко, и вода, и вяленое мясо, и золотые самородки, и барсовая шкура, а будут и другие дары, ибо ты царь, и царь сидит у тебя на руках. Повелевай ими, повелевай нами.
— Кто вы? — спросил он тихо.
— Мы — хранители, мы — сторожа пустыни, мы — древнее племя. Мы держим в своих руках нити жизни, пока мы есть, живое окликает во тьме живое.
— А... старуха?
— Старуха знает. Никто не должен пройти сюда. Никто чужой. Ты сильный, ты прошел. Сильному награда.
— Я устал, Уля, — сказал он, — эти звери... они смотрели на меня из своих нор так, как будто... Какая разница, кто тебя боится, Уля? Утка-подранок, лиса с перебитой лапой? Теперь я думаю, Уля... я ведь был для них — кем? Карающим богом, насылающим смерть — без суда. Какая разница — человек или зверь? Какая разница, Уля?
— Ты мой муж и мой царь, — упрямо сказала она, втолковывая очевидное.
— Ну, — он вздохнул, глядя на девочку Улю, на ее черные крылья, которые, постепенно складываясь, исчезали в прорезях халата, — какой же я царь? Времена изменились, Уля. Тут больше нет царей. Знаешь, что они, эти люди, делают с царями?
— Ты придешь в большой город, — сказала она, — все поклонятся тебе. Несущий смерть покарает отступников.
— Уля, — сказал он, — это просто собака. Честно говоря, собакам в городе положено носить ошейник, поводок, все такое. Намордник. Иначе будут неприятности. Зачем нам неприятности?
— Это князь ветра, — упрямо сказала она.
— Хорошее имя для собаки.
Он наклонился, поднял с земли плошку с молоком, обмакнул в нее палец и поднес к влажному черному носу. Нос пошевелился, крохотная пасть распахнулась и плотно охватила палец. Он осторожно подвел палец к плошке и смотрел, как розовый язычок зачерпнул желтоватое теплое молоко.
— Пускай поест и пойдем. Надо идти, пока не стало совсем жарко, — сказал он. — Такие маленькие щенки плохо переносят жару. У них еще не очень налажен теплообмен.
— Он вырастет и станет большим и страшным, — на всякий случай предупредила девочка Уля.
— Знаю-знаю, — сказал он, — и глаза у него будут как мельничные колеса. В райцентре есть знакомый ветеринар, надо будет попросить, чтобы он выправил ему документы. Попрощайся со старшими, Уля, и пойдем. Да, и собери подарки. Молоко быстро скиснет, но там вроде бы они принесли еще и творог.
Из книги «По отдаленным тропам (Дневник натуралиста)»
«Нет ничего лучше странствия по отдаленным краям, но разве не прекрасно оказаться дома, в старой московской квартире, и слушать, как шуршит, осыпаясь, прилипший к стеклу мокрый снег, как булькает вода в батареях центрального отопления — все такие знакомые, родные звуки. Князь Ветра, подаренный мне деревенскими стариками пес, сладко дремлет на своей подстилке, лапы его подергиваются во сне, ему снится лето и заповедник, куда меня пригласили в качестве консультанта — восстанавливать поголовье сайгаков и других редких видов антилоп. В таких условиях собака с пастушескими навыками станет неоценимым помощником. Кстати, при всех своих замечательных рабочих качествах и редком уме пес оказался беспородным, вернее, представителем одной из тех местных разновидностей, которых полно в каждом отдаленном горном селении. Впрочем, это не мешает нам с Улей его любить, а всем местным собакам — уважать и бояться его. Он же платит нам преданностью и, кроме меня и Ули, других хозяев над собой признавать отказывается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});