Читать интересную книгу Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

Я встал с кресла и зашагал по кабинету.

III

- Теперь вы скажите мне вот что: как у вас поставлено дело с объявлениями? Почему у вас нет банковских объявлений?

Он уже успел пересесть на мое место и делал какие-то заметки в записной книжке.

- Банки не дают объявлений в сатирические журналы.

- Вздор. Конечно, Государственный банк не даст, но частные - почему же? Например, Сибирский. Да мы это сейчас же можем устроить. У меня там есть кое-какие знакомства... Алло! Центральная? Сто двадцать один четырнадцать. Спасибо! Сибирский банк? Попросите Михаила Евграфовича. Да. Это ты? Здравствуй! Ну, как у вас в этом году дивиденд? Ага! То-то! А я к тебе за одним маленьким делом. А? Да. Пришли завтра же объявления для "Нового Сатирикона". Что? Пустяки. И слушать не хочу. Ну, то-то! Да, недорого. Пятьсот рублей за страницу с тебя возьму. Что? Никаких скидок.

- Дайте ему скидку двадцать процентов, - сказал я.

Он укоризненно покачал головой.

- Ох, балуете вы их... Не следовало бы. Ну, ты, там... Гроссбух. Слушаешь? Мы тебе делаем скидку в двадцать процентов. Что? Ага.

Он обернул лицо ко мне.

- Благодарит вас.

- Не стоит, - скромно возразил я, - значит, дело сделано.

Он повесил трубку.

- Сегодня не успеет прислать. Завтра утром. Ничего?

- О, помилуйте!

Он сложил руки на груди и откинулся на спинку моего кресла.

- Теперь скажите, как у вас поставлена редакционная часть?

- В каком смысле?

- Я бы хотел знать, кто у вас пишет?

- Да многие пишут.

- Так, так...

Он поднял голову и строго спросил:

- Короленко пишет?

- Нет, да ведь он для сатирических журналов вообще не пишет.

- Это не важно. Интересное имя. Пусть даст какую-нибудь пустяковину, и то хорошо. Да вот мы сейчас пощупаем почву. Понюхаем, барышня, "Русское Богатство". Что? Черт его знает, какой номер. Посмотрите, голубчик.

Я покорно взял телефонную книжку, перелистал ее и сказал:

- Четыреста сорок один одиннадцать.

- Благодарствуйте. Алло! Четыреста сорок один одиннадцать. Да. Попросите к телефону Владимира Игнатьевича.

- Галактионовича, - поправил я.

- Да, да. Хе-хе!.. Я по отчеству его никогда не называю. Алло, алло! Это кто? Ты, Володя? Хе-хе! "И пишет боярин всю ночь напролет, перо его местию дышит"... Бросил бы ты, брат, свою публицистику! Написал бы что-нибудь беллетристическое... Куда? Да уж это будь покоен. Пристроим. Давай мне, а я тебе авансик устрою, все как следует. Только ты, Володичка, вот что: повеселей что-нибудь закрути. Помнишь, как раньше! Мне для юмористического журнала. Что, уже написано? Семьсот строк? Что ты, милый, это много. А? Ну, да ладно! Сократить можно. Прочитаем. Ответим в почтовом ящике. Прощай. Анне Евграфовне и Катеньке мой привет. Фуу...

Он устало опустился в кресло.

- Как вы думаете, семьсот строк - это не много? Я, впрочем, предупредил его, что мы сокращаем.

IV

- А у вас, я вижу, большие знакомства, - заискивающе сказал я.

Эдип снисходительно улыбнулся.

- Ну, уж и большие. Кое-что, впрочем, есть. Если вам нужно, пожалуйста! Хе-хе! Эксплуатируйте. Ну, а теперь вы мне скажите: выстою я против вашего секретаря?

- Господи, может ли быть сравнение? Только вот не знаю я, как от него получше избавиться: обвинить в потере рукописи или просто придраться к его убеждениям.

Царь Эдип призадумался.

- А можно и так, - посоветовал он. - Написать ему письмо из другого журнала и предложить там место с двойным жалованьем. Он тут сейчас же и заявит о своем уходе. Мы его и выпроводим, голубчика. Скатертью дорога!

- Идея, - одобрил я. - Значит, до завтра.

- Вы мне позвоните.

- Позвонить, - пробормотал я, искоса поглядывая на него. - Это не так легко. Кстати, вы знакомы с директором телефонной сети?

- С директором? Сколько угодно! Кто же не знает Ваничку? А что нужно?

- Попросите его, пожалуйста, поскорее включить телефон наш в общую сеть. А то уж три дня, как поставили аппарат, а в сеть он еще не включен. Совершенно мы, как говорится, отрезаны от всего мира.

Царь Эдип подошел к окну, отогнул портьеру и выглянул на улицу: взял из пепельницы спичку, сломал ее, положил обратно, снова погладил спинку дивана; поставил на новое место бокал с карандашами; взял свою шляпу, провел по ней рукавом - и вдруг выбежал в переднюю.

Секретарь у нас прежний.

Человек с испорченными часами

Усевшись поудобней в кресло, он посмотрел на меня и, удовлетворенный, сказал:

- Вот вы какой.

- Да, - скромно улыбнулся я.

- Давно пишете?

- Четыре года.

- Ого! А я тоже думаю: дай-ка что-нибудь напишу!

- Написали? - полюбопытствовал я.

- Написал. Принес. Хочу у вас напечатать.

- Раньше писали?

- Нет. Другим голова была занята. А нынче с делами управился, жену в имение отослал, - ну, знаете ли, скучно. Э, думаю, попробую-ка что-нибудь написать! Вот написал и притащил. Хе-хе! Почитайте новоявленного Байрона.

- Хорошо-с. Одну минуту... кончу корректуру, и тогда к вашим услугам.

Это был длинноносый немолодой человек, в черном сюртуке и с бриллиантом на худом узловатом пальце.

Он осмотрел свои ноги и, улыбнувшись, сказал:

- А приятно, когда везет.

- Кому?

- Да вот, например, вам. Пишете, зарабатываете деньги, вас читают.

- Трудно писать, - рассеянно сказал я.

- Ну, как вам сказать. Я, например, сел, и у меня как-то это сразу вышло.

Я отодвинул неоконченную корректуру и сказал:

- Где ваша рукопись?

- Вот она. Условия: пятнадцать копеек строка. А за следующие вещи - по соглашению. За дебют можно подешевле.

- Ладно. Ответ через две недели.

Я бросил косой взгляд на начало лежавшей передо мной рукописи и сказал:

- Кстати, нельзя писать: "Солнце сияло на закате небосклона".

- Ну, ничего, - добродушно усмехнулся он. - Исправите. Это первые шаги. Ну, я пойду. Не буду отнимать у себя и у вас драгоценное время.

Он вынул часы, взглянул на них и сказал с досадой:

- Вот анафемические! Опять стали.

- Испортились? - спросил я.

- Да, давал чинить - ничего не выходит.

- Да уж эти часовые мастера! Позвольте, я посмотрю их. Может быть, что-нибудь можно с ними сделать.

Он удивленно посмотрел на меня.

- А вы и часы можете починить?

- Отчего же... Пустяки.

Я взял протянутые им часы, открыл заднюю крышку и стал внимательно разглядывать комбинацию колесиков и пружин.

- Ну-с... попробуем.

Я взял перочинный ножик и ковырнул механизм. Два колесика отскочили и упали на письменный стол.

- Ага! - удовлетворенно сказал я. - Ишь ты, подлые.

Нащупав пальцем тонкую, как паутина, спираль, я подцепил ее ногтем и, размотав, вытащил. Заодно вынул и два каких-то молоточка, соединенных дужкой.

- Ну, что? - спросил писатель, с недоумением следя за моей работой.

- Да, что ж! - пожал плечами, выковыривая из футляра последние остатки механизма. - Часы как часы. Тут столько всякого напутано, что сам черт не поймет!

Он вскочил, бросил растерянный взгляд на выпотрошенные часы и вскричал:

- Да, вы-то сами... понимаете ли что-нибудь в часах?

- Как вам сказать... Скорее не понимаю, чем понимаю.

- И вы никогда не занимались часовым делом?

- Откровенно говоря, нет. Вот только сейчас... немножко.

Он заревел, собирая в опустевшие часы все свои колесики, пружинки и молоточки:

- Так какого же вы дьявола, ни черта не смысля, беретесь не за свое дело?

Заревел и я:

- А вы-то тоже! Какого дьявола взялись за литературу, ни черта в ней не смысля? Что ж, по-вашему, починять часы труднее, чем написать хорошее литературное произведение?

Потом мы оба сразу остыли. Он засмеялся и сказал:

- Ну, черт с ними! Если эта моя вещица не подойдет, принесу другую.

- Ладно! - согласился я. - Если еще будут у вас часики, притащите и их. Может быть, мы оба в конце концов научимся.

НА СЕВОСТОПОЛЬСКОМ БЕРЕГУ

Борцы

На первом организационном собрании "Общества русских граждан, сорганизовавшихся для борьбы о спекуляцией" ("Обспек") - инициатор организации Голендухин говорил:

- Господа! Не только административными мерами нужно бороться со спекуляцией! На помощь власти должны прийти сами граждане, должна прийти общественность! Посмотрите на Англию (и все посмотрели на Англию) - там однажды торговцы повысили цену на масло всего два пиастра на фунт - и что же! Вся Англия встала на ноги, как один человек - масло совершенно перестали покупать, всеобщее возмущение достигло такой степени, что...

- Простите, - поправил Охлопьев, - но в Англии пиастров нет. Там пенни.

- Это все верно. Я сказал для примера. Обратите внимание на Германию (и все обратили внимание на Германию) - там на рынке фунт радия стоит...

- Я вас перебью, - сказал Охлопьев, - но радий на фунты не продается...

- Я хотел сказать - на пиастры...

- Пиастры не мера веса...

- Все равно! Я хочу сказать: если мы сейчас повернемся в сторону России (и все сразу повернулись в сторону России), то... Что мы видим?!