всё так однозначно просто. Её глаза выражали такую же полную незрячесть от поднятой со дна души взвеси чего-то искрошенного, но некогда грандиозного.
– Может, дать вам возможность для разговора наедине, как старым друзьям? – спросил Кон-Стан. – А я пойду и устрою нашу уставшую гостью в спальном отсеке, где найду для этого возможность. Ей отдохнуть необходимо. Завтра у неё очень напряжённый будет день.
– Какой у нас может быть разговор наедине? О чём? – ответила Икри Кон-Стану. – Если только ты сам уже намереваешься меня покинуть навсегда. Я же знаю, и ты о том знаешь, что за тобою прибыл тот самый ковчег – посредник между мирами. Его Ола и видела. И я видела. Только думала, ты сам мне о том скажешь. – Икри уже не думала о том, кто сидит сбоку от неё. Человек тут посторонний и ни во что не посвящённый. Но она считала, что время настолько сдвинулось со своей привычной оси, что мир настолько и необратимо уже изменился, внезапно, но ожидаемо всегда, что она не брала Кэрш-Тола в расчёт. – Я скажу тебе даже больше. Я ходила туда, очень далеко отсюда, и я видела издали золотокожую женщину и её странную живую машину – охранника, что семенила вокруг неё. А ты, оказывается, способен мне лгать. Но зачем, Кон-Стан, если прежде никакой лжи и никогда между нами не было? Ты уже рад вручить меня старому другу Кэршу? А без тебя, ты полагаешь, я не смогла бы того сделать? Как же наши дети?
– У нас нет детей, Икри. А эти дети принадлежат миру Паралеи, а не мне.
– Значит, твоя Ландыш тебе дороже всего того, что было у нас в течение наших неизмеримо долгих счастливых лет?
– Десять лет разве долгий срок? – встрял Кэрш. – Мы с тобою, Икри, знаем друг друга целую вечность. Опусти ты этого мальчика, куда ему и надо…
– Тебя-то кто звал сюда, да ещё и давал приглашение на вмешательство в чужой разговор?! – закричала на него Икри, изменив своему лучезарному спокойствию.
– Я его позвал. И он как мой гость не козёл, чтобы не иметь членораздельной речи и своего права говорить о том, о чём он и желает. Если уж ты первая в его присутствии затеяла подобные выяснения, – довольно жёстко осадил Икри Кон-Стан.
Ола сидела, что называется, ни жива, ни мертва. Кажется, они с Кэршом попали в тот самый непостижимо запутанный узел всех прошлых и наличных событий, развязать который невозможно, и вот Икри с Кон-Станом дружно рубили его сообща. Для освобождения, для будущего, а оно у них будет отныне отдельным друг от друга. Именно это и поняла Ола, а что понял Кэрш, то было доступно только Икри.
– Она мать детей от другого человека, – выбросила Икри свой последний довод, как мятый и неубедительный козырь из совсем другой колоды.
– И что? Дети принадлежат Паралее, а Ландыш не может тут больше оставаться. В противном случае она погибнет. Её муж Руднэй – твой брат, Икри. Вы с ним дети одного отца. И вы, хотя и произошли от смешения двух звёздных рас, отлично тут адаптированы к местным условиям. А я нет. Я очень скоро сгорю в здешней атмосфере и приду в полную негодность намного раньше своего биологического срока. Высший управляющий сигнал, под чьим воздействием я был сформирован и находился, как и всякое живое существо, далеко отсюда. Его воздействие стремится к нулю, и это запускает самые зловредные мутации в моём организме. И если данная мне при рождении программа, мой живой алгоритм, даст сбой, я просто исчезну, как будто меня тут и не было никогда. У нас нет стабилизирующих Кристаллов, как они есть у Тон-Ата и ему подобных пришельцев. У твоей приёмной матери Инэлии и у Хор-Арха. Мы с Ландыш из другого мира, чем они. И я знаю, о чём я говорю, Икри. Я остался тут не ради тебя, а ради Ландыш. Ты можешь обвинять меня в чём угодно и будешь права, но на последующие события это уже не может иметь никакого влияния. Я всегда говорил тебе, что я тут временно. Просто ты не слушала, не хотела слышать. Мне нечем тут жить, да и незачем.
– Да проваливай ты в свою галактическую трещину, откуда вы и вылезли! – закричала она, с силой сшибая тарелки на пол. Но они даже не разбились к изумлению Олы и Кэрша.
В хрустальной башне царицы Паралеи
Надвигался сезон затяжных дождей. В его предчувствии и неумолимом приближении деревья начинали сбрасывать свои листья, темнеть розовато-нежными макушками, становясь ржавыми по виду. Унылая панорама, расстилающаяся внизу, не способствовала тому, чтобы петь по утрам. Бескрайние и звенящие от ветра пустоши увлекали зрение в те дали, где Ландыш никогда не была, а вслед за этим и душа начинала свой головокружительный полёт в сторону далёких туманов и синих дымов от тех костров, что жгли селяне на своих плантациях после сбора урожая. Геометрия их густонаселённых посёлков была плохо различима, обрезанная линией горизонта.
Ландыш прислушалась. Дети пока спали. Её три сына были погодками, один за одним. А после вот уже пять лет она так и не забеременела, хотя и страстно хотела дочку. Но видимо, некто припас ей такое вот наказание за первую дочь Виталину, отданную ею своей старшей сестре Вике. Где ты теперь, дочка? «И я, и я буду принцессой в хрустальной башне»!…
Ты стала почти девушкой, глазастым подростком, но какой? Худенькой и озорной, или тихой и, как это бывает иногда в подростковом периоде, несколько избыточной в своих полудетских пропорциях пышкой? Поди, угадай. Никогда уже не увидеть ей, матери-кукушке, своей первой дочери ни вживую, ни через посланный образ. Некому его сюда переслать. Невозможно. Так что выходит, нет у неё никакой доченьки. Ландыш обернулась на спящего мужа. Был такой редкий день, когда он мог позволить себе встать несколько позже, чем обычно. А чаще он и вообще не приходил к ней ночевать, живя на основном континенте.
Всю эту ночь она не спала. Большая круглая комната была завалена обрезками ткани и наполовину сшитыми платьями. Ландыш пристрастились к шитью и рукоделию. Она и сама не ожидала от себя выхода подобного творческого начала. Она начинала шить и бросала, понимая отчего-то, что это не то, замысел ускользал от воплощения. И вот вдруг он попался на кончик её иглы. Она поддела его так ловко и потянула к себе за шёлковую нить. День за днём она создавала свой первый, можно