Плотники, поднявшиеся с первыми лучами солнца, побросали работу и тоже смотрели на Романова. Петрович с размаху воткнул топор в бревно и подошел к ученым. Данила, закончив «купание», насухо вытирался полотенцем.
— Просим позавтракать с нами.
— А что будет, баран?
Петрович утвердительно кивнул.
— Пошли, Евгений Николаевич, — сказал Данила.
— Я не прочь полакомиться, — вяло ответил Колбин. После выпитого ночью коньяка голова у него гудела, как пробуждающийся вулкан.
Петрович разбросал остатки ночного костра и из широкой ямы, засыпанной тонким слоем земли, начал извлекать куски мяса, обернутые в баранью шкуру. Растягивая губы в ухмылке, довольно сказал:
— Жаркое в собственном соку.
— По такому случаю не грешно бы и стопку пропустить, — сказал Колбин.
— Ни-ни, — замотал головой Петрович. — Вино делу не помощник. Вот кончим дом, тогда и выпьем по чарочке.
Мясо чуть отдавало дымом и оттого казалось еще вкуснее.
Сразу же после завтрака плотники разошлись по местам и принялись за работу. Стук топоров звонко падал в тугой утренний воздух. Данила поглядел вверх. «Погода летная». Колбин вернулся из палатки, глаза у него блестели. Принимаясь за остатки мяса, сказал:
— Итак, я вас слушаю.
— Извержение Синего вулкана принесет большие беды населению.
— Знаю.
— Поток лавы запрудит реку. Вмешательство человека изменило бы направление движения лавы.
— Каким образом?
— Взорвать вулкан.
— Вы в своем уме! — воскликнул Колбин и швырнул необглоданную кость. — Черт знает что вы говорите!
— Но…
— Никаких «но»! Никаких «но», Данила Корнеевич. Вы посмотрите на него, — Колбин взглянул на Синий вулкан. В серой дымке отчетливо проступали контуры горной громады. Она давила на все окружающее. Издали вулкан походил на срезанный конус. Его ребристые бока ярко блестели на солнце.
— Евгений Николаевич, дайте же слово сказать.
— Не дам, — отрезал Колбин. — Займитесь своими прямыми обязанностями. На вашем месте… — Лицо его побледнело. «От злости», — подумал Данила.
В Москве Данила восхищался им, удивлялся его кипучей энергии. Ему казалось, что Колбин воплощает в себе черты ученого-борца. А сейчас, слушая, просто терялся.
— Да, друг мой, оставьте свои сумасшедшие идеи. Или вы забыли, какая большая и ответственная задача поставлена перед вами? Черт возьми, будете отчитываться о своей работе перед министром. Понимаете, перед министром!..
— Ну и что же?
— То есть как — «что же»? — Колбин с изумлением посмотрел на Данилу. Затем встал и сунул руки в карманы куртки. — Неужели вы не представляете последствий этой встречи? В ваши годы надо понимать такие вещи. Наивный же вы человек, Данила Корнеевич!
Колбин неторопливо зашагал к палатке. Оттуда он вышел с рюкзаком за плечами.
— Прошу не сердиться. Я ваши интересы защищаю.
Данила промолчал.
— Я решил подняться к кратеру Тиглы, — продолжал Колбин. — Нет желания прогуляться?
— Нет.
Колбин, нагнувшись, прикурил от головешки.
— Колхоз «Заря» надо перебазировать на новое, более безопасное место.
Данила подумал о том, что долина Синего благодатна и покидать ее незачем.
— Может быть, и не надо.
Колбин махнул рукой и спросил:
— Что вы намерены делать?
— Полечу в Лимры, а оттуда в долину Синего.
— Счастливо, — Колбин поправил рюкзак, но не спешил уходить. Его томила какая-то мысль, но он не решался ее высказать. Наконец спросил небрежным тоном: — Почему дневник Лебедянского вы отдали Романову? И кто такой Романов? Ваш однофамилец?
Данила внимательно посмотрел на Колбина. «Знаете вы Романова, Евгений Николаевич, зачем же играете в прятки?» — подумал он.
— До войны полковник Романов вел следствие по делу Лебедянского. Вы, наверное, помните это дело и следователя помните.
— Его зовут Петр Васильевич? Вспоминаю, вспоминаю. Дела давно минувших дней. — Колбин раскачивался на носках. Руки в карманах. — И все-таки вы не имели права отдавать дневник кому бы то ни было.
— Не я нашел дневник, — пожал плечами Данила. — Да и никуда он не денется.
— Хотелось бы верить, хотелось бы верить, — озабоченно сказал Колбин.
Данила долго глядел вслед удаляющемуся Колбину.
Душу Данилы не запятнали ни суровое детство, ни суровая леность. Он верил в человека, верил в его светлый разум и великий талант. И ему казалось, что Евгений Николаевич — знаток всего прекрасного, любитель музыки и живописи, человек, посвятивший себя науке, — не может оказаться бочкой с двойным дном. Если это так, то как же должно быть тяжело ему жить.
Костер догорел. Головешки покрылись серым налетом. Носком торбасов Данила швырнул снег на тлеющие угли. Костер зашипел, на сером пепле появились темные пятна.
— Ну что ж… — сказал он.
Колбин сбил его с толку, и Данила не знал, что предпринять. Бросить мечту? Она зародилась еще в Исландии. Увидев, как с помощью небольших взрывов исландцы меняют направление движения воды и горячих источников, он подумал: «А что если взрывать вулканы до того, как они начнут извергаться? И какую практическую пользу можно извлечь из этого?» Мысль была мимолетной. Она скоро забылась. Ее забили другие заботы. Но где-то в глубине мозга она крепла и вот напомнила о себе. В самолете, по пути на Камчатку, он хотел поделиться своими мыслями с Колбиным, но тот высмеял его, а сегодня запретил даже думать об этом.
«Много на себя берете, Евгений Николаевич», — сказал про себя Данила и направился к плотникам. Деловитый стук топоров напомнил ему о годах юности, строительных площадках, о трудных послевоенных годах. Плотники работали налегке, без верхней одежды. Данила тоже скинул куртку. Петрович молча протянул ему топор. Данила ногтем попробовал острие, подмигнул и принялся за работу. Руки умели держать топор. Плотники заулыбались, и начался милый русскому сердцу перестук.
К полудню вертолет доставил на вулкан шифер для крыши. Данила отказался от обеда и, тепло попрощавшись с плотниками, полетел в Лимры.
Данила открыл глаза и… увидел Овчарука.
— Овчарук? Здравствуй, дорогой!
Журналист рассеянно кивнул и продолжал писать. Он был в ботах, пальто расстегнуто.
— У вас оригинальная манера посещать друзей, — сказал Данила. — Заходите в комнату и сидите, как сыч.
— Понимаете, не хотел вас будить. А тут очерк надо дописать. — Овчарук вытащил из кармана журнал, и вдруг из-под очков у него лукаво блеснули глаза. — Вот, смотрите.
Данила взял иллюстрированный журнал.